Машину затрясло еще сильнее.
– Юрьпалыч, аккуратнее, пожалуйста, у нас двое пациентов в машине, – попросил Данилов, надеясь, что Лариса поймет его слова правильно; а то, чего доброго, еще и в голос смеяться начнет, нехорошо выйдет.
Лариса все поняла, потому что машину сразу же перестало трясти.
– Трубу он только повредил, до конца не перерезал, – Серега попытался вздохнуть, но из-за опухшего носа вздох получился похожим на всхлип. – Кипяток хлещет, Танька орет… Я уж и не помню, как отцепил ее, вот – руку ей сломал, но все же отцепил. Она в панике меня по лицу ударила, нос разбила, пришлось мне стукнуть ее разок, чтобы не мешала себя спасать, короче – обоим досталось. Я вышел в коридор сам не свой, а там Леша-м. ак стоит и ухмыляется. Ну, я от всей души и врезал ему по зубам. Леша отлетел в угол, на мне пацаны повисли, успокоили, пива принесли холодного, а тут и вы подоспели. Такая вот история…
Лариса дождалась, когда машина выедет с территории четвертой больницы, и только тогда начала смеяться, нет – ржать во весь голос.
– Владсаныч, я не могу!.. – стонала она в паузах между приступами. – Я думала, что такое только в кино… И где? В общаге строителей… Какая продвинутость… Ну прям эти… Пятьдесят оттенков серого…
– Пятьдесят оттенков красного, – поправил Данилов. – Нашу работу серой не назовешь, а вот красного на вызове было много. Причем разных оттенков – следы крови на лице, ожоги, багровые физиономии… Ну и ролевые игры, конечно.
– Прежде чем приступать к ролевым играм с наручниками, надо обзавестись гидравлическим арматурорезом, – вступил в беседу Юрий Палыч. – Или же гидравлическими кусачками. Разве ж можно болгаркой, да еще и пьяному. Он же ей в два счета мог руку отчекрыжить к чертям собачьим. Строители называются, элементарных вещей не понимают. Я, например, с тех пор как в две тысячи пятом попал на «авто» на Шостака, где мы дверь открыть не смогли, вожу с собой гидравлические ножницы. Под сиденьем лежат, чтобы всегда под рукой были.
– А что ты парнишке свой телефон не оставил? – поддела Лариса. – Вдруг у него снова наручники сломаются?
– Любой уважающий себя мужик должен обходиться собственным инструментом, – ответил Юрий Палыч. – Это во-первых. А во-вторых, не надо выеживаться. Ну что это за любовь в ванной, на холодном полу, да еще и когда одна рука к трубе пристегнута.
– Много ты понимаешь, Юрочка, – скривилась Лариса. – Чтобы оценить, надо сперва попробовать…
Глава восьмая Шерлок Хаус
Скрипичная соната Шостаковича весьма сложное для исполнения произведение. Вдобавок она еще и длинная, из трех частей – медленной, стремительной и еще одной медленной. Шостакович был пианистом и скрипкой не владел совершенно. Скрипачи убеждены, что именно поэтому он писал столь сложные произведения для скрипки. Самому играть не придется, так отчего же и не усложнить? Сонату Шостаковича Данилов играл очень редко. Нужен был особый душевный настрой и соответствующие условия. Ночью в кабинете условия были самыми подходящими. Те, кому положено спать, ушли домой. Тех, кто надеялся подремать на дежурстве, разогнали по вызовам. Диспетчеры оперотдела сидят в наушниках, им музыка не помешает, а охранникам, вечно курящим у входа, она даже в радость – приятное развлечение. Кроме того, сегодня соната Шостаковича была как никогда в тему, поскольку посвящалась она теме борьбы с силами зла.
Силы зла властвовали на центральной подстанции севастопольской скорой помощи безраздельно… Началось все с рассказа о скандале, который фельдшер Чернецова устроила своему бывшему мужу. После развода они не смогли разменять двухкомнатную квартирку на что-то более-менее путное – не хватало денег на доплату. Поэтому рассудили, что лучше уж жить в коммуналке друг с другом – как-никак семь лет вместе прожили, знают все привычки и заморочки, – нежели с незнакомыми посторонними людьми. Получив вожделенную свободу, то есть законное право возвращаться домой в любое время и в любом состоянии, муж Чернецовой начал спиваться быстрыми, нет, не просто быстрыми, а какими-то сверхзвуковыми темпами.
– Это ужас какой-то! – жаловалась на подстанции Чернецова, сверкая своими большими красивыми глазами. – Не стала с ним разъезжаться, чтобы не жить с какими-нибудь ханыгами, а все равно с ханыгой живу! И ладно бы с одним. К нему же дружки табунами ходят, а я теперь их даже выгнать не могу!
– Выйди за него замуж снова, Юлек! – советовали ей циничные коллеги, в глубине души жалевшие несчастную Юльку.
– Нет уж! – трясла кудряшками Чернецова. – Два раза в одно г. но вляпываться нельзя! Вот накоплю денег и перееду в однушку. А до той поры придется терпеть. Оно и к лучшему, что дома появляться не хочется. Чем больше дежурств наберу, тем скорее с ним разъедусь!
В понедельник Чернецова пожаловалась коллегам на то, что ее бывший муж опустился до прямого воровства – украл деньги из ее кошелька, причем не все, а примерно половину. В расчете, что она не сразу заметит пропажу, а заметив, может подумать, что обсчиталась или, например, что ей недодали сдачу в магазине.
Во вторник о пропаже части денег рассказали врачи Шарко и Петровский. Шарко подозревал сына-девятиклассника, несмотря на то, что тот в краже так и не признался, а Петровский грешил на престарелую тещу-маразматичку, у которой на фоне маразма развилась клептомания.
Все встало на свои места после того, как в четверг утром фельдшер Вадик Бувайло обнаружил, что в его бумажнике, который всю смену пролежал в шкафу, теперь вместо восьми с половиной тысяч лежит всего три. Большинство сотрудников в начале смены оставляли бумажники с кошельками в шкафах. Брали с собой «на перекус» небольшую сумму – рублей двести или триста. Работа на «скорой» хлопотная, в запарке легко потерять бумажник. Вывалится, сам машинально выложишь из кармана и забудешь, или забудешь переложить из кармана куртки в сумку после сдачи смены, а то и свистнут на вызове – всякое бывает. Да и вообще сотрудникам «скорой» лучше не иметь при себе на дежурстве лишних денег. Бывали случаи, когда невменяемые пациенты – маразматики или алкаши – сразу же после отбытия бригады звонили в полицию и рассказывали, как «врачи-убийцы» украли у них последние сбережения. Приедет бригада на следующий вызов, а там ее уже наряд поджидает – проедемте в отделение. А в отделении первым делом просят вывернуть карманы… Деньги и документы возили с собой на дежурстве единицы, из числа самых недоверчивых. Остальные за сохранность своего добра не беспокоились, потому что случаев воровства на центральной подстанции, да и вообще на всей севастопольской «скорой» давно никто не помнил. Свои же люди кругом, коллеги. Могут пирожком без спросу угоститься или сока из пакета отпить, но чтобы деньги красть, да еще и таким иезуитским методом…
Заведующий центральной подстанцией Мамлай пришел в кабинет к Данилову в четверг сразу же после видеоконференции. Его появление Данилова удивило – ведь только-только обсудили все дела, что срочного могло произойти за минуту?
– Не хотел при всех говорить, – сказал Мамлай, – хотя к вечеру и так все будут знать. Шила в мешке не утаишь. У нас, Владимир Александрович, завелась «крыса». Сегодня у фельдшера Бувайло обнаружилась пропажа, а до того было еще три случая, которые мы вместе не увязывали. Брали не все, а только часть, поэтому люди думали на домашних. Кто на бывшего мужа, кто на тещу. Хорошо, что Бувайло заметил сразу, а то еще долго бы тянулась эта волынка. Что делать будем? Бувайло позвонил в полицию, но там его мягко послали. Сам, мол, обсчитался, а теперь волну гонишь. Я когда в Ялте на «скорой» начинал, у нас на подстанции был подобный случай. Фельдшер одна баловалась, крала деньги и все мало-мальски ценное, у меня, например, «ливайсы» новые украла. Дернул черт в обновке на подстанцию прийти, похвастаться. Поймали ее случайно и нескоро, примерно через полгода от первой кражи. А за эти полгода все сотрудники друг с дружкой перегрызлись. Сильнее всего подозревали диспетчеров и охранников, которые круглые сутки на подстанции торчали. Но и другим доставалось. Обстановочка была поганая. Работать невозможно, я уже думал о том, чтобы перевестись на другую подстанцию…
– Могу представить, – кивнул Данилов, хорошо понимавший Мамлая. – Надо самим что-то делать, раз никто больше нам помочь не в состоянии.
– Надо срочно что-то делать, – уточнил Мамлай, напирая на слово «срочно». – И без того некомплект сорок процентов. Если народ начнет собачиться и разбегаться то придется закрывать подстанцию.
– Закрыть подстанцию нам никто не даст, – усмехнулся Данилов. – Предлагайте другие варианты, Константин Миронович.
– Не знаю, что и предложить, – развел руками Мамлай. – Табель анализировать, чтобы вычислить вора, бесполезно. У нас же проходной двор. Постоянно кто-то из своих заходит. Кто мимо шел, кто арбуз забыл, кому с диспетчером пошушукаться приспичило. Опять же все с других подстанций, кто приходит к вам или в бухгалтерию, заходят и к нам…
– Не знаю, что и предложить, – развел руками Мамлай. – Табель анализировать, чтобы вычислить вора, бесполезно. У нас же проходной двор. Постоянно кто-то из своих заходит. Кто мимо шел, кто арбуз забыл, кому с диспетчером пошушукаться приспичило. Опять же все с других подстанций, кто приходит к вам или в бухгалтерию, заходят и к нам…
– Сотрудников других подстанций можно в расчет не брать, – возразил Данилов. – Они появляются здесь эпизодически, раз в месяц, а то и реже. И заглядывают ненадолго, а для кражи из шкафчика нужно выждать подходящий момент. Это кто-то свой. Свои и заходят чаще в нерабочее время, и торчат на подстанции дольше.
Для многих сотрудников «скорой помощи» подстанция становится вторым домом или если не домом, то клубом, в который всегда приятно зайти. Как шутил один из бывших коллег Данилова доктор Саркисян: «Только в выходной можно спокойно расслабиться на подстанции, зная, что никакой вызов твой кайф не обломает».
– Ну да, свои, – согласился Мамлай. – На новичков я грешить не хочу. Умный вор дождется, пока появится новый сотрудник, и только потом начнет красть, чтобы подозрение пало на новичка.
– Мне это очень приятно слышать, – улыбнулся Данилов. – С учетом того, что самый новый сотрудник – это я.
– Это уж совсем надо с ума сойти, чтобы на вас подумать, – махнул рукой Мамлай. – Но перед вами ко мне еще трое сотрудников пришло. Доктор Петровский перевелся с третьей подстанции и два новых фельдшера – Бувайло и Сохацкая. Кстати, у Петровского и Бувайло пропали деньги.
– Значит, будем подозревать Сохацкую? – пошутил Данилов.
– Да нет, зачем же, – нахмурился Мамлай, не поняв шутки. – Сохацкая уже неделю на больничном с растяжением связок голеностопного сустава. Дома сидит, на подстанции не была. Это кто-то другой. Из списка можно вычеркнуть нас с вами, тех, кто пострадал от вора, и еще Райку Копержинскую. Она патологически честная. Я скорее себя стану подозревать, чем ее. Но как быстро найти вора – ума не приложу. Вот если бы у нас камеры видеонаблюдения на подстанции были… А так могу только попросить народ, чтобы деньги на работу брали по минимуму или держали бы их при себе, но вряд ли это поможет. Кто-нибудь да оставит, особенно женщины. Они же не привыкли кошелек в кармане таскать…
– Я тоже не люблю в кармане, – заметил Данилов. – В сумке удобнее. Кстати, Константин Миронович, как у вас с графиком на субботу? Найдете, куда поставить меня на полусутки?
– По нашей жизни врач лишним не бывает, Владимир Александрович. Усилим вами фельдшерскую бригаду. Будете работать с Добродомовым. А в воскресенье тогда как?
– В воскресенье тоже выйду, по графику. Железно, – пообещал Данилов. – А может, еще и в следующую субботу на полусутки попрошусь.
– Никак сами вора поймать хотите? – недоверчиво прищурился Мамлай. – В Шерлока Хауса сыграть?
– Холмса, – машинально поправил Данилов.
– Хауса, – повторил Мамлай. – Вы же доктор…
В том, как можно быстро разоблачить вора, сомнений не было. Надо ловить на живца, спровоцировать его на кражу при определенных условиях. План у Данилова имелся, причем план неплохой. Два года назад один из заведующих подстанцией в Еленином регионе поймал таким образом вора из числа сотрудников. Правда, тот вор крал кошельки вместе со всем содержимым, но это не меняло дела. Слегка изменить наживку – и можно надеяться на успех.
В пятницу, немного продлив свой обеденный перерыв, Данилов встретился со знакомым оперативником из Ленинского ОВД. Работая на «скорой», мгновенно обзаводишься знакомыми в полиции и МЧС. Параллельные службы. Кроме того, налаживанию отношений с сотрудниками полиции способствовала недолгая работа Данилова в исправительно-трудовой колонии. Работая там, Данилов научился лучше понимать людей в синей форме, а они, в свою очередь, считали его за своего. Или хотя бы не считали совсем чужим.
Выслушав просьбу Данилова, оперативник усмехнулся и пообещал сегодня же вечером завезти ему на работу все необходимое.
– Я бы еще к этому добавил значок «Юный друг полиции», да не делают таких сейчас, – вздохнул оперативник. – А вот у бати моего был. Щит с гербом Союза и надписью «Юный друг милиции». А сверху еще буквы «ЮДМ». Батя им очень гордился. Рассказывал, что с ним в кино без билета пройти было можно…
– Не такой уж я юный, – Данилов изобразил на лице печаль. – Обойдусь без значка.
– Главное, что друг! – хохотнул оперативник и сразу же посерьезнел: – Только учти, что оформить ты его не сможешь. Для того, чтобы завести дело, надо…
– Я не собираюсь никого оформлять, – перебил Данилов. – Я просто хочу мира и спокойствия на одной отдельно взятой подстанции. Заводить дела – это не наш стиль. Мы сделаем усыпляющий укол и положим остывать в каптерке. А вечером сделаем уличный вызов и отвезем под этим предлогом тело в морг, как умершего на улице. Стандартная схема.
– Разыгрываешь? – недоверчиво протянул оперативник. – Отдуплить человека за какие-то гроши…
– Шучу, – подтвердил Данилов. – Конфуций сказал: «Не пошутишь, и невесело».
– Его бы к нам в отдел, твоего Конфуция, – проворчал оперативник. – Посмотрели бы, что он тогда бы запел…
В восьмом часу вечера Данилов получил все необходимое.
– Не забудь рассказать, как что было, – сказал на прощанье оперативник. – Обожаю приключения сыщиков-любителей.
Приманки с наживками должны быть броскими и соблазнительными. Это знают все, а не только рыбаки с охотниками. Ради такого дела Данилов пожертвовал бумажник, подаренный ему Еленой в прошлом году на Двадцать третье февраля. Бумажник был роскошным – большим, с множеством отделений, с красивым узорчатым тиснением и золотыми уголками – и ужасно неудобным. Данилов предпочитал бумажники небольшие и уж конечно же не такие понтовые. Но Елене с некоторых пор начало казаться, что Данилов выглядит недостаточно солидно для сотрудника кафедры и без пяти минут кандидата наук. Желая исправить положение, она начала дарить ему дорогие аксессуары – галстуки, ремни, бумажник. Как-то раз даже заговорила о том, что «командирские» часы надо бы сменить на что-то получше, но Данилов в ужасе отверг эту идею. По его мнению, часы должны были быть такими, чтобы их не жалко было разбить или потерять. Елена поставила в пример даниловского друга Игоря Полянского, весьма трепетно относившегося к своей внешности. Данилов ответил, что пример некорректный. Полянскому, как диетологу, практикующему в небедных слоях общества, положено производить впечатление преуспевающей респектабельности, иначе он рискует остаться без клиентуры. Кроме того, Полянскому было нужно производить впечатление на женщин. Его увлекающуюся натуру не смогла изменить даже женитьба. Елена ответила, что дело не в этом, а во внутреннем чувстве прекрасного, которого Данилов, в отличие от Полянского, напрочь лишен, но больше о часах не заговаривала.
Бумажник-приманку Данилов положил в небольшую, книжного формата, сумку, с которой он обычно ходил в теплое время года. Во время дежурств на линии он оставлял сумку и одежду в шкафчике на подстанции. Вначале попробовал переодеваться в своем кабинете и спускаться вниз уже в форме, но первое же дежурство доказало ошибочность такого решения. Сдав смену, Данилов направился к себе, но был перехвачен в коридоре своим замом по экономике Полиной Яковлевной. У той был срочный вопрос, на обсуждение которого ушло минут пятнадцать. Затем его позвала в «амбар» главный фельдшер, чтобы показать влажное пятно, появившееся на потолке за ночь. В свой кабинет Данилов попал к самому началу утренней видеоконференции, переодеваться было уже некогда. Как только конференция закончилась, к нему явился ругаться главный врач восьмой инфекционной больницы Шлемкевич. Было очень неловко разговаривать с ним в скоропомощной форме, носившей следы суточной работы. Шлемкевич, одетый в безукоризненно сидевший на его подтянутой фигуре костюм, смотрел на Данилова с заметной иронией. Правильно смотрел – начальственное положение обязывает к соблюдению определенных правил, в том числе и дресс-кода. И вообще сущности положено четко разделять. Поэтому Данилов попросил выделить ему полшкафчика и переодевался на подстанции.
– Вы теперь и по субботам работать будете? – удивился фельдшер Саша Добродомов, которого на подстанции за отсутствие чувства юмора прозвали Добродубом.
– Деньги нужны к отпуску, – пояснил Данилов. – В Москву хочу съездить, проведать своих, соскучился очень.
Слова «соскучился очень» были единственными правдивыми, но Саша поверил и больше вопросов не задавал. На первом вызове он попытался схватить вдобавок к ящику и кардиограф, но Данилов пресек эту попытку, сказав, что нагрузка должна быть равномерной и что он вообще не любит поблажек. Саша понял и в дальнейшем вел себя адекватно. Данилова немного напрягало то, что Добродуб и водитель Славик Файфура оказались молчунами или просто опасались сболтнуть что-то лишнее при главном враче. Но с другой стороны, это было на руку, потому что давало возможность спокойно думать. Не полагаясь на одну лишь приманку, Данилов пытался наблюдать за обстановкой. Во время заездов на подстанцию просматривал журнал вызовов, записывал в блокнот тех, кто заглядывал пообщаться с коллегами, поболтал с охранником, пытаясь незаметно выведать у него что-то полезное. Но толку от этого не было, потому что до конца полусуточной даниловской смены ни у кого ничего не пропало. В том числе и приманка осталась нетронутой. Данилов почему-то был уверен в том, что вор непременно попытается обокрасть его. Из ухарства, в той или иной мере присущего всем ворам, и с расчетом на хорошую поживу. Зарплата у главного врача станции была очень даже неплохой, а народная молва увеличивала ее втрое. В бумажнике, подготовленном для вора, лежали три пятитысячные и восемь тысячерублевых купюр. Помимо поимки вора Данилова интересовало и то, сколько именно тот позаимствует. Умный вор, по его мнению, должен был взять одну пятитысячную и три тысячерублевых. Не очень умный возьмет больше.