Новости о стратегических событиях в императорской семье достигли Рима еще до того, как туда прибыл Константин, и отнюдь не уменьшили чувство раздражения, которое его фигура давно уже внушала столичным жителям, особенно в среде простых людей. Как римляне они испытывали все большее беспокойство в связи с сообщениями о возведенном императором блистательном городе на Босфоре; как республиканцы — или, по крайней мере, как наследники республиканской традиции — они испытывали возмущение от того, что Константин вел себя не столько как римский император, сколько как восточный властелин; и как верные сторонники традиционной религии они порицали его уход от старых богов и принятие им презренной христианской веры, которая ассоциировалась у римлян с уличной чернью и отбросами общества. В столице его принимали со всеми должными церемониями, но не особенно стремились замаскировать свои истинные чувства, точно так же как он едва ли старался скрыть свои.
Так или иначе, Константин проявил большое усердие, взявшись превратить Рим в христианский город. Он возвел еще одну грандиозную базилику (ныне известную как Сан-Паоло фуори ле Мура), посвященную на этот раз святому Павлу, на дороге в Остию, на месте захоронения святого, а также базилику (ныне именуемую Сан-Себастьяно) в честь святых апостолов на Аппиевой дороге. Однако самым известным его творением стала базилика, которую император повелел выстроить на том месте, где, как считается, упокоен святой Петр, — на Ватиканском холме.
Бурная строительная деятельность Константина в Риме служит очевидным доказательством того, что он видел город главным святилищем христианской веры — за исключением лишь Иерусалима. С другой стороны, император никогда не любил Рим и не стремился оставаться в нем дольше, чем того требовали дела. Сердце Константина принадлежало Востоку.
Когда Константин впервые обратил свой взор на Византий, городу насчитывалось уже почти тысяча лет: маленькое поселение существовало на этом месте в VII в. до н. э., там имелся свой акрополь на возвышенности, на том месте, где сейчас стоят собор Св. Софии и дворец Топкапы. Когда новый город Константинополь стал центром римского мира, возникли различные истории, связанные с его основанием. Так, император якобы стал лично прочерчивать линию будущих городских стен своим копьем; его спутники выразили удивление ее длиной и спросили, когда же он остановится. На что Константин ответил: «Я буду продолжать до тех пор, пока идущий впереди меня, не прикажет мне остановиться», намекая, что им руководит некая небесная сила.
Почти несомненно то, что подвигнул Константина сделать этот город столицей государства его второй визит в Рим, чьи республиканские и языческие традиции явно не вписывались в образ новой христианской империи. В интеллектуальном и культурном плане Рим все менее соприкасался с новым мышлением эллинистического мира. Римские академии и библиотеки не могли более состязаться с александрийскими, антиохийскими или пергамскими. В экономической сфере прослеживалась подобная же тенденция. В Риме и на большей части Апеннинского полуострова росли масштабы малярии и население сокращалось; несравнимо большими были природные и человеческие ресурсы pars orientalis[5], и это не могло игнорировать ни одно правительство.
В стратегическом отношении недостатки старой столицы выглядели еще более серьезными. Основные опасности для империи, формировавшие ее политические приоритеты, ныне концентрировались у ее восточных границ: сарматы вдоль нижнего течения Дуная, остготы к северу от Черного моря и персы, представлявшие наибольшую угрозу, чья великая империя Сасанидов к тому времени протянулась от бывших римских провинций Армении и Месопотамии до гор Гиндукуша. Центр Римской империи — а по сути, всего цивилизованного мира — безвозвратно сместился на Восток. Италия стала тихой заводью.
Центральным местом нового города Константина стал Милион, или Первый Мильный Камень. Он состоял из четырех триумфальных арок, образующих площадь, которую венчал купол, на нем была установлена самая почитаемая христианская реликвия — Честной Крест Господень, привезенный императрицей Еленой из Иерусалима за год или два до этого. От Милиона отмерялись все расстояния в империи; по сути, это был центр мира. Несколько восточнее от него, на том месте, где в прежние времена находилась гробница Афродиты, выросла первая значительная христианская церковь новой столицы, посвященная не отдельному святому или мученику, но Святому Божьему Миру (Св. Эйрене[6]). Через несколько лет рядом с этой церковью вырос, и даже отчасти затенил ее, величественный собор Св. Софии, но на момент, который здесь описывается, его еще не существовало. Примерно в четверти мили от церкви, в направлении Мраморного моря, находился огромный ипподром, выстроенный Константином. На проходившей по его центру спине[7] находился один из самых древних эллинистических трофеев города — так называемая Змеиная колонна, привезенная Константином из Дельф, где она была воздвигнута в храме Аполлона представителями тридцати одного греческого города в благодарность за их победу над персами в битве при Платеях в 479 г. до н. э.[8]. Вдоль восточной части ипподрома тянулось прямоугольное здание императорского дворца: спиральная лестница в нем вела к обширному комплексу приемных залов, правительственных кабинетов, купален, казарм и плацев для проведения парадов.
К западу от Милиона шла широкая улица Меса, начало которой положил еще император Север. На ней Константин выстроил величественный форум овальной формы, весь выложенный мрамором. В его центральной части располагалась порфировая колонна высотой сто футов, привезенная из египетского Гелиополя. Колонна была установлена на двадцатифутовом цоколе. Внутри ее хранился ряд замечательных реликвий, в том числе топорик, при помощи которого Ной построил ковчег, корзины с остатками хлебов, которыми Христос накормил множество людей, кувшин с благовониями Марии Магдалины и скульптура Афины, привезенная Энеем из Трои. На вершине колонны стояла статуя с телом Аполлона работы Фидия и головой императора Константина, увенчанной металлическим нимбом, как бы испускавшим солнечные лучи. Правая рука статуи держала скипетр, тогда как в левой находилась сфера, в которую был помещен фрагмент Креста Господня. Эклектическое сочетание христианских и языческих элементов здесь было подчинено новой высшей сущности — императору Константину[9].
Вокруг дворца, церкви Св. Ирины и ипподрома денно и нощно велись работы, в которых задействованы десятки тысяч чернорабочих и ремесленников. В результате массового разграбления многих городов Европы и Азии, в ходе которого они оказались лишены красивейших статуй и других произведений искусства, Константинополь уже начал обретать облик утонченного и благородного города. По замыслу Константина, он был освящен в ходе специальной церемонии, ставшей наивысшей точкой в праздновании серебряного юбилея правления императора. Константин присутствовал на торжественной литургии в церкви Св. Ирины, языческое же население молилось за его благополучие в тех храмах, которые он дозволил им посещать. Именно с этой литургии, на которой было формально закреплено посвящение города Святой Деве, начинается настоящая история Константинополя, а с ним и всей Византийской империи. Это было в понедельник 11 мая 330 г. Еще пять лет назад Византий являлся маленьким греческим городком; теперь же, возрожденный и переименованный, он стал «Новым Римом» — его официальное именование гордо высечено на специальном каменном столпе.
В старом Риме люди, конечно же, сохраняли все свои прежние привилегии. Торговля продолжала там идти так же, как и раньше, — порт в Остии функционировал в режиме полной загрузки. Но несколько старых сенаторских семейств Рима уже начали перемещаться в сторону Босфора, соблазненные перспективой обретения великолепных дворцов в Константинополе и обширных владений во Фракии, Вифинии и Понте; к их услугам в новой столице появилось более крупное и намного более роскошное здание сената.
Между тем продолжалось методичное разграбление всех городов империи — изымались произведения искусства, которые должны были пойти на украшение новой быстрорастущей столицы. Предпочтение отдавалось храмовым статуям древних богов, поскольку, перенося их из традиционных мест поклонения в публичные, неосвященные, причем в целях более эстетических, нежели религиозных, Константин наносил внушительный удар по старой языческой вере.
В 327 г. императрица Елена в возрасте семидесяти двух лет отправилась в Святую землю, где епископ Иерусалимский Макарий провел ее по основным местам поклонения. Там, согласно преданию, она обнаружила Честной Крест Господень. Дабы удостовериться, что это не один из крестов, на которых были распяты два разбойника, Елена возложила его на умирающую женщину и та чудесным образом исцелилась. Вскоре после того как реликвия прибыла в новую столицу, Константин послал фрагмент священного Креста в Рим, дабы он был помещен во дворце, в котором императрица Елена всегда останавливалась во время своих приездов в город, — теперь же император распорядился превратить сей дворец в церковь. До сих пор известная под названием Санта-Кроче ин Джерузалемме, эта церковь с тех времен остается неразрывно связана с образом святой Елены.
В 327 г. императрица Елена в возрасте семидесяти двух лет отправилась в Святую землю, где епископ Иерусалимский Макарий провел ее по основным местам поклонения. Там, согласно преданию, она обнаружила Честной Крест Господень. Дабы удостовериться, что это не один из крестов, на которых были распяты два разбойника, Елена возложила его на умирающую женщину и та чудесным образом исцелилась. Вскоре после того как реликвия прибыла в новую столицу, Константин послал фрагмент священного Креста в Рим, дабы он был помещен во дворце, в котором императрица Елена всегда останавливалась во время своих приездов в город, — теперь же император распорядился превратить сей дворец в церковь. До сих пор известная под названием Санта-Кроче ин Джерузалемме, эта церковь с тех времен остается неразрывно связана с образом святой Елены.
Между тем в церкви Гроба Господня в Иерусалиме скале, окружающей гробницу, была придана такая форма, что образовался большой внутренний двор. С восточной стороны здесь была пристроена новая базилика Константина. Ее внешние стены состояли из тонко полированного камня, внутренняя часть здания облицована многоцветным мрамором. Здание венчала позолоченная и кессонированная кровля. До нашего времени сохранилось весьма незначительное число величественных сооружений такого типа. Пожары и землетрясения нанесли им тяжелый урон, остальное довершило время протяженностью в шестнадцать с половиной веков. Однако существует весьма заметное число подобных строений, чье появление на свет так или иначе обязано этому императору и его матери, поскольку путешествие Елены к святым местам захватило воображение всего христианского мира. Нам неизвестны ни продолжительность ее пребывания в Леванте, ни обстоятельства смерти. Возможно, она, став первым засвидетельствованным в истории христианским паломником, и умерла в Святой земле.
И все же, проводя триумфальные церемонии, которыми открывал новую столицу — и новую эру для Римской империи, — Константин не мог не осознавать, что в одном жизненно важном деле он потерпел неудачу. Несмотря на все то, что им было сделано для единения христианской церкви, она по-прежнему оставалась расколотой, и большая часть вины за это лежала на самих христианских иерархах. Многие из них собственной жизнью доказали, что за веру готовы пойти в ссылку или даже на муки. Однако своими вечными спорами и перебранками, фанатизмом и нетерпимостью христианские лидеры подавали весьма плохой пример для подражания пастве. Приходится констатировать, что бессчетные поколения их преемников в этом смысле мало чему научились.
В 328 г. умер архиепископ Александр, и в Александрии на смену ему пришел его бывший секретарь, дьякон Афанасий. Оба они присутствовали на Никейском соборе, где Афанасий выказал себя даже более способным и находчивым, чем учитель. В последующие годы Афанасию суждено было стать ведущим клириком своего времени, одной из вершинных фигур во всей истории христианской церкви — его возвели в святые. (Его на протяжении длительного времени ошибочно считали автором «Афанасьева Символа веры»[10], который до сих пор так и называется.)
У Ария и его приверженцев не было более опасного противника. Однако на какое-то время их звезда вновь взошла. Арий никогда не терял поддержки императорской семьи — особенно со стороны матери императора и его сводной сестры Констанции; азиатские епископы в подавляющем большинстве также имели проарианские симпатии. Уже в 327 г. они убедили Константина отозвать Ария из ссылки и устроить ему аудиенцию. Император, на которого произвели впечатление как интеллектуальный блеск и очевидная искренность этого человека, так и уверения в том, что Арий принял все положения Никейского собора, собственноручно написал письмо архиепископу Александру, требуя, чтобы Арию было разрешено вернуться в Египет. Константин, по-видимому, неподдельно удивился, когда архиепископ не выказал готовности исполнить это предписание.
Постепенно император стал склоняться к выводу, что Афанасий в большей степени, чем Арий, представлял собой главное препятствие на пути к церковному единству. В 335 г. Константин решил отметить тридцатилетие своего правления освящением заново отстроенной церкви Гроба Господня в Иерусалиме. Здесь он также предложил устроить широкое собрание, на котором будут присутствовать епископы со всей империи. Константин рассчитывал на то, что в их среде возобладает гармония по ключевым доктринальным вопросам. Император также дал указание епископам, чтобы на своем пути в Иерусалим они провели собор в Тире, с тем чтобы, как он обезоруживающе сформулировал, «очистить церковь от богохульства и облегчить мои заботы». В июле собор был созван, и тут выяснилось, что на нем присутствовали почти исключительно арианские епископы. Таким образом, он стал не столько собранием выдающихся клириков, сколько судом над Афанасием. Вспомнили все старые обвинения против него, выдвинули и новые; вызвали множество свидетелей, и каждый готов был поклясться, что опальный архиепископ совершил все возможные преступления, обозначенные в церковном кодексе. И тогда Афанасий, полагая — возможно, с полным основанием, — что его жизнь в опасности, бежал в Константинополь. В отсутствие он был низложен, после чего собор закончил работу и епископы продолжили путешествие в Иерусалим. Прибыв в столицу, Афанасий отправился прямо во дворец, но ему было отказано в аудиенции. Напротив, разъяренный Константин отослал его в Августу Тревир, современный Трир.
Затем император вернулся к идее восстановить положение Ария в Александрии. Однако здесь он потерпел неудачу. Каждая попытка Ария вернуться приводила к массовому недовольству в городе, а во главе этого всеобщего протеста встал сам великий святой Антоний, которому на тот момент было восемьдесят шесть лет, — он оставил свое пустынножительство, с тем чтобы бороться за дело православия.
Наконец Константина убедили вызвать Ария в Константинополь для дальнейшего расследования его вероисповедания. И во время этого расследования, как позднее писал Афанасий своей египетской пастве, «Арий, ощущая прилив бодрости в результате поддержки его со стороны своих последователей, вступил в какой-то беззаботный и бездумный разговор, когда неожиданно он почувствовал, что ему надо выйти по нужде; и там он вдруг упал головой вперед, разбившись прямо в том месте, и сразу испустил дух».
Эта история, конечно, может вызвать сомнение, поскольку изложена главным врагом Ария, но существуют и иные свидетельства непривлекательных обстоятельств его кончины. Естественно, что все, кто ненавидел Ария, заговорили о божественном возмездии. Тем не менее все это не положило конец ни религиозной полемике, ни ссылке Афанасия, которая продолжалась до самой смерти Константина в 337 г. Мечте императора о духовной гармонии во всем христианском мире не суждено было сбыться на протяжении его жизни, и надо сказать, что его мечта не осуществилась и по сей день.
Нам не так много известно о проведении tricennalia[11] в Иерусалиме; в Константинополе же, в отличие от празднеств, которыми было отмечено освящение города, празднование было уже исключительно христианским. (В период с 331 по 334 г. Константин закрыл все языческие храмы в империи.) В ходе этих торжеств император объявил о выдвижении двух своих племянников на ключевые посты в государстве. Старшего, Делмация, провозгласили цезарем. Младший, Ганнибалиан, был обручен со своей двоюродной сестрой, императорской дочерью Константиной, и вместе с невестой послан править в Понт, дикий гористый край с дождливым климатом на южном побережье Черного моря.
Титулы цезарей ранее уже получили три сына Константина от Фаусты, причем самый младший, Констант, удостоился этой чести в десятилетнем возрасте. Император намеренно увеличивал число цезарей, чтобы принизить престижность их статуса и положения, — убежденный в своем божественном предопределении, он не хотел всерьез делиться властью. Но такая политика привела к тому, что ему пришлось взвалить на свои плечи гигантский объем работы. Первые месяцы 337 г. Константин провел в Малой Азии, мобилизуя армию для отражения весьма вероятной агрессии со стороны молодого персидского правителя Шапура. При этом он продемонстрировал исключительную энергию, выносливость и стойкость, поразившую даже бывалых воинов. Незадолго до Пасхи император вернулся в Константинополь — гам предстояло завершить последние отделочные работы на строительстве церкви Св. Апостолов.
Возможно, Константин уже подозревал, что болен, поскольку по приезде отдал распоряжение устроить для него усыпальницу в этой церкви, но лишь после Пасхи его здоровье начало серьезно сдавать. Он пытался исцелиться, посещая бани в Геленополе, городе, который Константин заново отстроил в честь своей матери. В этом же городе, по словам Евсевия, «преклонив колени в церкви, он в первый раз получил молитвенное возложение рук на него», то есть стал новообращенным. Потом император отправился в столицу, но, достигнув окрестностей Никомедии, обнаружил, что далее двигаться уже не может. Не мог он также и откладывать важный шаг, который давно задумал.