– Я вам работать не мешаю! – сухо сказала Элла Аркадьевна и постучала карандашом по столу. – Мне самой хочется, чтобы на станции был порядок. Если же вы имеете в виду выговоры, которые я вам объявила, то…
– Не выговоры, – качнул головой Данилов. – Другое. Один случай в гостинице, общее отношение… У меня такое чувство, будто я плыву против течения…
«И скоро расшибешь свою башку о камни!», – злорадно подумала Элла Аркадьевна, не любившая, когда ее перебивали.
– Что за случай в гостинице? – спросила она. – Какое общее отношение? Давайте конкретику!
– Может, обойдемся без нее? – предложил враг. – Я же не разбираться пришел, а договариваться.
Договариваться! Последний раз Элла Аркадьевна попалась на такую удочку в четырехлетнем возрасте, когда договорилась с одногруппницей из детского садика Инкой Ремизовой о том, что они сначала съедят ее шоколадку из новогоднего подарка, а потом Инкину. Подлая Инка съела половину Эллиной шоколадки и убежала. Элла запомнила урок на всю жизнь. Пятьдесят грамм молочного шоколада – недорогая цена для столь важного урока.
– Я не договариваюсь с подчиненными, Владимир Александрович, – Элла Аркадьевна снова дернула уголками губ. – Я отдаю приказы и требую исполнения. Договариваться вы можете с другими главными врачами, а не со мной!
Когда резкие слова говорятся вежливым, даже немного дружелюбным голосом, эффект усиливается в разы. Это Элла Аркадьевна заметила давно. Заклятый враг, ткнутый носом в лужу, которую он сам и напустил (вот зачем приперся?), поморщился, как от зубной боли, и позволил себе прямой упрек:
– Напрасно вы так, Элла Аркадьевна. Я хотел по-хорошему.
«Он мне угрожает?! – взъярилась Элла Аркадьевна, глядя в спину уходящего врага. – Сначала дал понять, что совсем со мной не считается, явился как к себе домой, без спроса. Потом попытался заговорить мне зубы, а когда не вышло, то начал угрожать!? Что за странный ход троянским конем? Что это – блеф, понты голимые или демонстрация своей силы? Наверное, все же понты, иначе бы я здесь уже не сидела. Пора бить, нечего ждать у моря погоды!».
Данилов ошибался, думая, что хуже не будет. Своим неожиданным визитом он не развеял подозрения, а напротив – упрочил их. Разогнавшись в своих мыслях в одном направлении, Элла Аркадьевна уже не могла свернуть с дороги и посмотреть на ситуацию иначе. Она собиралась нанести по Данилову последний удар во время грядущего открытия модульной подстанции скорой помощи. Приедет министр или кто-то из приближенных. Можно будет в благоприятной обстановке «развернуть карты веером», то есть выложить весь компромат, собранный на Данилова. Если высокий гость захочет с кем-то встретиться, чтобы проверить сведения, так все под рукой. Надо будет, и Майка-Помойка из Ростова примчится. Свидетели рядом, больше времени для контакта, можно будет пригласить гостей на морскую прогулку и поговорить по душам вдали от шума городского под жаренную на гриле свежепойманную рыбу… Да и вообще на своей территории Элла Аркадьевна чувствовала себя увереннее, чем в министерстве. Совсем как футболист на своем поле. Открытие новой подстанции она собиралась слегка омрачить. Искусно омрачить, так, чтобы вся вина легла не на департамент, а на Данилова. Завершающий штрих, так сказать.
Но сейчас Элле Аркадьевне стало ясно, что до открытия подстанции тянуть не стоит, а то можно дотянуть до того, что открывать ее станет новый директор департамента. Пускай компромата будет меньше, пускай его придется выкладывать в Москве, пускай, пускай… Время дорого. «Успех, это успеть», – говорила любимая поэтесса Эллы Аркадьевны Марина Цветаева. «И не спасут ни стансы, ни созвездья, а это называется – возмездье»[23] – вспомнилось к месту. Возмездие! Именно так! И ничего его не спасет! В Москву! Скорей в Москву!
Появляться в министерстве без повода, с одной только жалобой на Данилова, было бы неуместно и неумно. Незачем показывать, что он достал ее так сильно, что она бросила все дела и примчалась в Москву искать защиты и спасения. Тоньше надо, тоньше. В кадровых вопросах тонкость очень важна. Переть напролом можно лишь тогда, когда есть полная уверенность в своих тылах. Но в таком случае можно ничего не предпринимать, потому что нет смысла суетиться. Человеку, чье положение незыблемо, враги ничего сделать не смогут. Только зубы с когтями обломают.
Если повод нужен, то повод будет. Элла Аркадьевна вызвала к себе Сахно и озадачила его срочным поручением – за два дня подготовить предложение по строительству нового онкологического центра. Кардиологический центр в Севастополе уже будет, дело за другими.
– Делай, чтобы сделать, но особо не увлекайся, – сказала первому заму Элла Аркадьевна.
В переводе на обычный язык это означало: «бери цифры с потолка, потому что на расчеты и обсуждение нет времени, но сильно не фантазируй – вдруг сработает».
– Все будет в лучшем виде, – заверил Сахно. – Я уже думал об этом в свободное время. Есть кое-какие соображения.
В этом был весь Сахно. О чем бы ни заговорила Элла Аркадьевна, он уже думал об этом и соображения имеет. Элла Аркадьевна подобное поведение приветствовала. Отпустив Сахно, она позвонила главному редактору «Севастопольских новостей».
– Забыли вы нас, Сергей Октябринович, – ласково попеняла она. – Обещали серию материалов, а напечатали всего два.
– Напечатаем еще, – без особого энтузиазма ответил Сергей Октябринович. – Было бы о чем рассказать читателям.
Начавшаяся было между ними дружба заметно охладела после того, как Данилов разделал под орех корреспондента «Севастопольских новостей» во время телевизионного круглого стола. Сергей Октябринович, видимо, решил, что Элла Аркадьевна втихаря поддерживает Данилова, раз тот усидел на своем месте и ведет себя столь нагло. Впрямую претензий не предъявлял, но в разговорах стал серьезно-официальным и после двух статеек – о директоре департамента и о десятой больнице – больше корреспондентов не присылал.
– У нас всегда есть о чем рассказать, – заворковала Элла Аркадьевна. – А как, кстати, чувствует себя ваша невестка? Ей, кажется, недолго осталось…
– Спасибо, хорошо, – сухо перебил Сергей Октябринович. – Вы меня простите, Элла Аркадьевна, но у меня через пять минут совещание. Так что прошу перейти к делу.
– Предлагаю обсудить положение дел с онкологической службой, – уже без воркования сказала Элла Аркадьевна, – есть интересная информация.
– С онкологической? – Сергей Октябринович сделал небольшую паузу. – Что-то не хочется, Элла Аркадьевна, поймите меня правильно. Больно уж тема мрачная. Давайте о чем-то повеселее расскажем.
– Медицина вообще мрачная, – заметила Элла Аркадьевна. – Люди болеют, умирают. И не совсем правильно рассматривать онкологию в пессимистическом ключе. Многие виды рака излечимы, и с каждым годом таких становится все больше и больше. А информация у меня самая что ни на есть оптимистическая. О строительстве нового центра, оснащенного самым современным оборудованием. Чтобы жителям Севастополя не приходилось мотаться в Симферополь или на материк за компьютерной томографией. Это очень нужный материал, вы согласны, Сергей Октябринович?
– Ну если в оптимистическом… – начал было соглашаться Сергей Октябринович и снова запнулся.
«Индюк куропятый! – раздраженно подумала Элла Аркадьевна. – Ломается как б. дь на допросе».
– И немножко перчика тоже будет, – продолжала соблазнять она. – Я же знаю, что вы любите с перчиком. Попинаем немного наших политиков, которые только на словах радеют о деле. Они болтают, а мы делаем.
– Кого именно пинать собрались?! – насторожился Сергей Октябринович. – Перчик, он, знаете ли, Элла Аркадьевна, два раза чувствуется. Как бы нам не того…
– Егорычева, – ответила Элла Аркадьевна, оставив плоскую остроту про «два раза» без внимания. – Депутата Заксобрания.
Говоря «попинаем» она имела в виду «растопчем», но детали неважны, важно принципиальное согласие главного редактора на упоминание Егорычева в негативном ключе. А там уж можно будет развернуться.
– А-а, этого можно, – согласился Сергей Октябринович. – Даже нужно. Баламут и кляузник. Меня недавно упрекнул тем, что я двадцать лет назад входил в правление Крымского кредитного банка. Как будто если был членом правления, то в кассу лапу запускал…
– Неприятный человек, – Элла Аркадьевна порадовалась тому, что Сергей Октябринович испытывает к Егорычеву личную неприязнь; значит, можно будет не стесняться в обвинениях. – В каждую дырку затычка.
– Дело было двадцать лет назад! – не унимался Сергей Октябринович, которого упрек Егорычева явно крепко задел за живое. – При царе Горохе! Еще в Украине! Он бы мне еще Врангеля вспомнил! А сам, когда в Ялте поликлиникой заведовал, такие дела проворачивал, что все только ахали…
«Кстати, кстати! – спохватилась Элла Аркадьевна. – Это я маху дала – надо было давно поинтересоваться биографией Егорычева. Особенно, если там можно отыскать нечто полезное…»
– Я вас умоляю, Сергей Октябринович, ну какие дела можно проворачивать в поликлинике! Больничные за деньги выдавать?
Элла Аркадьевна прекрасно представляла, какие дела можно проворачивать в поликлинике. Ей просто хотелось вытащить из Сергея Октябриновича побольше информации, а для этого лучше не задавать прямых вопросов, которые настораживают. Проще притвориться, будто ты не воспринимаешь слова собеседника всерьез. Желая убедить в своей правоте, человек может легко сболтнуть лишнего.
– Вы не знаете! – хмыкнул Сергей Октябринович. – Так я вам сейчас расскажу, если у вас есть время.
О том, что у него якобы через пять минут начинается совещание, Сергей Октябринович уже успел забыть.
– Для вас у меня всегда есть время, – Элла Аркадьевна пододвинула к себе настольный органайзер и взяла в руки карандаш. – С вами так интересно разговаривать, Сергей Октябринович…
Глава девятнадцатая Непринятый вызов
С тех пор, как прежний главный врач Дедяев приучил сотрудников держать входы в подвалы и на чердаки закрытыми, пациенты могли выпить «культурно и с удовольствием» только во дворе. В палате никакого удовольствия получить невозможно, потому что пить приходится залпом, иначе засекут то и дело шныряющие туда-сюда медсестры и санитарки. После отбоя тоже не вариант – растянуть удовольствие можно, но поговорить не получится, ибо на шум сразу же явятся сестры и начнут орать. Если кому-то станет плохо, то их не докричишься, а вот испортить удовольствие прибегут сразу. На лестницах и в коридорах подходящих для «культурного отдыха» укромных уголков тоже не было. Поэтому тем, кто любил цедить спиртное неторопливо, по глоточку, да под душевный разговор, приходилось выходить во двор. Можно было, конечно, запереться в кабинке туалета, но что там за условия – мерзость одна. К тому же, если кто-то из санитарок найдет пустую бутылку, дежурные медсестры могут устроить «обход» для того, чтобы выявить нарушителей режима. Два года назад двое пациентов терапевтического отделения, напившись, устроили прямо в палате поножовщину, в результате которой один попал в морг, а другой в тюрьму. Причиной ссоры, приведшей к столь трагическому исходу, стал… футбол. Убийца болел за «Таврию», а его жертва за «Севастополь». Случай получил широкую огласку, тогдашнему главному врачу крепко досталось, а он отыгрался на подчиненных. Теперь в любое отделение (кроме реанимации, разумеется, там все пациенты под присмотром, не пошалить) в любой момент мог нагрянуть с проверкой кто-нибудь из больничной администрации. Нашлись пьяные среди пациентов – заведующий отделением и вся дежурная смена получают выговор и лишаются премий. Вот и приходится пациентам пить во дворе. Изобретательность проявляется стандартная – уличная обувь прячется в тумбочках, куртки кладутся под матрасы. Тихонечко оделся, тихонечко ушел, тихонечко вернулся. Охранники, сидящие у входов в корпуса, вечером расслабляются – часто отлучаются с постов, а то могут и в положение войти, тоже ведь люди, хоть и в форме.
Трое пациентов урологического отделения праздновали тихим летним вечером успешную операцию, сделанную одному из них, – трансуретральную[24] резекцию предстательной железы. Пили в укромном уголке, в кустах за трансформаторной подстанцией. Устроились с удобством – ящики, газетка, стаканы, позаимствованные из буфета.
– До чего ж дошел прогресс! – восхищался прооперированный. – Раньше при аденоме пластали людей как кроликов, а теперь просунули трубочку – и всех делов! Красота!
– Красота! – соглашались приятели, у которых операции были впереди.
Выпили поллитровочку, закусили колбаской. Прооперированный прислушался к ощущениям и открыл вторую бутылку. Согласно вселенскому закону подлости, водки оказалось мало, а вот закуски с большим запасом. Самый молодой из троицы отправился в магазин за добавкой. Чтобы скрасить ожидание, прооперированный решил спеть песню и затянул: «За Кубанью, за рекой, там казак гулял…». Давно замечено – чем сильнее медведь наступит человеку на ухо, тем больше тот любит дарить окружающим свое пение. Собутыльнику не понравилось исполнение, и он попросил приятеля заткнуться. Прооперированный в ответ послал его по известному трехбуквенному адресу. Для человека бывалого, то есть сидевшего (а собутыльник провел на зоне семь лет), подобный посыл втройне оскорбителен. Обуреваемый праведным гневом собутыльник схватил нож, которым резал колбасу с хлебом, и всадил его обидчику в живот. Осознав, что он натворил, собутыльник резво сделал ноги, оставив свою жертву истекать кровью в одиночестве. Прооперированному совершенно не хотелось умирать. Не вынимая торчащего в животе ножа, что с одной стороны было очень умно, а с другой рискованно, поскольку была вероятность упасть ниц, отчего нож вонзился бы еще глубже, он поднялся на ноги и нетвердой походкой побрел в сторону хирургического корпуса. Не дошел, упал метров через двадцать, но из укромного уголка уже вышел, чем существенно повысил свои шансы на выживание. И упал удачно – на бок.
Минут через пять на раненого наткнулась вывозившая мусор санитарка приемного отделения. Оправившись от ступора, вызванного неожиданным зрелищем, она достала мобильный и набрала «ноль три». Дезориентировалась, с каждым может случиться. По уму надо было не «скорую» вызывать, а бежать в хирургический корпус.
Диспетчер Гомонкова, принимавшая вызов, так санитарке и сказала. Передавать вызов бригаде она не стала. Вместо этого позвонила в хирургический «приемник» первой больницы и сообщила, что буквально в трех шагах от них лежит человек с ножевым ранением. Раненого тут же подобрали и сразу же повезли в операционную. С точки здравого смысла Гомонкова поступила совершенно верно. Пока вызов будет передан и бригада доедет до раненого, пройдет в лучшем случае четверть часа. А то и больше, смотря откуда придется ехать и будут ли свободные бригады. А хирурги забрали его к себе буквально через минуту после звонка из оперативного отдела. Как и все диспетчеры оперативного отдела, Гомонкова была очень ответственным человеком. Спустя несколько минут после первого звонка в приемное отделение она перезвонила, чтобы узнать – забрали ли раненого. Утром на пятиминутке она рассказала об этом случае, как об анекдоте – совсем ополоумели люди, звонят в «скорую» чуть ли не от дверей хирургического корпуса. Начальник оперативного отдела Першанов только посмеялся – бывает.
О таком чепэ, как поножовщина на больничной территории, пусть и без летального исхода (раненого спасли, хоть теперь он, по его собственному выражению, был «распластан как кролик») положено докладывать директору департамента. Элла Аркадьевна от такой новости пришла в ярость. Столько шуму – во всех газетах написано, во всех новостях показано, сын раненого уже успел закатить скандал в больничной администрации – а из-за чего? Из-за того, что медики и охранники не обращают внимания на то, что делают пациенты. Одним лишь бы назначения выполнить, другим лишь бы побольше полтинничков и сотенок с посетителей насшибать. Ладно, когда приходится страдать не без выгоды, это еще можно потерпеть, но страдать без выгоды, из-за каких-то идиотов, пренебрегающих своими обязанностями? Нет уж, увольте.
Грозной фурией Элла Аркадьевна выскочила из своего кабинета и отправилась к главному врачу, благо идти было рядом, в соседний корпус. Но все равно это был небывалый случай, потому что обычно Элла Аркадьевна вызвала виновных к себе. Увидев ее на пороге своего кабинета, Инна Валерьевна, продолжавшая исполнять обязанности главного врача, от удивления потеряла дар речи.
– Так вот как ты, милая моя, исполняешь свои обязанности! – прошипела Элла Аркадьевна, гипнотизируя «милую» горящим от ярости взглядом. – Развела бардак с бандитизмом! Скоро больные друг дружку отстреливать начнут! А тебе хоть бы хны! Сидишь тут, начальство из себя строишь, коза александрийская!
Почему «александрийская», Элла Аркадьевна и сама не смогла бы объяснить. Просто вырвалось сгоряча. Эллу Аркадьевну так и подмывало выразиться покрепче, но у Инны Валерьевны был настолько жалкий вид, что добивать ее матом вдруг расхотелось. Чего доброго, грохнется в обморок, а все скажут, что это ее директор департамента довела. Или что хуже… В бытность Эллы Аркадьевны главным врачом областного кардиологического диспансера, в Ростове, на ковре у заместителя министра местного здравоохранения скоропостижно скончался главный врач двадцатой городской больницы. Сердце не выдержало начальственного разноса. Разумеется, такой повод для снятия заместителя министра с должности не был упущен. Место хорошее, желающих много. Сняли с треском еще до похорон несчастного главного врача. Элла Аркадьевна хорошо запомнила этот случай (она вообще запоминала все нужное) и в своих разносах была разборчива. Если видела на лицах разносимых только страх, отрывалась на полную катушку. Если же замечала, что разнос может приобрести невыгодный для нее оборот, то свои обороты сбавляла.