Гугер хмыкнул, глядя в окно.
Кирилл представил, что по этому большому помещению тянутся ровные ряды станков, люди в робах что-то фрезеруют или точат. Воют моторы, визжит металл, а над работающими тихо и невесомо стоят фигуры святых в длинных одеяниях. И с простенка на зэков, сжав в руке древко копья, смотрит Псоглавец, опустив длинную морду.
На улице уже клубились мглистые сумерки. Меж досок в окнах угасли огненные щели. В храме потемнело. Псоглавец, как настоящий хищник, почти растворился в полумраке, словно замаскировался в засаде, но его выдавали белёсый панцирь и светлый нимб.
Кириллу надоела лагерная ностальгия Сани Омского, коей он вроде как должен был внимать с сочувствием и уважением. Но Лурия поручил ему собирать байки о Псоглавце, а не мемуары старожилов.
– Святые-то не мешали? – Кирилл насмешливо кивнул на стены.
– Я не работал, мне не мешали, – ухмыльнулся Саня.
– А это кто? – Кирилл напрямую указал на Псоглавца.
Дикий, фантастический Псоглавец возвышался над ублюдочным миром российской зоны, словно башня Саурона над Средиземьем. Святой Христофор был совершенно чужд этому миру, но вот Псоглавец казался неотъемлемо и органично встроенным в него.
Валерий за спиной Сани покрутил пальцем у виска. Гугер перевёл взгляд на Кирилла. Оба они оторопели от подобной дерзости, будто Псоглавец был чем-то таким, о чём нельзя говорить бесцеремонно. А Саня вдруг встал и шагнул к Псоглавцу. Он замер у простенка, сутуло опираясь на трость, и закинул голову, рассматривая фреску.
– Его у нас звали Торфяной гапон, – проскрипел Саня. – Сука он.
– Понимаете, это же святой, – с тихим осуждением сказал Валерий.
– Какой, нахер, святой. Псина. Овчарка.
– Написано «святой Христофор», – указал Кирилл.
– Где? – презрительно спросил Саня и сплюнул на кучу мусора.
Похоже, за тридцать с лишним лет он так ни разу и не удосужился прочитать, что начертано под ногами Христофора.
– Так кто он, Сань? – настаивал Кирилл.
Саня закопошился, вытаскивая свою мыльницу, и грязным ногтем стал выколупывать из неё сигарету. Курить свои, когда рядом есть чужие, означало, что Саня забыл все понты и правила авторитетного зэка. Саня поднял трость и стукнул её копытцем в колено Псоглавцу.
– А он не один. Гапонов много. Очко не сыграет, если узнаете?
– Не сыграет, – ответил Кирилл.
– Борзый ты парнишка…
Саня курил, словно торопился на казнь.
– Я сам торфяного гапона не видел, и слава тебе господи, – Саня перекрестился сигаретой. – Они здесь ещё при Сталине появились, хер знает откуда. Живут в лесу и на торфяных болотах. Люди, а бошки пёсьи. В тридцать седьмом начальник зоны полковник Рытов их как-то приручил, что ли… Да чё как-то, человечиной прикормил… Если кто с зоны оборвётся, Рытов не вохровцев посылал, а этим гадам знать давал. Они же собаки. След берут. И никто от них не уйдёт. Любого догонят и в куски порвут. И многих, говорят, порвали. А вохра потом приносила в мешках головы и руки откушенные, кости кровавые.
Саня замолчал.
– И что? – осторожно спросил Кирилл.
– А что? – разозлился Саня. – Здесь же тогда лесоповал был! Хоть узкоколейку ещё не протянули, всё одно до города сто километров, три дня ходу. Там на железку – и привет, свободен, зэка! С лесоповала бежать сам бог велел. Пуля вохры для зэка как мама, на овчарок ножи были, топоры. Такого никто не боялся. А нечисти этой уссаться, как боялись. Когда гапоны три или четыре рывка растерзали – всё, зэка за баркас ни шагу. У КПП Рытов приказал стол поставить, а на него – банные шайки, в них и лежали головы отгрызенные. До писят третьего, до амнистии, когда усатый помер, никто больше из зоны на отрыв не дёргался. Хера ли, когда такой упырь тебя в лесу стережёт? Лучше целым срок домотать, хоть четвертак, чем с таким страхом бодаться. Рытов, кум лагерный, звезду за звездой привинчивал.
У Кирилла волосы на руках стояли дыбом. Это святой Христофор? Не надо туда! – вспомнил Кирилл мольбу немой Лизы.
– А после смерти Сталина бегали?
– В писят шестом узкоколейку провели и лесоповал закрыли, перешли на торф. Кто отчаянный был, те ещё бегали. На плотах по реке в молевой сплав, на вагонетках. Кого-то вохра принимала, кто-то уходил… Но через лес никто не рыпался. Их же всё равно видали после Рытова, гапонов-то. Мелькали издали на болотах, на вырубках. А зона помнила, что это за черти. Как тут забудешь, если эта падла на стене нарисована, и охрана эту картину караулит, как красное знамя?
Все четверо молчали.
И вдруг Саня осклабился – его волосатая морда словно треснула пополам. Во рту у Сани Омского Кирилл увидел гнилые обломки зубов.
– А я от него всё равно ушёл, – злорадно сказал Саня. – По-чистому ушёл, не взять меня!
Саня повернулся к Псоглавцу, криво отдал честь и гаркнул:
– Здравия желаю, гражданин начальник, сука торфяная!
Опустив руку, Саня заковылял к выходу. Кирилл не сразу понял, что Саня отправился восвояси. Как-то ни «прощай», ни «до свиданья».
Саня оглянулся.
– Эй, – окликнул он сразу всех, Кирилла, Валерия и Гугера, – если у вас с нашими непонятки начнутся, обращайтесь. Я всю здешнюю хевру за шкварник держу.
Саня тростью толкнул дверку, тяжело переступил порог и растворился в дымной синеве сумерек.
6
Российскую деревню вблизи Кирилл впервые увидел в школе, в седьмом классе. Он был под Малоярославцем с приятелем в гостях у его бабушки. И Кириллу в деревне даже понравилось. Все друг друга знают, маленькие чистые дома в кружевах резьбы, акации огорожены заборчиками, чтобы козы не объели. Там мужики катали пацанов в открытом кузове грузовика. Женщины, даже немолодые, ездили в магазин на велосипедах «без рамы». Утром пели петухи. На грядках росла клубника. Ещё играли в «картошку» и в «московский зонтик» – задирали девчонкам подолы. Купались в речке под названием Лужа.
Калитино было похожим, но совсем не таким. Его словно бы кто-то проклял. Кирилл шагал по мягкой улице к перекрёстку с колодцем. Над заборами свешивались ветви деревьев с вялой листвой. Тускло светлели шиферные крыши с тёмными заплатами. В окнах метались голубые отсветы телевизоров. Высокие деревянные столбы торчали, словно воткнутые с размаха, как копья в жертву, без всякой телеграфной романтики. Обочины давно заросли косматой травой, и Кирилл шёл по дороге. Вокруг было темно, дымно и жарко. Кирилл любил летние ночи, но, оказывается, он любил южную тьму – яркую и глубокую. А здешняя темнота была душная, глухая, опасная. Она не просматривалась насквозь, и потому вся деревня казалась декорацией.
Разбухший сруб колодца стоял посреди лужи, не высохшей даже в такой зной. Сруб перекрывала заплесневелая двускатная кровля с дверкой. На ворот с железной рукоятью была намотана собачья цепь с прикованным ведром. Кирилл откинул дверку, бросил ведро в глубину, подождал, пока цепь, бренча, раскрутится, и принялся с натугой вращать рукоятку обратно, вытягивая ведро. Наверное, раньше эта процедура доставила бы ему удовольствие.
В темноте нельзя было разглядеть, насколько вода чистая. Хотя с чего ей быть грязной? Промышленности вокруг никакой. Кирилл поставил ведро на край колодца, наклонил одной рукой, выливая воду тонкой струйкой, и сунул под неё свою бутылку. Бутылка, наполняясь, заиграла в ладони и увесисто тяжелела.
Кирилл закрутил горлышко бутылки пробкой и пошагал обратно.
Гугер втиснул автобус вдоль забора между торцом школы и линией вкопанных покрышек. По спинам покрышек Кирилл проскакал мимо автобуса, как на физкультуре, и спрыгнул на тропинку, которую они уже протоптали в бурьяне. Стараясь не оступиться, поднялся на расшатанное крыльцо и вошёл в здание заброшенной школы.
Его рюкзак, свёрнутый в рулон коврик и тушка спального мешка лежали в бывшей прихожей, где на стенах ещё сохранились доски с вешалками для учеников. Из глубины здания доносились голоса Гугера и Валерия. Одна стена коридора была слабо освещена и чешуйчато блестела растрескавшейся краской. Кирилл бросил рюкзак и спальник за дверь первого попавшегося на пути класса.
Гугер и Валерий, разложив коврики из пенополиуретана, сидели на полу. Между ними стояла сумка-холодильник Campingas и – торчком, линзой вверх – мощный полицейский светодиодный фонарь Inova, какими торгует фирма «Экспедиция». Конус света бил в жёлтый потолок, покрытый разводьями и паутиной. Кирилл расстелил свой коврик, замкнув пространство вокруг сумки и фонаря, и тоже уселся.
Валерий аккуратно поедал куриный окорочок, время от времени вытирая рот салфеткой, и запивал колой. Гугер курил и дул «Туборг» из банки, ещё две банки стояли рядом.
Гугер первым стал называть школу базой. Вернувшись из церкви на базу, они обнаружили, что жить там невозможно. Электричества не было. Свет не горит, фумигатор не включить, ужин без микроволновки не приготовить, даже чаю не выпить. Пришлось ужинать как попало.
– Хоть костёр разводи, – в сердцах сказал Гугер.
– Котелка-то всё равно нет, – вздохнул Валерий.
– Пивом не наешься, – заметил Гугеру Кирилл.
– Банка пива по калорийности равна котлете.
– Я «Шеш-Беш» люблю, – грустно вспомнил Валерий. – Бозартма вне конкуренции. Это такие кусочки курицы тушёные.
– А мне пофиг, – сказал Гугер. – Я рано утром жру, у меня рядом с домом фастфуд круглосуточный.
– Почему так странно? – удивился Валерий.
– Ночью я в Сети. С часу до шести трафик самый дешёвый. В шесть жру и спать.
– Гугер – твоё сетевое имя? – догадался Кирилл.
– Гугер – великий воин, маг третьего круга, кавалер ордена Семи Мечей, бессмертный из рода Бьёфурда. А это, – Гугер указал себе в грудь, – всего лишь его аватар в реале.
– И где этот аватар работает? – скептически спросил Кирилл.
– А-а… – Гугер отмахнулся сигаретой. – Нигде. Так, интернетом приторговываю, хватает.
– Это как это интернетом торгуешь? – не отставал Кирилл.
– Отпиливаю маленькими кусочками и продаю на Басманном.
Гугер не хотел говорить про свои доходы.
– Понимаешь, сервис, мелкий софт, рассылка, веб-дизайн, – с видом знатока сообщил Валерий. – Пол-Москвы этим живёт.
– А ты, Валер, где работаешь?
– Я менеджер. Ну, старший менеджер, точнее.
– Где?
– В Доме книги на Ладожской.
– Где-то учился?
– Филфак МГУ.
– Нехило, – уважительно сказал Кирилл.
Валерий изобразил недоумение, подняв брови.
Типа как «ну а где ещё я мог учиться? В урюпинском техникуме на механизатора?»
– Гугер, а ты где-то учился? – допытывался Кирилл.
– Кир, ты чего, у военкома на подхвате? – разозлился Гугер.
– Ладно-ладно, – быстро отступил Кирилл. – А где живёшь? Или про это тоже нельзя спрашивать?
– В Кунцево, – отчеканил Гугер. – С родителями. Не женат. Не привлекался. Восемьдесят пятого. Дальше Вэла доставай.
– А ты, Валер? – Кирилл внял совету Гугера.
– Я на Лосиноостровке живу, даже метро нет, – вздохнул Валерий.
– Чего в такой заднице? – удивился Гугер.
– Можно подумать, Кунцево намного ближе к центру, – обиделся Валерий. – Живу, просто где у жены квартира.
Кирилл откусывал бургер и запивал из бутылки. Кто такой Кирилл, где он учился и где он живёт, Гугера и Валерия, видимо, не интересовало.
– Надо решать, как нам очеловечить эту пещеру, – сказал Гугер.
– Электричество необходимо, – важно изрёк Валерий. – У меня телефон разряжается.
– У меня тоже ноутбук не от педалей работает. Где электричество возьмём? ДнепроГЭС на речке построим?
– Ну… Провод протянем… – неуверенно предложил Валерий.
Они помолчали. Кирилл не знал, откуда взять электричество. Гугер всё более раздражался.
– Так, значит, – решительно начал он. – У меня есть две бобины кабеля на двести двадцать, с пилотом. Кир, ты ведь ответственный за сказки? Когда пойдёшь по домам опрашивать, договорись воткнуться в розетку. Лучше в ближайшем доме. За счётчик хозяевам заплатим.
Кириллу не понравилась идея связываться с местными.
– У нас же Валера – организатор всего, – напомнил он.
– Вэл мне завтра будет нужен.
– А если от генератора? – пробовал альтернативы Кирилл.
– Может, ты тогда сюда бензовоз пригонишь?
– Слушайте, здесь какая-то дикая деревня, – заволновался Кирилл. – Как мне одному тут ходить? Мне тоже нужен помощник.
– Неужели такой простой вещи не сумеешь сделать сам? – укорил Кирилла Валерий, который явно обрадовался, что не ему надо будет стучать в двери калитинским алкашам и уголовникам.
– Ну, ладно, пацаны, – согласился Кирилл, разозлившись. Валерий и Гугер были ему случайными знакомыми, они не станут по-дружески входить в его положение и помогать. – Тогда я спать иду. Мне для завтрашних переговоров нужен здоровый цвет лица.
Он встал, поднял свой коврик и ушёл в коридор.
– Обиделся, – услышал он за спиной негромкое и снисходительное пояснение Валерия.
– Не маленький, – буркнул Гугер.
Кирилл свернул в класс, куда до этого бросил свои вещи, и закрыл за собой дверь. Класс был довольно просторным. В обоих окнах уцелели стёкла. У стен стояли старые деревянные парты, каждая с наклонной столешницей, с дыркой под чернильницу и с двумя откидывающимися крышками. Такие парты Кирилл видел только в советском кино.
Посреди помещения Кирилл ногами разгрёб с пола мусор и куски штукатурки, положил коврик, достал из чехла и расстелил спальник, под голову пристроил рюкзак и приплющил его ударами кулака. В классе пахло извёсткой, затхлостью, древесной гнилью досок, но всё перекрывала горечь гари с торфяных болот. Было достаточно светло, хотя как-то блёкло, подслеповато. Кирилл прислушался, но так и не уловил зуденья комаров. Видимо, их выжгло жарой и дымом.
Залезать в спальный мешок Кирилл не стал, испечёшься, а просто разделся до трусов и лёг на спальник сверху. Он представил, как завтра пойдёт по домам, и тут же придумал ещё один аргумент для спора с Валерием и Гугером. Ведь организовать быт их команды было обязанностью Валерия, за это Валерий и деньги получал. Цепляться к розетке – это быт. Значит, Валерий станет держать Гугеру стремянку, а он, Кирилл, будет выполнять работу за Валерия?..
Кирилл вообразил Гугера с болгаркой в руках лицом к лицу с Псоглавцем, потом вспомнил Саню Омского, его рассказ, как зэки бежали с зоны, а начальник посылал Псоглавца в погоню… Кирилл представил, что он – зэк, что он бежит из лагеря, бежит по осеннему лесу… Он выставил вперёд руки, чтобы ветки не выкололи глаза. Ветки хлещут по ладоням. Октябрь, быть может, начало ноября… Ещё не вся листва опала, вокруг – круговерть жёлто-бурых пятен, деревья, деревья. Рукава телогрейки мокрые, руки и лоб исцарапаны, шапку с него сорвало сучком. Ноги в грубых сапогах бьют в землю, покрытую жухлой травой, и он знает, что в лесу за ним тянется цепочка чёрных следов, тихо наполняющихся водой.
Он знает, что за ним погоня, но кто гонится? Вохровцы с собаками или вправду это чудище, что нарисовано в церкви? Лая не слышно. Хрипя от удушья, он забирается на какой-то бугорок и оглядывается, утирая лицо. По другую сторону бугра он видит просторную лысину давней вырубки, густо заросшую мелкими ёлочками. Тусклое небо, осиновые заросли, заброшенный лесоповал…
По ёлочкам к нему приближается полоса дрожи. Так дрожит вода, когда близко к поверхности проплывает большая рыбина. Кто там, в ёлочках? Собака? Он вытаскивает из-за голенища самодельный нож. Если человек – плохо, вохра не ходит в одиночку, у вохры – винтари и разрешение на отстрел. А у собаки только зубы, и он насадит собаку на перо, когда та прыгнет ему на грудь… Собака – это хорошо.
Он видит в ёлочках, что под зелёными лапами мелькает тёмная спина большой собаки. Спустили с поводка, дуболомы… Собака останавливается, задирает голову, нюхает влажный воздух. Он видит острую собачью морду, напряжённые уши… А потом вдруг собачья башка поднимается над ёлочками – словно распрямляется человек, стоявший до этого на четвереньках. Человек с головой собаки…
Кирилл подпрыгнул и проснулся, весь в холодном поту. Он лежал на спальнике посреди класса в заброшенной школе. Тускло и дымно светились грязные окошки. Вроде бы, кто-то только что стоял у одного из них, но на улице, и смотрел, что там делает Кирилл.
И вдруг завопила сигнализация микроавтобуса.
В соседнем классе тотчас раздался стук, что-то шаркнуло, грохнуло, хлопнула дверь, и по коридору мимо двери Кирилла пробарабанили быстрые шаги. Наверное, это Гугер кинулся к машине.
Кирилл сунул ноги в расшнурованные кроссовки и тоже побежал к выходу. Сигнализация улюлюкала и завывала.
Возле автобуса метался сноп света от фонаря, выхватывая то заднюю стенку автобуса, то угол школы, то забор, то бурьян.
– Убью ворюгу! – заорал откуда-то Гугер.
Свет обрушился на Кирилла.
– Убери! – крикнул Кирилл, заслоняясь.
Гугер отвёл фонарь. Кирилл подошёл. Гугер тоже был в трусах, только на ноги надел пляжные сланцы. В левой руке у него был фонарь, на запястье болталась барсетка. В правой руке Гугер сжимал травматический пистолет.
– Отруби сирену, – морщась, сказал Кирилл.
Гугер сунул пистолет на поясницу под резинку трусов, пошарил в барсетке, вытащил брелок с ключами и, нацелив брелок на автобус, надавил кнопку. Трели сигнализации оборвались.
– Хотелось бы знать, что случилось? – спросил с крыльца Валерий.
Он стоял у перил в шортах и футболке.
– Вувузела моя заорала, сам же слышал, – злобно ответил Гугер. – Кто-то хотел автобус вскрыть.
– Кто? – глупо спросил Валерий.
– Жак-Ив Кусто, – огрызнулся Гугер. – Я в автобус спать перехожу. Надо караулить от этих уродов.
– Я с тобой, – тотчас сказал Валерий. – Просто в доме душно, а в машине кондишн включить можно.
Третьему в неразгруженном автобусе места не было.