Сергей АЛЕКСЕЕВ ДОЖДЬ ИЗ ВЫСОКИХ ОБЛАКОВ
Часть первая БОИ БЕЗ ПРАВИЛ
Глава 1
День рождения Артемки отмечали на даче Марины.
Выдался яркий осенний вечер, на солнце было совсем тепло. Надежда, игравшая с именинником в бадминтон на лужайке, разогрелась и стянула вязаную кофту, оставшись в легкой маечке.
– Надя, какая ты красивая! – вдруг изумился Артемка, любуясь ею. – И что я раньше этого не замечал?
– Наверное, сегодня ты повзрослел, Артемка. – Надя подбросила и поймала волан. – Сколько тебе исполнилось?
– Мало, – серьезно сказал он, щурясь от солнца. – Всего шесть лет...
– Это уже много! Ну, давай дальше играть!
– Нет, Надь-Надь, погоди! – Мальчик подманил ее ракеткой. – Давай с тобой договоримся.
– О чем? – Она подошла, присела возле него на нагретую траву и приготовилась слушать.
– А вот о чем. – Артемка взволнованно огляделся и зашептал: – Давай договоримся... Когда я вырасту большой, то женюсь на тебе!
– Женишься? – весело изумилась она.
– Ну да! Потому что ты такая красивая!.. Только ты меня жди и замуж ни за кого не выходи!
– Хорошо, я согласна... Значит, ты мне делаешь предложение?
– Какое предложение? – смешно наморщил лоб Артемка.
– Ну, когда мужчина хочет жениться, он делает предложение своей невесте, – принялась объяснять Надежда. – Предлагает руку и сердце. Так заведено.
– А, ну, значит, я предлагаю! – нашелся именинник. – Предлагаю тебе жениться на мне. То есть нет! Я на тебе женюсь!
– Договорились, – сдерживая улыбку, кивнула она. – Только мне придется очень долго ждать, когда ты вырастешь.
– Ну и что!
– Пройдет много лет, я состарюсь. И перестану тебе нравиться.
– Нет, никогда не перестанешь! – крепко обнял он ее за шею. – Потому что ты такая красивая и хорошая-хорошая! – И вдруг с новым вопросом внимательно заглянул ей в глаза: – Надь-Надь! А тебе сколько лет?
Марина, слышавшая издали заговорщиков, шла к ним и улыбалась.
– Много уже, Артем. – Надя переглянулась с подругой. – Целых двадцать семь!
– Это что за нежности? – нарочито строго спросила Марина. – И что за «Надь-Надь»? Нужно называть «тетя Надя»!
– Только ты маме ничего не рассказывай! – громко прошептал Артем. – Это тайна!
– И кто же у женщины спрашивает возраст, Артем? – продолжала та журить сына. – Ну-ка, давай беги к отцу носить дрова. Он там баню топит.
– Мы с тобой договорились! – Артем погрозил пальцем и умчался.
– У тебя уже жених вырос, – грустно пошутила Надежда, провожая Артемку взглядом. – Предложил мне выйти за него замуж. Говорит: «Ты такая красивая!»
– Поздравляю! – И обе рассмеялись, но тут же сделали серьезный вид – за кустами мелькнула Артемкина рожица.
– Ты и правда сегодня красивая, – подтвердила Марина. – Димка у меня спрашивает: «Что это с ней?»
– Неужели заметно? – усмехнулась Надя. – Чудеса... Я поеду, Марин, уже вечер.
– А баня?!
– Ну не обижайся! Понимаешь, завтра у меня важный и насыщенный день. Надо пораньше лечь. Я и так все время не высыпаюсь.
– Школьный товарищ? – угадала закадычная подруга.
– Да... И остался у меня один школьный товарищ. Завтра намерен показать мне свой образ жизни.
– Надо полагать, у него... своеобразный образ.
– Не знаю. – Надежда нехотя поднялась, подобрала кофту. – Но представляю... Какие-нибудь скачки, казино, ночные клубы. Куда еще богатые ходят?
– Тогда пойдем, выпьем на посошок? – Марина обхватила ее за плечи и повела к беседке, где был накрыт стол. – Знаешь, мне показалось... Ты слишком жестко с ним обращаешься. Будто на коротком поводке держишь...
Она налила шампанского в бокалы.
– Сэр Дюк у меня с пятого класса носит портфель.
– Сэр Дюк?
– Это у него школьное погоняло. А фамилия – Сердюк...
Марина звонко расхохоталась:
– Значит, ты будешь Сердючка?!
– Скорее, он Петров, – сухо отрезала Надя. – Ну, давай, за моего жениха, Артема Дмитриевича!
Они чокнулись и выпили.
– Он похож на сэра, – заключила Марина. – Такой важный... А танцор твой с зонтиком не объявлялся?
– С апреля ни звука. Даже не звонит...
– Все-все, про танцора не будем, – поспешила закрыть больную тему подруга.
– Вчера ехала с работы, – вдруг задумчиво проговорила Надя, – одна в маршрутке... И впервые ощутила страх одиночества.
– Еще чего! – вскинулась Марина. – Ей со всех сторон предложения сыплются, а она про одиночество!
– Дома не могу ночевать... Так страшно бывает!
– Здрасьте, приехали! Ты что, совсем?
– Особенно когда за стеной плачет ребенок. А он почему-то плачет каждую ночь.
– Знаешь что, дорогая? – строго сказала Марина. – Иди к своему другу Крикалю, бери отпуск и мотай в Турцию. Можешь со своим сэром, на поводке.
– Это не интересно.
– Езжай одна! Я была в Турции – во! Правда, мужчин там нет, одни самцы, ну и черт с ними. Зато голова пустая и никаких тебе забот! Все время чувствуешь себя женщиной! А как на тебя смотрят!
– Надо перевезти с дачи папу, – глухо, будто не слыша ее, продолжала Надежда. – А то он в последний раз вместо стихов карты заказал.
– Какие карты?
– Географические. Причем крупномасштабные. Не иначе как опять куда-то собрался...
Надежда тряхнула головой, подняла бокал.
– Ладно, ухожу по-английски! Диме привет и моего женишка поцелуй!
Она допила шампанское, сняла сумочку со спинки стула, беспечно забросила за спину.
– Привет, подруга!
И пошла – по дорожке, за калитку, через поле – прямо на заходящее солнце.
Марина долго смотрела из-под руки ей вслед, пока силуэт не растворился в тревожном по-осеннему солнечном свете.
Прибежал Артемка, недоумевающе огляделся.
– Мам! А где Надя?
– Вон там. – Она указала на солнце. – Помаши ей рукой.
Артем щурился, прикладывал ладошку козырьком – рассмотреть ничего не сумел, но старательно махал рукой...
Надежда сидела у окна в полупустом вагоне электрички. Солнце прыгало по горизонту, по крышам домиков и деревьям.
Она набрала по сотовому номер, не поднося к уху, услышала механический голос – выключен или находится вне зоны...
За окном мельтешила Москва, привокзальные здания, поезда.
Электричка остановилась. Надежда вышла на Ярославском вокзале, прошла через турникеты, остановилась на площади.
Шум, суета, синий московский вечер.
Снова позвонила, заговорила в трубку:
– Пап? Привет! Я к тебе сейчас приеду... Нет, ничего не случилось. Просто соскучилась.
Выключила телефон и медленно двинулась в сторону Казанского.
Там побродила немного вдоль киосков, остановилась возле одного, где продавали атласы автодорог и географические карты. Постояла, подумала и решительно направилась в здание вокзала.
Обстановка в комнате Ивана была совсем не домашняя – скорее она служила продолжением его рабочего места в Останкино: стены в плакатах и фотографиях, компьютерная и видеотехника, кучи кассет, бумаг, книг – и во всем этом царил полнейший беспорядок. Впрочем, как и в душе самого журналиста. Он кому-то звонил и одновременно что-то искал, то и дело оглядываясь на дверь. Не найдя, вконец обессиленный, он сел в кресло и задумался, не заметив, как в комнату тихо вошла его двенадцатилетняя дочь Рита. Она спрятала что-то в раскрытую дорожную сумку, валявшуюся у порога, вздохнула по-женски, явно копируя мать, затем осторожно приблизилась и обняла отца. Тот чуть вздрогнул от неожиданности, ожил.
– Рита, ты это чего?
– Да так, взгрустнулось... Ты завтра на работу?
– Выходной – понятие относительное. – Иван посадил Риту на колени. – Крикаль требует.
– Этот Крикаль опять погонит в командировку?
– Не знаю... Мама не звонила?
– Звонила. Она сейчас в бассейне. Ты что, забыл? У нее в это время бассейн, а потом фитнес.
– Нет, я не забыл...
– Для того чтобы плод развивался нормально, маме все это необходимо. Только в солярии загорать нельзя. Не ложиться же ей на сохранение, правда?
– Какая ты у меня умница, Ритуля. – Иван погладил ее по голове.
– Никогда не говори так! – строго потребовала девочка. – Когда женщину называют умницей, подчеркивают ее глупость.
– Ой! Прости! Больше не буду!
– И еще мы с мамой сегодня в церковь идем. Знаешь, есть такой храм, «Утоли моя печали» называется. На...
– Знаю, – настороженно отозвался он. – И что вы там делаете?
– А что делают в храме, папа? Подумай, как здорово он называется – «Утоли моя печали».
– Правда здорово...
– Сдай белье в стирку, – продолжила Рита со вздохом. – На всякий случай соберу тебе сумку.
– Спасибо, друг. – Отец потрепал ей волосы. – И что бы я без тебя делал?
– Ну ладно, мне некогда. – Рита решительно высвободилась. – Давай разбирать. Я тебе помогу.
Он помедлил, нехотя согласился:
– Ну давай...
Плутовка, дожидаясь, встала рядом, а Иван поставил сумку на стул, раскрыл ее и остолбенел.
– Это тут откуда? – Он вынул компьютерный мини-диск.
– Ты же его искал? – серьезно спросила Рита, очень довольная эффектом.
– Искал... Где ты взяла?
– У тебя на столе. Спрятала, чтоб мама не увидела.
– А ты знаешь, что здесь?
– Ну разумеется. Потому и спрятала.
– Ты у меня самый лучший друг.
– Ладно, пап, давай разбирать сумку. У тебя, наверное, там белья накопилось. И все опять порохом пропахло.
Иван убрал диск в карман и вытащил большой пакет.
– Вот, отдельно складывал. Можешь вытряхнуть сразу в машину.
Рита по-хозяйски заглянула в пакет, что-то там перебрала и сокрушенно покачала головой:
– Горе мне с тобой... – Она достала колпачки. – А это что?
– Это? Колпачки от подствольного гранатомета.
– Зачем?
– Мы из них водку пьем. Вместо рюмок.
– А термос почему здесь?
– Он же пустой!
– Да, мужская логика. – Она поволокла пакет к двери. – Позвони маме, а то я в музыкалку убегаю. У детей тоже выходных нет.
Иван задумчиво постоял, затем прикрыл дверь, взял диск и сел к компьютеру.
На мониторе возникал кадр за кадром: яркий, солнечный день, берег Баренцева моря, ветрено, военные корабли на рейде, на горах еще снег, а Надежда в купальнике идет по каменистой отмели. Она что-то собирает, ракушки или камешки, убегает от волны, потом оглядывается на камеру, смеется и манит рукой.
Минуты тревожного и одновременно беззаботного счастья...
Надежда вышла на платформе «Соколово» уже в темноте, спустилась по ступеням и торопливо побежала к мерцающим деревенским огонькам.
Навстречу, как на пружинках, выкатился развеселый фокстерьер, с разбега запрыгнул на руки и полез «целоваться». Она утихомирила его восторженную страсть и понесла на руках, как ребенка.
Во всех окнах дома горел свет. Надежда вошла во двор, поднялась на крылечко и шагнула в двери.
– Добрый вечер, это мы!
За верстаком в углу просторной и типично дачной комнаты стоял длинноволосый, седой, но еще крепкий и высокий старик с аккуратной белой бородой – отец Надежды, Игорь Александрович. Резинка очков, поднятых на лоб, перехватывала его волосы, отчего он походил на былинного кузнеца, а на верстаке перед ним была закреплена длинная, сучковатая палка с изогнутым концом, которую он любовно обрабатывал широким резцом.
Отец не сразу поднял голову, молча кивнул, не отрываясь от работы. Надежда спустила на пол собаку, сняла кожаный плащ и, умывая руки под деревенским рукомойником, обратила внимание на стол: напротив друг друга два использованных чайных прибора, две тарелки с вилками, хлебница, заварник – в общем, неубранная и немытая посуда.
– Кто в гостях был? – полюбопытствовала Надежда. – Михаил Михайлович?
– Нет, – односложно отозвался отец, хотя глаза его вдруг загорелись. – Ты не знаешь этого человека... Свершилось чудо! Вернулся Харламов.
– Это кто? – между делом спросила она, разбирая возле холодильника сумки с продуктами. – Хоккеист?
– Наш техник-геолог... В общем, из той жизни. Мы считали, они погибли, вместе с Кравченко. С Таней Кравченко... А они оба живы! Я глазам не поверил...
– Здорово, – буднично обронила она, просто чтобы поддержать разговор.
Отец это понял и сразу же потерял интерес.
– Пленки напечатала? – скучно спросил он.
– Ой! – Надежда вынула пакет. – Отдавала своим на студии... Там на всех кадрах только радуга.
– Да...
– Красиво, конечно. – Она перебрала фотографии. – А почему ты снимаешь только радугу?
– Нравится...
Надежда положила пакет на верстак.
– Знаешь, пап, я вспомнила... Когда была совсем маленькая, мы с тобой ходили по полю и искали место, откуда начинается радуга.
Отец оставил молоток и резец, оперся о верстак.
– Неужели помнишь?
– Помню. И один раз нашли. Радуга начиналась возле стога сена.
– Молодец...
– А почему ты мне не разрешил войти в нее?
– Там было сыро. А ты и так промокла.
Дочь собрала посуду в тазик, налила из чайника воды и принялась мыть. И вдруг заметила на краю стола листок бумаги, исчерченный линиями и напоминающий карту.
– А это что? – Она вытерла руку и взяла бумажку.
Отец среагировал почти мгновенно.
– Абрис. – Выхватил у нее листок, сложил его и спрятал в карман. – Тебе не интересно...
И снова взялся за резец.
Надежда настороженно взглянула на его руки и приблизилась к верстаку.
– Ты что это строгаешь, пап?
– Очень крепкое дерево, – с удовольствием произнес Игорь Александрович. – Никогда такого не видел. Чем и обрабатывать, не знаю.
Она потрогала палку.
– Это какое дерево?
– Харламов сказал, медное. И впрямь будто из меди.
– А что это будет?
– Посох.
– Посох? – В глазах дочери мелькнул испуг. – Зачем тебе посох?
– Как зачем? Например, за грибами ходить, очень удобно. Да и по гололеду. Мне давно полагается третья точка опоры.
Чуть-чуть успокоил, но тревога осталась. Надежда вернулась к столу и опять занялась посудой.
– Ты есть-то хочешь? – спохватился отец. – Овощное рагу приготовил...
– Не хочу. Я со дня рождения еду. Артемке сегодня шесть исполнилось.
Игорь Александрович тяжело сел у верстака и положил резец. Уловив его настроение, она предвосхитила вопрос:
– Пап, не приставай!
– Держишь ты меня, – медленно проговорил он. – По рукам и ногам вяжешь.
Надежда взяла полотенце и присела рядом, положила голову на плечо.
– Я стараюсь, пап. Изо всех сил...
– Тьфу, – обреченно сказал отец. – До чего же вы бестолковые...
Она обняла отца, приласкалась, проговорила капризно:
– Ты что, папочка, избавиться от меня хочешь?
– Мне вон уже медное дерево на посох вырубили, – серьезно продолжил он. – А был бы внук...
– Молчи, папа!
Отец посмотрел долгим взглядом и опустил голову. Она услышала его обиду, погладила по волосам.
– Ну, прости... Не сердись. Мне самой тошно.
Он оставался неподвижным.
Надежда коснулась суковатой палки – наколола руку, резко отдернула ее.
– И правда, будто металл... – Потом поинтересовалась, стремясь помириться: – А где растут такие деревья?
Отец взглянул на нее, как на малое дитя, невесело усмехнулся:
– Не знаешь? В Тридевятом царстве растут...
Нелегальные бои без правил устраивали в заброшенной промзоне, видимо, бывшем заводе железобетонных изделий: кругом валялись бракованные плиты, блоки, заржавевшая арматура – и все это заглушал буйный, вымахавший под два метра чертополох. И тут же вкривь и вкось, как попало, приткнулись дорогие автомобили, в некоторых скучали водители. Картина причудливая и дикая одновременно.
Внутри был сооружен примитивный ринг с ковром, вместо канатов его обозначали натянутые толстые веревки. С ферм свисали театральные прожектора, освещающие ринг, так что «зал» оказывался в полумраке. Зрителей собралось около полусотни, отнюдь не «братки», вполне достойные люди, более напоминающие политиков, дипломатов.
Один, похожий на индейца, выделялся из толпы особо: он в окружении свиты сидел в пляжном шезлонге у самых канатов и в противовес взвинченной публике хранил спокойствие Будды.
Кое-кто расположился поодаль, меланхоличный официант с повязкой на волосах разносил напитки, женщины возбужденно следили за дракой крупных и сильных самцов. Дорогие костюмы и изысканные платья на фоне серых, пыльных стен и колонн цеха выглядели жалко и нелепо – и все здесь казалось незаконченными декорациями к какому-то бездарному спектаклю.
Бой на ринге шел давно, и, похоже, близилась развязка. Потные, окровавленные гладиаторы уже висли друг на друге, однако бритоголовый с фингалом все же был в лучшей форме, чем его волосатый и бородатый противник.
Оставались секунды до финала. Публика сосредоточенно ждала.
Надежда и Илья стояли возле канатов, неподалеку от сидящего «Будды», и ничем не выделялись из прочей публики, если не считать их чересчур побледневших лиц.
Бритоголовый гладиатор вышел из клинча и прямым достал противника, добавил ногой – могучий боец рухнул спиной на канаты, устоял, но голова мотнулась так, что брызги пота попали Надежде на щеку. Она отшатнулась, брезгливо утерлась и полезла в сумочку.
Илья, у которого потели очки, этого не заметил, и тогда Надежда воровато сделала шаг назад, развернулась и быстро пошла через цех в светлый проем ворот, у которых торчали охранники.
Выскочив на улицу, она все еще с отвращением утирала лицо. Из белой машины Ильи достала бутылку с водой, но в ней оказалось на донышке, хватило намочить платок, но не смыть омерзение. Надежда огляделась и с независимым видом направилась в глубь территории завода.
Была ветреная, сухая, по-октябрьски пронзительная осень...
Когда Илья выскочил из цеха, Надежды уже не было видно. Он сунулся в машину, посмотрел по сторонам, вернулся к охранникам у ворот.