— Не знаю, майн герр. Я должен доставить вас в клинику, а имена мне не известны.
— Тогда забудьте имя, которое я назвал.
— А я ничего и не слышал, майн герр.
Мотоцикл помчался по одному из затянутых сеткой коридоров и, сделав несколько поворотов, направился на север, в другой конец долины: Там, тоже под сеткой, стоял одноэтажный дом, несколько отличавшийся от других, построенных из крепкого дерева. Этот дом был сложен из шлакоблоков с прокладками из цемента, и с юга к нему примыкал энергокомплекс, откуда непрерывно исходил низкий, мощный гул.
— Мне запрещено входить туда, доктор, — сказал пилот, останавливая мотоцикл перед серой стальной дверью.
— Я знаю, молодой человек, мне объяснили, куда идти. Кстати, я уезжаю завтра утром, с рассветом. Надеюсь, вам это известно.
—Да, майн герр. В этот час самые благоприятные ветры.
— Ну, уж хуже того, что было сегодня, трудно придумать. — Пилот быстро отъехал, а врач подошел к двери, посмотрел на глазки камер наверху и нажал круглую черную кнопку справа от притолоки. — Доктор Ханс Траупман по приказанию генерала фон Шнабе.
Дверь открыл мужчина лет сорока в белой больничной одежде.
— Герр доктор Траупман, как приятно снова вас видеть! — радостно воскликнул он. — Прошло уже несколько лет с тех пор, как вы читали лекции в Нюрнберге. Добро пожаловать!
— Danke. Жаль, что сюда так трудно добираться.
— Уверяю вас, путь через горы вам бы еще меньше понравился. Надо пройти не одну милю, а через каждые две-три сотни метров снег становится все глубже. Секретность недешево обходится... Пойдемте же, выпейте шнапса и передохните несколько минут, а тем временем мы поговорим. Потом вы увидите, как мы продвинулись. Признаюсь:
успехи замечательные!
— Выпьем позже, а поговорим в процессе обследования, — возразил гость. — Мне предстоит долгая беседа с фон Шнабе —не очень приятная перспектива, — я хочу выяснить как можно больше и поскорее. Он спросит о моем мнении и будет считать меня ответственным за это.
— Почему меня не приглашают на эту беседу? — возмущенно спросил молодой врач, когда они уселись в приемном покое.
— Он считает вас, Герхард, человеком слишком пылким. Его восхищает ваш энтузиазм, но он не доверяет ему.
— Господи, да кто же лучше меня знает, как протекает этот процесс? Ведь это мое открытие! При всем моем уважении к вам, Траупман, это моя сфера, а не ваша.
— Мы с вами это знаем, но наш генерал, не имеющий отношения к медицине, не может этого понять. Я — нейрохирург и имею определенную репутацию, как специалист по черепно-мозговым операциям. Мое реноме и заставило его обратиться ко мне, а отнюдь не мой опыт. Итак, скажите... Как я понимаю, вы считаете теоретически возможным изменить мыслительный процесс без применения препаратов или гипноза. Эта теория напоминает научную фантастику на тему парапсихологии, но так же относились не столь давно и к пересадке сердца и печени. Как же все-таки это достигается?
— По сути, вы сами ответили на свой вопрос. — Герхард Крёгер рассмеялся, и глаза его заблестели. — Уберите начальные буквы «транс» из слова «трансплантация» и замените их буквами "и" и "м".
— Имплантация?
— Вы же вставляете стальные пластинки, верно?
— Конечно. Для защиты.
— Я занимаюсь тем же... Вы ведь делали лоботомию, не так ли?
— Конечно. Чтобы ослабить давление электричества.
— Вы произнесли еще одно магическое слово, Ханс. «Электричество» — электрические импульсы, рождающиеся в мозгу. Я произвожу микрорасчеты и вставляю в мозг такую крошечную штучку, что на рентгене она кажется легкой тенью.
— И что же это за штучка?
— Чип компьютера, полностью совпадающий с электрическими импульсами человеческого мозга.
— Что-что?
— Через несколько лет психологическое внушение тех или иных людей уже отойдет в прошлое. Промывание мозгов войдет в историю!
— Вернется?
— Последние двадцать девять месяцев я экспериментировал с тридцатью двумя пациентами — вернее, прооперировал их, причем человек пять, а то и больше, находились на разных стадиях развития...
— Как я понимаю, — прервал его Траупман, — это были пациенты, которых вам поставляли... из тюрем и из других мест.
— Тщательно отобранные, Ханс. Только мужчины выше среднего уровня развития кг образованные. Из тюрем доставляли людей, осужденных за мошенничество, за кражу внутренней информации какой-либо корпорации, за подделку официальных отчетов правительства. Все эти преступления требуют хитрости, опыта и знаний, но не связаны с насилием. Мозг человека, склонного к насилию, как и посредственного, легко запрограммировать. А мне предстояло доказать, что мой метод дает результаты и с людьми более высокого уровня.
— И вы это доказали?
— "Довольно для данного дня"[33], как говорится в Библии.
— Почему так пессимистично, Герхард?
— Потому что есть одна загвоздка. На сегодняшний день имплантат функционирует не менее девяти дней и не более двенадцати.
— А что происходит потом?
— Мозг отторгает его. У пациента быстро развивается мозговое кровотечение, и он умирает.
— То есть мозг распадается?
— Да. Так умерли двадцать шесть моих пациентов, но семеро жили от девяти до двенадцати дней. Я убежден, что с развитием техники микрохирургии мне удастся преодолеть фактор времени. Наступит такой момент — хотя на это могут уйти годы, — когда действие моего чипа будет неограничено. Политические и государственные деятели, исчезнув на несколько дней, превратятся в наших последователей.
— И высчитаете, что при нынешних обстоятельствах мы можем выпустить этого американского агента Лэтема, я правильно вас понял?
— Без сомнения. Да вы сами увидите. Сегодня четвертый день после имплантации, значит, он проживет еще минимум пять, а максимум восемь дней. Поскольку наши люди в Париже, Лондоне и Вашингтоне сообщили, что он нужен им не более чем на двое-трое суток, риск минимальный. А за это время мы узнаем все, что известно нашим врагам о Братстве, а главное, Лэтем направит их поиски в ложное русло.
— Пожалуйста, вернемся назад, — сказал Траупман, чуть сдвинув свой белый пластиковый стул. — Перед тем как мы перейдем к самой процедуре, расскажите, что делает ваш имплантат?
— Вы знакомы с компьютерными чипами, Ханс?
— Очень мало. Я предоставляю заниматься этим моим техникам, так же как и анестезией. У меня достаточно своих забот. Но вы, конечно, посвятите меня в то, чего я не знаю.
— Новейшие микрочипы едва достигают трех сантиметров в длину и десяти миллиметров в ширину, но несут нагрузку в шесть мегабайтов. Этого вполне достаточно, чтобы удержать в памяти компьютера все произведения Гете, Канта и Шопенгауэра. С помощью E-PROM-Бэр-нера мы внедряем информацию в чип, затем включаем ROM — Read Only Memory, и чип реагирует на звуковую инструкцию так же, как компьютер выдает программу, записанную на процессоре. Да, конечно, мозг реагирует не сразу, нужно, чтобы мыслительный процесс приспособился к восприятию, подключился к нужной волне, но это лишь побуждает исследователя верить, что субъект действительно думает и намерен правдиво ответить.
— И вы можете это доказать?
— Идемте, я покажу вам.
Мужчины встали, и Крёгер нажал красную кнопку справа от тяжелой стальной двери. Тотчас появилась медсестра с операционной маской в руке.
— Грета, это знаменитый доктор Ханс Траупман.
— Большая честь снова видеть вас, доктор. Вот ваша маска, — сказала медсестра.
— О, я, конечно же, знаю вас! — воскликнул Траупман. — Вы — Грета Фриш, одна из лучших операционных сестер, с какими мне приходилось работать. Милая, мне сказали, что вы оставили работу, но вы так молоды: я не только огорчился, а просто не поверил.
— Я вышла замуж за этого господина, герр доктор. — Она кивнула на улыбающегося Крёгера.
— Я сомневался, что вы помните ее, Ханс.
— Как же я мог забыть ее? Да разве забывают сестру, которая предвосхищает все ваши желания! По правде говоря, Герхард, теперь я еще больше доверяю вам... Но к чему маска, Грета? Мы же не собираемся оперировать.
— На этот вопрос вам ответит мой муж, майн герр. Я в этом не разбираюсь, сколько бы он ни объяснял.
— Это из-за РОМа, Ханс, из-за Памяти только для чтения. Мы не хотим, чтобы этот пациент запомнил слишком много характерных лиц, а у вас именно такое лицо.
— Это выше и моего понимания, сестра Фриш. Ладно, пошли. Все трое вышли в широкий длинный светло-зеленый коридор с большими квадратными окнами, за которыми были видны уютно обставленные комнаты. В каждой стояла кровать, письменный стол, диван, а также телевизор и радиоприемник. За окнами во внешней стене виднелись луга с высокой травой и весенними цветами.
— Более приятных комнат для пациентов, — заметил Траупман, — я, пожалуй, не видел.
— Более приятных комнат для пациентов, — заметил Траупман, — я, пожалуй, не видел.
— Радио и телевизор, разумеется, запрограммированы, — сказал Герхард. — Передачи самые невинные, только вечером радио сообщает информацию индивидуально для каждого пациента.
— Скажите же, что мне предстоит увидеть, — попросил нейрохирург.
— Внешне вполне нормального человека Гарри Лэтема, который по-прежнему считает, что одурачил нас. Он отзывается на свое конспиративное имя Александр Лесситер и чрезвычайно благодарен нам.
— За что? — удивился Траупман. — Почему он чувствует к вам благодарность?
— Потому что считает, будто попал в аварию и чудом выжил. Мы взяли одну из наших больших горных машин и весьма убедительно инсценировали аварию — перевернули грузовик, подсунули под него Лэтема и окружили все огневыми вспышками... Вот тут я разрешил использовать наркотические средства и гипноз, чтобы немедленно стереть из его памяти первые минуты пребывания в нашей долине.
— А вы уверены, что они стерты?
Траупман остановился и вперил взгляд в Крёгера.
— Совершенно уверен. Травма, вызванная «аварией», страшные картины происшедшего, а также болевые ощущения, которые мы у него вызвали, блокировали все воспоминания о приезде. Конечно, на всякий случай мы снова прибегли к гипнозу. Он помнит только крики, острую боль и огонь, из которого мы его вытащили.
— Психологически все это должно сработать, — кивнул нейрохирург. — А что же фактор времени? Как вы это ему объяснили?
— Проще простого. Придя в себя, Лэтем обнаружил, что у него забинтована голова. Воздействуя на него легким успокоительным, ему внушали, что он был тяжело ранен, долго находился в коматозном состоянии и за это время перенес три операции. Лэтему сказали, что, не будь его организм таким сильным, я бы не смог его вытащить.
— Отлично сказано. Не сомневаюсь, что он вам очень признателен... А Лэтем знает, где находится?
— О да, этого мы от него не скрываем.
— А как же вы решаетесь его куда-то послать? Ведь он же расскажет, где расположена долина! Они пришлют сюда самолеты, и вас сотрут с лица земли.
— Это не имеет значения: фон Шнабе несомненно скажет вам, что мы перестаем существовать.
— Прошу вас, Герхард, не говорите загадками. Я с места не двинусь, пока вы мне все не объясните.
— Позже, Ханс. Взгляните на нашего пациента, потом все поймете.
— Дорогая Грета, — повернулся Траупман к медсестре, — неужели ваш муж — все тот же здравомыслящий человек, которого я знал?
— Да, доктор. Я знаю то, чего вы сейчас не понимаете. Впоследствии он вам все разъяснит. Это блестяще придумано, майн герр, поверьте.
— Но сначала посмотрите на нашего пациента — вы увидите его через окно, следующая дверь направо. Помните: его зовут Лесситер, а не Лэтем.
— Что мне ему сказать?
— Что хотите. Поздравьте его с выздоровлением. Пойдемте же.
— Я подожду у стола дежурной, — сказала Грета Крёгеру. Врачи вошли в комнату Гарри Лэтема. Он стоял у большого наружного окна в рубашке и серых фланелевых брюках. Голова его была забинтована.
— Привет, Герхард, — обернувшись, сказал он с улыбкой. — Чудесный день, правда?
— Вы уже гуляли, Алекс?
— Нет еще. Дельца можно покалечить, но его нельзя заставить забыть о делах. Я тут кое-что прикидывал и пришел к выводу, что в Китае нынче легко составить состояние. Мне не терпится скорее туда улететь.
— Разрешите представить вам доктора... Шмидта из Берлина.
— Рад познакомиться, доктор. — Лэтем подошел к ним и протянул руку. — Кроме того, рад видеть еще одного врача в этом поразительном госпитале, а вдруг Герхард что-то сделает со мной не так.
— Как я понимаю, до сих пор этого не произошло, — возразил Траупман. — Правда, я слышал, что вы отличный пациент.
— А как же иначе.
— Простите, что я в маске, герр... Лесситер. У меня легкая простуда, а Герхард — зануда, как говорят американцы.
— Я могу сказать это и по-немецки, если хотите.
— Вообще-то я предпочитаю попрактиковаться в английском. Поздравляю с выздоровлением.
— Все это заслуга доктора Крёгера.
— Как медику, мне интересно кое-что для себя прояснить. К примеру, если это не слишком трудно, что вы помните о том, как попали в нашу долину?
— О... — Лэтем-Лесситер вдруг умолк, глядя на них остекленевшими глазами. — Вы хотите знать про аварию... О Господи, это было ужасно. Сначала — расплывчатое пятно, потом крики, истерические крики. Потом я понял, что зажат бортом грузовика и что-то тяжелое, металлическое давит мне на голову — такой боли я в жизни не испытывай. Вокруг были люди — они пытались вытащить меня. Наконец им это удалось, и они поволокли меня по траве, я начал кричать, потому что увидел огонь и почувствовал исходивший от него жар — мне казалось, что у меня обожжено все лицо. Тут я потерял сознание, и, как выяснилось, чертовски надолго.
— Какой ужас вам пришлось пережить! Но сейчас вы на пути к полному выздоровлению, герр Лесситер, а это главное.
— Если в новой Германии вы найдете для Герхарда особняк, я заплачу за него. — Теперь глаза Лэтема вновь стали совершенно ясными.
— Вы достаточно сделали для нас, Алекс, — сказал Крёгер и, повернувшись к Траупману, добавил: — Доктор Шмидт хотел лишь поздороваться с нашим щедрым благодетелем и удостовериться, что я сделал все так, как он меня учил... Погуляйте, когда захочется, как только покончите с расчетами и выясните, сколько еще миллионов сумеете выжать из Азии.
— Это совеем не так трудно, поверьте. Дальний Восток не просто любит деньги, он им поклоняется. Когда, Герхард, вы разрешите мне покинуть вас, Братство станет еще богаче.
— Мы, тевтонцы, будем всегда молиться за вас, Алекс.
— Обойдемся и без молитв, лишь бы создать «четвертый рейх».
— Создадим.
— Всего хорошего, герр Лесситер.
— Траупман и Крёгер прошли по коридору в белоснежный приемный покой.
— Вы были правы, — сказал берлинец, садясь. — Это потрясающе!
— Значит, вы одобряете?
— А как же иначе? И эта пауза, и эти затуманившиеся глаза. Великолепно! Вы совершили чудо!
— Запомните, Ханс, я не хочу обманывать вас: это несовершенно. При стабильных условиях я могу гарантировать такое состояние только на пять — восемь дней.
— Но вы говорите, Лондон, Париж и Вашингтон утверждают, что этого достаточно, так?
— Да.
— А теперь расскажите мне, почему долина перестанет существовать. Меня это потрясло. В чем дело?
— Мы больше не нужны. Мы разъезжаемся. За истекшие годы мы подготовили — идеологически и физически — свыше двадцати тысяч последователей...
— Вы любите это слово, не так ли? — прервал его Траупман.
— Оно соответствует действительности. Все это люди — не просто убежденные, но лидеры — как в низших звеньях, так потенциально и в высших... Их разослали повсюду — главным образом по Германии, а тех, кто знает иностранные языки и обладает должными навыками, — в другие страны. Все они материально обеспечены, профессионально подготовлены и готовы занять места в разнообразных сферах деятельности.
— Мы так далеко продвинулись? Я и не знал.
— В спешке вы даже не заметили, что нас тут стало гораздо меньше. Эвакуация началась несколько недель тому назад. Две наши машины для горных дорог работали день и ночь, перевозя оборудование и персонал. Это напоминало колонию муравьев, переселяющихся с одного холма на другой. Наша цель и судьба — новая Германия.
— Вернемся к американцу, к этому Гарри Лэтему. Какова его задача? Поддерживать контакт с вами и сообщить все, о чем он узнает? Но, вероятно, такие сведения можно получить и от платных информаторов? Так неужели это все? Или вы хотите подтвердить вашу теорию, чтобы использовать ее в будущем, если это понадобится нам при нашей жизни?
— То, что мы от него узнаем, будет, конечно, весьма ценно. Для этого мы прибегнем к помощи миниатюрного электронного компьютера, который легко спрятать. Но Лэтем нужен нам для более высокой цели. Помните, я упоминал о том, что он направит наших врагов по ложному следу, однако это только начало.
— Да вы просто в неистовстве, Герхард. Рассказывайте же.
— Лэтем упоминал, что занимается подсчетами, показывающими, что в Китае можно заработать миллионы, не так ли?
— Вероятно, он прав.
— Ошибаетесь, Ханс. Цифры, о которых он говорил, не имеют никакого отношения к финансам. Это коды; он разработал их, чтобы ничего не забыть, когда сбежит от нас.
— Сбежит?
— Конечно. У него есть задание, и он профессионал. Разумеется, мы позволим ему сбежать.
— Да говорите, ради Бога, яснее!
— За эти недели мы заложили в его мозг сотни имен — французов, немцев, англичан, американцев:
— Чьих имен? — нетерпеливо перебил его Траупман.
— Имена мужчин и женщин в Германии и в других странах, которые тайно поддерживают нас и материально помогают нашему делу; в основном это люди влиятельные, наделенные властью и реально работающие на Братство.