На прощанье я скажу - Джонатан Троппер 8 стр.


— Сейчас заплачу, — произносит Сильвер.

— Пожалуйста, не надо, — просит Джек. — Умоляю.

Глава 19

Дениз и Кейси живут в Норт-Пойнте, милом, но довольно типовом районе в северной части, с кривыми улочками и почти без тротуаров, в маленьком красного кирпича георгианском доме. Он зарос бородой взбирающегося по стене плюща, с которой, как это всегда бывает с бородами, дом выглядит так, будто воспринимает себя чересчур серьезно.

Рич открывает входную дверь, вид у него не слишком довольный. У него в пригороде Элмсбрука, недалеко от больницы, имеется домик поменьше, но около двух лет назад он переехал к Дениз с Кейси, взяв на себя все счета и расходы. Такой степени серьезности намерений и высот оптимизма Сильверу никогда не понять.

— Сильвер, — произносит Рич.

Люди, стоит им только получше узнать Сильвера, начинают произносить его имя с некоторой ноткой усталости в голосе. Дело не в произношении, а скорее в интонации. Раньше Рич не переступал этой черты фамильярности, но теперь, очевидно, все же переступил. Сильвер испытывает ощущение потери. Рич был последним человеком в этом доме, который к нему хорошо относился.

— Привет, Рич.

— Нельзя вот так запросто покидать больницу.

— У меня смягчающие обстоятельства.

— Ты можешь умереть.

— Не сейчас.

Рич качает головой, не одобряя его беспечное пренебрежение медицинской наукой. Если бы он хорошенько подумал, то, несомненно, пришел бы к выводу, что смерть Сильвера очень даже улучшит его собственную жизнь, но Рич, который чуть не двадцать лет спасает чужие жизни, не мыслит в подобном ключе.

Он все еще стоит на пороге, загораживая вход, и Сильвер остро сознает разницу их положения — на крыльце дома, в семье, во Вселенной.

— Я могу ее увидеть?

— Которую из?

— Обеих, — на секунду задумывается. — Все равно кого.

— Сейчас не самый подходящий момент.

— Поэтому-то я и здесь, Рич.

— Знаю. Но они… как раз в процессе решения в данный момент. Давай, Кейси позвонит тебе попозже.

— Позже я могу умереть.

Рич открывает рот, но не может вымолвить ни слова. Сильвер поставил его в тупик. Оказывается, и врачи притормаживают, думает Сильвер.

Рич выглядит усталым, у него со вчерашнего дня добавилось седых волос. Ему жениться через несколько недель. Ему бы общаться с флористами, устроителями вечеринки, заказывать угощение или же, что еще вероятнее, издавать возгласы одобрения и поддержки, покуда его Дениз управляется с логистикой. Вместо этого он имеет дело с беременной будущей падчерицей, невестой в истерике, а теперь еще и с ее не вполне уравновешенным бывшим мужем. Сильверу уже почти жаль его. Но тут он вспоминает, что женится Рич на его бывшей жене и сейчас защищает от него его собственную дочь, и чувствует, как в нем закипает гнев.

— Рич, — произносит он.

— Да, Сильвер.

— Ты хороший парень. Ты спишь с единственной женщиной, которую я когда-либо любил, и это создает определенную неловкость между нами, потому что иногда, когда я разговариваю с тобой, я представляю, как ты трахаешь ее, представляю, что она стонет так, как стонала, когда трахал ее я, и тогда я представляю, как трахаю ее, и я начинаю ревновать и сильно расстраиваюсь и из последних сил надеюсь, что у тебя маленький член и что, когда она лежит под тобой, она думает обо мне. Невозможно столько лет заниматься сексом с человеком и потом так или иначе не ассоциировать его с сексом вообще, понимаешь, о чем я?

Он несколько отклонился от темы. Его мысли обращаются в слова с пугающей скоростью. Рич же выглядит так, словно хочет заехать Сильверу по лицу, но он не может, потому что, как и у Сильвера, его руки — это его хлеб.

— Ты бы заткнулся, Сильвер.

— Я к тому, что вся эта хрупкая конструкция, которую мы как взрослые люди выстраивали с тех пор, как ты стал встречаться с Дениз, рушится, когда ты пытаешься помешать мне встретиться с дочерью, — Сильвер смотрит ему прямо в глаза, чтобы подчеркнуть серьезность своих слов. — Конструкция накрывается медным тазом.

— Я уже сказал, что сейчас неподходящий момент.

Стать хорошим человеком. Стать хорошим человеком. Хороший, думает Сильвер, вернулся бы на другой день.

Сильвер запрокидывает голову.

— Кейси! — кричит он.

— Она тебя не слышит.

— Кейси!

— Сильвер, не вынуждай меня вызывать копов.

Хорошим человеком.

Сильвер хочет ответить Ричу, но тут вдруг нога у него подворачивается, он падает на перила.

— Господи, — хрипло вскрикивает он.

— Что с тобой? — с тревогой спрашивает Рич, выходя на крыльцо.

В это мгновение Сильвер проскакивает мимо и проскальзывает в дом. Перед тем как захлопнуть дверь и запереть замок, он успевает поймать выражение лица Рича, и он готов поклясться, что Рич выглядит по-настоящему обиженным.

Нужно сориентироваться. Как все дома, которые обставляли профессиональные декораторы, дом Дениз кажется загроможденным, нежилым, а если учесть диванные подушки, картины над каминной полкой и декоративные кисти на шторах — то и несколько нелепым. Он прислоняется к двери, по которой снаружи барабанит Рич. И снова Сильвер остро ощущает разницу их положения. Вчера он был подключен к кардиоаппарату, покуда Рич диагностировал у него аневризму. А сегодня оставил Рича за порогом собственного дома. Случаются в этой жизни и такие повороты.

— Сильвер! — орет Рич. — Отопри эту дверь!

— Сейчас неподходящий момент, — отвечает Сильвер, поднимаясь по лестнице.

Глава 20

По его прикидкам у него всего две минуты, пока Рич не попадет в дом через гараж или заднюю дверь, поэтому он врывается в спальню Дениз, пугая ее до полусмерти.

— Сильвер! Какого черта?! — она инстинктивно спрыгивает с кровати. Кейси, сидевшая на подоконнике напротив, соскакивает на пол.

— Папа? — говорит она.

Голос дочери, называющей его папой, бешеная атака на дом — Сильвер не был готов к такому эмоциональному накалу. Он плачет.

— Привет, — выговаривает он наконец, сдерживая рыдания.

— Где Рич? — спрашивает Дениз.

— На улице.

Сильвер поворачивается и запирает дверь спальни. У Дениз округляются глаза.

— Что ты делаешь?

— Мне просто… просто нужна минутка перевести дух, — отвечает Сильвер.

Кейси с красными от слез глазами стоит перед ним.

— Привет, детка, — произносит он и снова плачет.

— Да что с тобой? — говорит Кейси.

— Ничего. Я не знаю.

Он улавливает запах крема Дениз. За все эти годы она так и не сменила марку. Сильвер всегда смотрел, как она втирает его в руки и ноги после душа, вода с мокрых волос капает на голые плечи, и думал — я буду любить эту женщину всю жизнь.

Он опускает взгляд. На ковре узор. Он не сразу заметен, там серое на сером, но есть мелкий рисунок в форме цветочков, повторяющийся до потери смысла. Она сама выбирала этот ковер, обставляла эту комнату, этот дом, потому что была одна. Потому что он ее такой сделал.

— Ты плачешь, — говорит Кейси.

— Ты тоже, — отвечает он.

Они смотрят на него, обе женщины, его утраченная семья, силясь понять его. Он знает, что они чувствуют.

— Итак, — говорит он, — что я пропустил?

Кейси смеется. Дениз — нет.

— Зачем ты пришел?

— Моя дочь беременна.

— И тут-то ты становишься образцовым отцом.

— Просто пытаюсь быть отцом в данный конкретный момент.

— У нее и без этого есть над чем подумать.

Он обращается к Кейси.

— Ты пришла ко мне. Я с тобой. Что бы тебе ни понадобилось.

— Спасибо, Сильвер.

Она не называет его папой. Он догадывается, что то были случайные обмолвки. И все же они были, верно? Пол слегка дрожит — открывается автоматическая дверь гаража. Его время на исходе.

— Послушайте, — говорит он, — сейчас, здесь, мы трое — мы семья. Никудышная семья, все верно, и это по моей вине, но тем не менее. Были же времена, когда весь мир оставался за порогом, а мы были только втроем, в нашем доме, и мы были счастливы. Мы по-прежнему те же трое. Это никуда не ушло. — Он поворачивается к Дениз и видит, что теперь и она плачет. Он достучался. — Прошу тебя, Дениз. Знаю, ты меня не простила, но суть в том, что я люблю тебя, для меня все еще есть мы — такие, какими мы были тогда. Позволь мне помочь нашей дочке.

Он слышит тяжелые шаги Рича по лестнице, а потом удар его тела о дверь.

— Дениз! — кричит Рич.

Он снова обрушивается на дверь. Сильвер слышит треск ломающихся досок.

Дениз с секунду смотрит на него. Ему совсем не удалось сказать все так складно и связно, как надо было. Он не знает, на что рассчитывал, придя сюда, но даже не в силах припомнить половину им сказанного, он почти уверен, что не достиг цели.

— Хорошо, — говорит Дениз. — Я просто впущу его в комнату.

Она проходит мимо него к двери, он тянется к ее руке. Она замирает и на одно восхитительное мгновение он чувствует, как ее пальцы взбираются по его руке и сжимают ее, впиваясь ногтями в его плоть. Он чувствует связь между ними, и снова мир куда-то проваливается. Но все это случается в доли секунды, не успев превратиться в нечто реальное, наполниться жизнью, — Рич, по ту сторону двери не имеющий ни малейшего представления о происходящем по эту, мощно ударяет дверь плечом и выбивает замок. Дверь распахивается и крепко впечатывается в лицо его невесты, которая летит через всю комнату и, подрубленная краем кровати, падает навзничь.

Книга вторая

Глава 21

Дениз катит в гору на велосипеде, отчаянно крутя педали. Пайнбрук-бульвар — это длинная дорога с тремя серьезными склонами, за что его и облюбовали велосипедисты, помешанные на трудных подъемах. Дениз, в черных эластичных шортах и желтой майке, берет первый подъем без привычного драйва, который всегда подгонял ее вперед. Пот тонкой струйкой стекает из-под шлема на лоб, щиплет покрывшуюся корочкой болячку у виска.

Дверь ударила ее ребром, на лице и ушиб, и рана, так что Дениз походила на побитую мужем жену из сериала. Миновали три дня после того, как Сильвер штурмом взял их дом — именно этими словами она мысленно описывает случившееся, — но, несмотря на тонну противовоспалительных лекарств, только сейчас припухлость начала спадать, а багровый синяк стал желтеть у краев.

Только она приступает ко второму подъему, как раздается: «Левее!» — другой велосипедист обгоняет ее. Ему лет сорок пять, едет, прости господи, на углеволоконном Pinarello, и на нем одна из нелепых пестрых гоночных маек — он будто тренируется для «Тур де Франс», а не совершает ежеутреннюю разминку перед тем, как нацепить пиджак с галстуком и отправиться в какой-нибудь офис. Велосипеды марки Pinarello стоят от пяти тысяч долларов, нелепые понты для катания по Пайнбрук-бульвару Мужчины и их игрушки. Рич со своим гольфом точно такой же — вечно в поиске новейшего снаряжения. И над Сильвером она подтрунивала на тему постоянно обновляющейся барабанной установки. Он не мог уйти из музыкального магазина без какой-нибудь покупки. Любопытно, какого же рода дыру они пытаются заткнуть всеми этими прибамбасами?

И вдруг ее охватывает бешеная ярость, чуть не до спазмов. Приподнявшись над сиденьем, она налегает на педали, не желая дать этому пестрому придурку победить ее. Она по горло сыта мужчинами, их прибамбасами и дырами, их неугомонными членами и умением все перевернуть вверх дном.

Велосипедист, почувствовав ее приближение, оборачивается через свое пестрое плечо, и Дениз видит, как его задница приподнимается над сиденьем. Вызов принят. Она переходит на пониженную передачу и налегает на педали. Спереди слышны скрежет и пощелкивание его пятитысячной коробки передач, и она понимает, что он сделал то же самое.

Хрен тебе, думает она. Хрен тебе, немолодой, крепко закладывающий по выходным, с венами на икрах, чересчур озабоченный собой, слишком много тратящий придурок.

Со дня несчастного случая она едва перекинулась парой слов с Ричем. Она понимает, что это нелогично, — то был несчастный случай, и Сильвер в нем виноват не меньше других, но что-то произошло в той комнате, что именно — она не могла до конца уяснить. За мгновение до того, как ворвался Рич, она смотрела на Сильвера и в его лице увидела страсть и решимость, которых не наблюдала в нем много лет. Ни следа от скуки и обреченности, и она снова увидела… ну, да, так и есть — своего Сильвера.

И в ту секунду она почувствовала, что рядом с ней ее семья, Сильвер и Кейси, и в ней самой пробудился к жизни какой-то долго дремавший защитный инстинкт. И это поразило ее. Настолько, что, когда в комнату ввалился Рич, у нее возникло ощущение, будто непрошеный гость тут он, а вовсе не Сильвер. А потом она получила дверью по лицу.

Они достигли вершины. Впереди — финишная прямая, коротенький спуск перед извилистым крутым третьим подъемом и, наконец, последний съезд под горку. Она в нескольких сантиметрах от его заднего колеса. Она привстает над сиденьем и включает следующую передачу. «Левее!» — орет она, начиная обгон. Но парень не сдается. Они едут почти параллельно, их ноги отчаянно крутят педали в сантиметрах друг от друга. Велосипедная дорожка здесь узкая, и катить вот так бок о бок — довольно рискованно. Пусть бы себе ехал вперед, надо отдать ему его бессмысленную победу, но что-то в ней не готово уступить. Она едет слева, ближе к несущимся мимо машинам, и, подавшись вперед, чувствует, как слегка соприкасаются их локти. Она поворачивается, чтобы взглянуть на него, видит, как пот течет с его заостренного подбородка, мускулы на предплечье вздуваются, когда он пытается поднажать. На мгновение их глаза встречаются. Чтоб тебя. Чтоб тебя. Чтоб тебя.

Ее переполняет безотчетная ярость. Впереди на дорожке валяется здоровая упавшая ветка. Она-то объедет ее без проблем, а вот ему не повезло. Ему придется притормозить и пристроиться вслед за ней, но вместо этого он пытается ввинтиться на ее место. Ты чего вообще? Издеваешься? Она прибавляет скорости, оставляя его позади. Сук толстый, с множеством маленьких веток, да еще в листьях. Ему его не переехать, он будет полным идиотом, если попытается.

Он идиот. Надо было предвидеть. Спортивная майка просто кричала об этом.

Она слышит, как его колеса зажевывают листья и прутья, этот звук металлических деталей, дребезжащих, покуда велосипед преодолевает преграду, — точно музыка. Короткий, испуганный вскрик, и она слышит шорох гравия на обочине, куда скатывается его велосипед. Она оглядывается и видит, что ему удалось отцепиться от педалей и приземлиться на бок. Она желает ему смерти, одновременно надеясь, что он не поранился.

Его голос пронзает утренний воздух, как слова молитвы:

— Сука!

Волшебно.

Она смеется, показывает ему средний палец, налегает на педали и устремляется к последнему подъему, ветер шумит в ушах, словно ее громко освистывают.


Рич, сидевший на крыльце, встает, как только появляется Дениз. Она прислоняет велосипед к двери гаража и оборачивается к Ричу.

— Я получил твое сообщение, — говорит он.

— Догадываюсь.

Вчера поздно вечером она оставила сообщение на его автоответчике, после очередного раунда долгих споров с Кейси, извинилась за то, что не перезванивала ему последние дни, и предложила — самым будничным деловым тоном — отложить свадьбу.

— Что происходит, Дениз?

Он одет в то, что Дениз считает его неофициальной униформой: темные свободные брюки и рубашка с каким-то синим рисунком. Волосы коротко острижены, так что открыт его высокий лоб, загорелый и обветренный на полях для гольфа.

Она помнит, как ей понравился его лоб на их первом свидании, очень смуглый, рельефный, словно скалистый горный склон. Были в этом и в нем самом какая-то сила и основательность. Забавно, как возникший в подсознании пустячный образ в результате определил ход любви, думалось ей, как мелкие детали дали толчок большим эмоциональным переменам.

— Ты слишком расслабленный для хирурга, — воскликнула она в тот раз и была тогда моложе и не такая циничная. Он рассмеялся, его лоб разгладился, и она поняла, что домой вернется вместе с ним. И вот она нынче, три года спустя, стоит, взмокшая, на дорожке у дома и ненавидит себя за то, что не способна испытать к нему хоть каплю теплых чувств.

— Просто я считаю, что надо отложить свадьбу, — произносит она, не в силах посмотреть ему в глаза. — Сначала Кейси, теперь мое лицо…

— Оно не будет выглядеть так через две недели.

— Оно все равно будет выглядеть так, будто меня хорошенько отделали.

На этих словах его передергивает, как она и ожидала. Его уязвимые кнопки всегда на поверхности, только и ждут, чтобы в них ткнули. Она любит его за предсказуемость, за все то время, что ей не пришлось мучительно разгадывать, что он чувствует или думает. За это же она его порой и ненавидит.

— Прости, — говорит он. — Ты же знаешь, что это получилось случайно.

— Я не виню тебя, — лжет она, снова вспоминая тот момент, руку Сильвера на ее руке, его глаза, горящие как-то по-особенному…

— Тогда выходи за меня.

— Послушай, — отвечает она. — Моя дочь беременна. Сильвер умирает.

— Сильвер ведет себя как идиот.

— Сильвер всегда был идиотом. Суть в том, что я не хочу выходить замуж, пока в моей жизни такая неразбериха. И тебе это сейчас ни к чему, верно? А я хочу быть красивой невестой, — она запинается, сознавая вдруг, что это чистая правда.

Он подходит и проводит рукой по ее потному лицу.

Назад Дальше