– Вот черт, еще бы чуть-чуть!..
Снаружи под чьими-то шагами заскрипел снег и раздался знакомый голос:
– Эй, на палубе, все живы?
В окошко моей дверцы заглядывало красное от мороза лицо Аркадия Трегубова.
Глава 3
– Он скотина!
Алексашка повернулся к Желудеву всем своим грузным телом и поискал в его глазах сочувствия, но те выражали только угрюмое ожесточение. Тогда Пырьев решил попросить поддержки:
– Ну и скотина же он, Серега, да? Нельзя же так с людьми обращаться!
– Можно! – убежденно кивнул Желудь. – А с такими, как мы, даже нужно.
– Почему?
– Потому что гадим не в кустах, а посреди дороги, на виду у всех проходимцев.
– То есть дураки потому что? – уточнил Алексашка.
– А то хер?.. – в знак согласия позволил себе Сергей Иванович непечатное выражение.
Не в его манере было так выражаться, но для подкрепления смысла сказанного, как известно, лучше мата ничего еще не придумано.
– Дураки непроходимые, если допускаем такое. Это, Алексаша, означает искать неприятностей на свои головы.
– Ты как-то странно выражаешься, – удивился Пырьев, привыкший к иному словосочетанию того же смысла. Хотя какая разница. Что ж теперь делать?
Желудев решил, что пауза должна прийтись кстати, и промолчал, скребя ногтями щетину на подбородке.
«Что делать? – думал он, криво ухмыляясь одной стороной лица. – Хорошо, если Трегубов просто предупредит нас, здешних, и оставит все как есть, без последствий. Ведь даже и выгнать-то никого нельзя: все слишком много знают. И хоть все являются участниками, вернее, соучастниками, а значит, ответственны во всем одинаково, где гарантии, что не проговорится кто, ну хотя бы тот же Алексашка, по пьяной, скажем, лавочке? Тогда всему и всем придет конец. А у меня надежда появилась со здешних доходов комнатку купить. Досадно, ей-богу!»
И тут другая часть его ума подсказала иной исход, ничуть не менее вероятный, чем первый. Вспомнил Сергей Иванович слова Трегубова, выплюнутые им в гневном запале:
«Я вас, бичи местные, за это самих псам скормлю!»
«И скормит! – расценил сказанное Сергей Иванович со всей определенностью. – Это для него выход, и еще какой! Стихарь и выполнит, у того вообще сердца нет».
– Ты чего оскалился-то? – спросил Алексашка.
– Что?
– Вот и я про то же. Спрашиваю, что делать будем?
– Молиться! – ответил Желудь, поднимаясь с места.
У Пырьева отвисла челюсть от такого ответа.
Голодные псы в подвале теперь выли уже слаженным хором. Время кормежки наступило и уже прошло, а они с Алексашкой все еще здесь валандались, переливая из пустого в порожнее, занимаясь поисками ответов на страшные вопросы.
– Алексашенька! – ласково произнес Сергей Иванович, возвышаясь над оставшимся сидеть на топчане сослуживцем. – Помнишь, мы с тобой договаривались, что я живу здесь и освобождаю тебя от ночных дежурств, а ты за это ведаешь кормежкой и закапываешь остатки? Где ты их закапываешь?
– В лесочке, Сергей Иванович! – ответил тот с готовностью. – В лесочке! Вот тебе святой крест, все так и делал!
– Откуда в таком случае появился череп со следами зубов на затылке? А? Алексаша! – Желудь угрожающе надвинулся на него. – Не надо мне ничего объяснять. И вообще говорить ничего не надо. Давай молиться, чтобы пронесло беду мимо, и делать дело. Припомни-ка хорошенько, не валяются ли в округе где-нибудь еще такие сюрпризы, и, пока не поздно, пока их не нашли какие-нибудь мальчишки...
– Клянусь, Сергей Иванович! – Пырьев тряхнул отвисшими щеками и седой шевелюрой и, выпятив жирную грудь, широко, истово перекрестился.
– Ладно! – махнул рукой Желудь и отвернулся. – Пора кормить наших подопечных. Слышишь, как заливаются?
– Пойду! – Алексашка с готовностью встал и засобирался.
– Чем сегодня кормить-то будешь? Мясом? – проверил вопросом Желудь Алексашкину память.
– Жратвой! – ответил тот, разведя руками, мол, как можно!..
– Какой?
– Свежей, Сергей Иванович. Ну что ты, в самом деле!
– Много осталось?
– Верх, – Пырьев провел рукой по животу.
– Ну давай, – с усталым вздохом согласился Сергей Иванович.
Алексашка с проворностью виноватого метнулся к выходу.
– Постой! – окликнул его Сергей Иванович. – Пойдем вместе. Поскольку из доверия ты у меня вышел, я все проверю сам.
Приятно было говорить Алексашке такое в глаза и не слышать в ответ его обычной отповеди.
Они прошли к лестнице и спустились вниз, в подвал. Собаки через стену почуяли приближение долгожданных кормильцев и подняли такой скулеж, что хоть уши затыкай.
В помещении холодильника, куда попали сослуживцы через неприступную дверь с блестящим никелированным штурвалом, стоял уличный холод. Три говяжьих туши, подвешенные на крюках к стальной штанге, проходящей под низким заиндевевшим потолком, блестели, покрытые мелкими кристаллами инея.
– В этой? – ткнул пальцем Сергей Иванович по направлению одной из них.
– Вон в той, – поправил его Пырьев, но Желудь уже заглянул в разверстое ножом мясника коровье чрево. – В этой старый! – подсказал ему Алексашка.
Сергей Иванович и сам это понял, потому что разглядел-таки в свете тусклой лампочки, закрытой вместо плафона пол-литровой банкой, часть лба с волосами и глаза, совсем белые под тонким слоем лежащей на них изморози. У свежего ни глаз, ни волос на лбу не было.
* * *– Татьяна! – в растерянности проговорил Аркадий, и облачко пара из его рта обдало стекло окошка.
Я открыла дверцу и вылезла из машины. Он помог – поддержал под руку.
– Простите меня, я чуть не протаранил вашу «девятку» своим бульдозером. Напугались?
– Конечно, напугалась. Настолько, что, будь мы знакомы ближе, не задумываясь влепила бы вам сейчас пощечину!
– И я принял бы ее как должное. Заслужил.
Он достал сигареты. Я была настолько ошеломлена происшедшим, что приняла от него одну и даже прикурила от его зажигалки.
– Пойдемте в «уазик», – предложил он, – на морозе курить вредно. А там у меня печка – полярный вариант. Не можем же мы разъехаться вот так, не перекинувшись и парой слов... Нет, мы никому не помешаем, – заверил он в ответ на мой жест в сторону машины. – Здесь, кроме своих, никто не ездит.
Да, перепугана я была действительно сильно, потому что без возражений позволила увлечь себя в машину. Но где-то на периферии сознания скользнула-таки мысль о том, что надо бы нам с ним поговорить, есть о чем, и следом за ней – вторая, обернувшись поговоркой: на ловца, мол, и зверь бежит. Правда, выбежал он, этот зверь, чересчур уж резво.
В «уазике» с печкой в полярном варианте оказалось ничуть не теплее, чем в моей «девятке» при закрытых дверях и окнах, а в креслах, похожих на табуретки со спинками, сидеть было совсем неудобно.
– Пустая спешка – страшное дело! – никак не мог успокоиться Аркадий, напугавшись, видно, не меньше меня.
– Эта задержка никак не нарушит ваши планы?
– Нисколько! Спешка-то была пустая. А может, судьба заставляла давить на газ для того, чтобы вас здесь встретить!
Ну, это уже не в меру галантно даже для лица армейской национальности. Требуется контраст для уравновешивания.
– Вы знаете, что пропал Илларион Борисов?
– Знаю, – на лице Аркадия не дрогнул ни один мускул, оно оставалось невозмутимым. – Борисов Илларион – надо бы сказать для соблюдения казенного стиля. – Прозвучало это не очень любезно, и он поспешил извиниться, легко пожал мою руку, накрыв ее своей, с виду не совсем чистой лапой. Оказалось, что мне это не неприятно. – Вы рассчитываете его отыскать?
– Вот так вопрос! – состроив изумленную мину и забыв про его руку, я повернулась к нему. – Вы считаете, что найти его нельзя? Или полагаете, что мне найти его невозможно? И почему думаете, что я этим занимаюсь?
– Едете вы из тепличного хозяйства, здесь дорога одна. Пропал его хозяин, а вы – Татьяна Иванова. Ответил я на третий вопрос? А на второй с первым... Сами рассудите, Ларик более чем на двое суток выпадает из поля зрения родных и знакомых. Это или свидетельство трагедии, или он выехал куда-то из города.
Это «выехал» резануло мне слух. На жаргоне «выехать» окончательно или, как еще говорят, «с концами», означало умереть.
– Но чтобы бросить все и уехать внезапно, – продолжал Аркадий, – надо иметь причину, побудившую бежать от людей или обстоятельств. Обстоятельства, насколько мне известно, были у него нормальные, ему никто ничем не угрожал. Значит?..
Я не ответила, молча ждала продолжения. Ход мыслей Аркадия казался ясным и логичным, я бы сказала, продуманным. Свое мнение по данной теме у него было выработано, и, скорее всего, заранее.
– Значит, надо полагать, несчастный случай, – подвел он без промедления итог. – А что на этот счет думает Татьяна Иванова?
Я не ответила, молча ждала продолжения. Ход мыслей Аркадия казался ясным и логичным, я бы сказала, продуманным. Свое мнение по данной теме у него было выработано, и, скорее всего, заранее.
– Значит, надо полагать, несчастный случай, – подвел он без промедления итог. – А что на этот счет думает Татьяна Иванова?
– Татьяна Иванова не исключает такого исхода, – ответила я важно и ему в тон.
– Но не считает его наиболее вероятным?
Что это ты взялся меня интервьюировать?
– Она не считает его единственно возможным.
– Резонно, – согласился Аркадий и высказал почти то же, что я слышала от Натальи: – Ларика бы с собаками поискать.
– В чем же дело? – воскликнула я и даже руками всплеснула. – Вам и карты в руки!
– Между сторожевым псом и разыскником, Татьяна, большая разница. Мои не приучены вести поиск. Они попросту не поймут, чего от них требуется. Да и знать надо, где искать, хотя бы приблизительно, а то, пожалуй, проищешь!
Он улыбнулся, вроде не совсем к месту, и улыбка преобразила его лицо, на короткое время вернув на какие-то пятнадцать лет назад. Хорошая у человека улыбка, жаль только, что улыбается редко. Сколько, интересно, ему лет?
Я вдруг с удивлением поняла, что Аркадий, кажется, начинает мне нравиться не только как собеседник, и тут же оправдала себя за эту вину полностью. А что? Умен, сдержан, вежлив. Уже неплохо. И порядочностью его пока не было поводов огорчаться. Правда, всего второй раз встречаемся...
– Скажите, Аркадий, а для чего лить в ноздри лимонный сок? – спросила я неожиданно для самой себя, а для него и подавно. Он так и замер с приоткрытым ртом, но опомнился быстро, опять улыбнулся.
– Отвлекает. После сока состояние носоглотки мучительное, и водка льется через нее как вода. Спорили же! А проглотить пол-литра воды – проблема небольшая. Ведь не поддаваться хмелю, пока с ног валить не начнет, это всего лишь умение держать себя в руках, не расслабляться. А для того, чтобы глотать напитки крепче водки, вместо лимона можно применить чеснок. Но такое без последствий не остается.
Вот так все просто.
– Еще есть вопросы? – поинтересовался он официальным тоном, заметив, что к теме употребления алкогольных напитков интерес мой иссяк полностью.
– Стыдно, Аркадий! Перемените тон, вы не на допросе.
– К вам, Татьяна, я и на допрос пошел бы с радостью.
Ну, тут уж ты, приятель, лицемеришь! И лицемеришь по-казенному, штампованно. Воистину нет Ивана без изъяна... Что ж, у каждого свои недостатки.
– Вопросы? – проговорила я вальяжно в противовес его казенщине. – Пожалуйста, если напрашиваетесь.
Он весь превратился во внимание, а когда выслушал, куда только подевалась его улыбка.
– За что вы платили Ларику деньги? Что за рэкет такой? – спросила я и запоздало уже пожалела об этом. Не стоило быть настолько прямолинейной во вторую-то всего лишь встречу.
– Вот вы куда!.. – удивленный, он даже не договорил, замолчав на полуслове. – И сразу получается, что я в грязи по самый воротник. Ларик – вымогатель, я – объект, сам рэкетир бесследно исчезает. – Он прикусил губу и тряхнул головой. – Ну что ж, согласен, и такая версия имеет право на существование. Да, я платил Ларику. В последнее время совсем не регулярно, но платил. Но только не рэкет это, что вы, в самом деле! Я задушился бы, наверное, но не потерпел вымогательства никогда и ни от кого. А с Лариком мы к тому же старые знакомые. Нет, Татьяна, здесь вы промахнулись. Дело в том, что моя псарня размещена в гараже, который Ларик арендует у деревенских вместе с теплицами, с территорией... Когда я разворачивался и был еще немощным в отношении финансов, он мне таким образом помог выжить. А теперь я плачу ему как за субаренду, вот и весь криминал. – Аркадий помолчал и заметно разволновался: – Надеюсь, вы не получаете гонораров в налоговой полиции? – Улыбка теперь у него получилась какая-то кривоватая и совсем не обаятельная.
– Успокойтесь. Меня не интересуют регистрационные документы вашей фирмы.
Аркадий призадумался на короткое время, глядя на дорогу сквозь плоское лобовое стекло «уазика». В его лице, повернутом ко мне в профиль, несомненно, было что-то хищное. Короткий прямой нос с подвижными ноздрями, губы, довольно пухлые для такого небольшого рта, хорошо развитые челюстные мышцы и выдающийся вперед подбородок создавали вместе впечатление настораживающее, но я бы не сказала, что отталкивающее. Одно было ясно: шутить при первой встрече с таким человеком мало кому захочется.
– Татьяна! А не кажется ли вам, что мы могли бы поговорить на более приятные темы?
Это прозвучало настолько неожиданно, что я не сразу поняла, куда он клонит, а разобравшись, не смогла удержаться от улыбки. Он, обрадованный, продолжал уже более уверенно:
– Ну, что это такое, машина, запах бензина, заснеженная дорога! Романтика, согласен, но... Как у вас с планами на сегодняшний вечер?
Аркадий пошел в лобовую атаку без всякой дипломатии, и я отступила столь же бесхитростно.
– Согласна! – ответила я, перешагнув еще через один вопрос, который обязательно последовал бы за уже заданным. – Только время и место назову сама, хорошо? Ресторан «Тройка». Девять часов вечера.
Я открыла дверцу «уазика» и вылезла на дорогу, цепляясь плащом за какие-то крючки и выступы внутри машины. Аркадий с другой стороны выпрыгнул тоже.
– Вы удивительная женщина! – одарил он меня комплиментом, открывая дверцу «девятки».
Конечно, расхожая мужская лесть, но слушать приятно. И ему приятно, что я приняла ее без отповеди. Итак, нам обоим приятно. Что дальше? И как? Сейчас продиктую я ему ближайший ответ на этот вопрос. Пусть принимает.
– Аркадий, – обернулась я к нему перед тем, как сесть в свою машину, – хочу предупредить сразу, чтобы вы потом не настаивали и не обижались. – Он погрустнел, а мне стало от этого весело. Быстро же он представил логичный, с его точки зрения, финал наметившегося приключения. – В ресторане не пытайтесь за меня платить, хорошо? Этого я никогда никому не позволяю.
– Хорошо! – улыбнулся он в третий раз за время встречи и взял меня за руки. Не тут-то было, господин торопыга!
– До вечера! – попрощалась я и оказалась за рулем раньше, чем он успел что-либо ответить.
* * *– Виктор Сергеевич, вас хочет видеть Кутузов.
Слегка измененный аппаратурой интеркома голос секретаря прозвучал мягко, но с четко выделенными шипящими согласными, именно так, как нравилось хозяину кабинета.
Виктор Сергеевич положил ручку на стол, внимательно перечитал последнюю фразу на исчерканном вдоль и поперек листе бумаги и только после этого нажал на кнопку переговорника.
– А Суворов с Барклаем тоже с ним? – пошутил он устало.
– Нет, Кутузов пожаловал к вам один, – доложил секретарь после короткой, с готовностью выданной усмешки. – Евгений Кутузов, так он отрекомендовался.
Виктор Сергеевич переключил интерком в режим постоянной связи, решительно скомкал исписанный бумажный лист и бросил его в корзину.
– Жаль, – отозвался он, откидываясь на высокую, удобную спинку кресла. – Его сиятельство не сообщил, с каким вопросом пожаловал?
– Он попытался, но я, извините, плохо его понял. У него не все благополучно с фразеологией.
– Процитируйте основные моменты, – потребовал Виктор Сергеевич и повертел на безымянном пальце кольцо вороненой стали, инкрустированное золотом – приз кадисского казино за проявленное во время игры рыцарство, полученный им во время прошлогоднего круиза по Средиземноморью.
– Что-то о костяных недоедках, каким-то образом связанных с неким Трегубовым. Простите, но это все, что мне удалось запомнить.
– Где сейчас полководец? У вас в приемной?
– Нет. Он пожелал дожидаться в коридоре.
Виктор Сергеевич надолго задумался, пощипывая кончики седых тонких усов. Его светлые глаза стали похожи на льдинки, четче обозначилась морщина между бровями и выдался вперед острый подбородок.
– О-о, кретины! – прошептал Виктор Сергеевич одними губами и, повернув голову в сторону микрофона, проговорил с прежней насмешкой: – Проводите полководца... – Он представил себе, как привстал сейчас секретарь, готовый мчаться и гнать в шею необычного посетителя, и закончил: —...Ко мне, пожалуйста.
Стихарь вошел в кабинет Генерала на цыпочках, прикрыл дверь, медленно повернулся лицом к хозяину и замер, неловко держа перед собою большие руки.
Виктор Сергеевич быстро оглядел его с головы до ног – темные, неподвластные расческе лохмы, сытое, одутловатое лицо, джинсовая куртка на меху, теплые спортивные штаны с тройными белыми лампасами по бокам, высокие сапоги. Не потрудился Кутузов одеться соответственно месту, куда пришел. Не догадался, что ли? Или не подозревает, что его одежды где-то могут показаться неподходящими?