Отчасти еще и потому, что Радик за своим столиком пересел к нам спиной и приложил к уху сотовик. Некоторое время он слушал, кивая, потом, прикрыв телефон ладонью, коротко что-то обсудил с Вадимом и вновь занялся переговорами. Вадим же привстал и бросил на нас взгляд, который мне на этот раз совсем не понравился. Заинтересованным и оценивающим получился у него этот взгляд. Так покупатель в мясном отделе не сводит глаз с приглянувшегося куска говядины. Кивая в ответ на болтовню Аркадия, я насторожилась – за столом бандитов явно что-то происходило.
Аркадий, проследив за моим взглядом, осекся чуть ли не на полуслове, и лицо его словно окаменело.
Для того чтобы встревожиться, не хватило времени. Радик положил сотовик на стол, пристроив его между тарелками, и, повернувшись, поманил меня рукой.
– Это те самые люди, благодаря которым вы собираетесь получить информацию о Ларике? – спросил Аркадий, и мне вдруг захотелось попросить его не волноваться так. – Ничего путного они вам все равно не скажут.
Ну это, приятель, выходит за рамки твоей компетенции! Откуда они тебе известны? Этот вопрос, пожалуй, будет поинтереснее, чем история происхождения сидра.
– Татьяна, давайте я переговорю с ними сам.
Пришлось вежливо, но решительно напомнить ему о сдержанности. На большее я не располагала временем, потому что Вадим окончательно поднялся и, раскачиваясь, направился в нашу сторону.
– Надо полагать, вы знаете, что делаете.
Так напутствовал меня Аркадий, оставаясь в одиночестве. Но ненадолго – как я ему пообещала.
Вадим прокосолапил мимо, не удостоив и взглядом, а Радик уже приготовил для меня стул.
– Садитесь, Татьяна, – хлопнул он по нему ладонью, а увидев, как я оглядываюсь, поспешил успокоить: – Ничего вашему другу не грозит, никаких неприятностей. Пусть потолкуют, уверяю, им есть что обсудить.
Вот тебе раз! А Аркадий говорил, что скорее задушится, чем окажется под башмаком рэкетиров.
– Да ничего, Татьяна, ну!.. – Радик рассмеялся. – Вадим захотел поговорить с ним об одном их общем знакомом, которому мы сделали одолжение, а благодарности так и не дождались. Нет, не о Ларике Борисове, – уточнил он и привлек произнесенным именем мое внимание. – Да, прояснилось дело. Попал как-то Ларик в наше поле зрения. Но это было давно. Так что не имеем к нему никакого отношения. Чисты и праведны, как минарет! Не верите?
Свежо преданьице, как говорится, да верится с трудом...
– Подробности, Радик, ваших дел с Борисовым узнать можно? Или, – я кивнула на его сотовичок, – на это нужна санкция Цибиза?
– Зачем Цибиза? – удивился он. – Разве не он попросил меня вам помочь? Если что – Цибиз отвечать будет. Да ладно! – воскликнул он, тут же опровергая свои слова. – Мы что, Ведьмы не знаем? И дело прошлое, давнее, и кончилось ничем. Но ты сначала скажи, вот этого, который здесь с тобой, давно его знаешь?
Ну наконец-то! Знакомый разговор начинается! Ты – мне, я – тебе... И на «ты» как-то незаметно съехали. А то я уж начала было думать, что эти люди поменяли не только внешний имидж.
– В субботу впервые, а сегодня второй раз увидела, – ответила я как на духу.
– Поня-атно, – у Радика приподнялась верхняя губа, приоткрыв на мгновение в оскале желтые фиксы. – Хорошая «крыша» у этих ребят. У этого... как его звать? – Он замолчал, посмотрел на меня выжидающе, но ничего не дождался, я ему не ответила. – И у того, о ком ты хлопочешь... Мы с твоим Лариком договориться пытались еще год назад. Может, чуть больше. Времена-то какие были тогда, помнишь? Ну и не вышло ничего. Ах, черт, ничего не получилось, Татьяна! Не я этим занимался, другой, но знаю точно – пришлось бросить. Вступились за Ларика большие люди. Кто? Не могу сказать, не знаю. Сказано было только, чтобы отстать от него, в покое оставить. Отступились! – Радик с досадой и удивлением хлопнул себя по колену. – С тех пор и Ларик, и Трехгубый живут спокойно. Перестали мы ими интересоваться. – Он дотронулся до сотовика. – Совершенно все точно. Меня в те времена в городе не было, но сказал мне сейчас знающий человек, будь уверена.
– Нет, Радик, в твоих словах я не сомневаюсь, – успокоила я его. – Спасибо тебе.
– Мне-то за что? – заскромничал он. – Цибиз просил, его и благодари.
– Обязательно, – пообещала я, вставая. – Не помешаю им? – спросила я, кивнув на мирно беседующих Аркадия и Вадима.
– Нет, нет! – заверил Радик, протестующе взмахнув рукой. – Иди, не опасайся.
Опасаться? Странные речевые обороты встречаются у людей азиатских национальностей.
Из того, что мне удалось расслышать, подойдя ближе, понять можно было только одно: между Аркадием и устроившимся на моем месте за столом уголовником миром и не пахло. Расслышать, правда, удалось немного.
– Короче! – прихлопнул ладонью по столу Вадим, набрал в грудь воздуху и злобно прошипел: – Ты, Трехгубый, не у дел, ладно, пользуйся положением, но скажи этому своему Стихарю, что, если он не поспешит расплатиться, как обещал, получит паяльник в задницу. Или ты за него!
Вадим, завидев меня, порывисто поднялся, сверху вниз глянул на сидевшего с опущенной головой Аркадия, сунул руки в карманы чересчур свободных для него штанов и, сердито сопя, проследовал мимо, к своему коллеге.
Народу в зале заметно прибавилось, стало шумно и людно. Несмотря на оставшийся до закрытия час, люди шли парами и компаниями, занимали свободные места за столиками, подзывали официантов, заказывали и поглощали еду. Не веселиться сюда шли, а плотно и хорошо поужинать. И за наш столик яркогубая девица попыталась подсадить сотрапезников. Я согласилась, но Аркадий ублажил ее хорошей купюрой, и остаток времени мы провели в относительном одиночестве.
Аркадий залпом опрокинул бокал мартини, пытаясь стряхнуть с себя уныние, в которое впал после неприятного разговора, оживился, вплотную занялся выпивкой, остывшим мясом и байками, которые заинтересовали меня намного больше истории происхождения сидра, а чуть позже стали забавлять и даже рассмешили. Мог он, лицо армейской национальности, управиться по желанию со своим настроением. Мог и развлечь разговорами симпатичную ему женщину.
Бандиты быстро испарились из памяти, и стало хорошо настолько, что, выйдя на снежок и воздух, мы чуть ли не в обнимку отправились по пустеющим улицам в сторону моего дома и говорили без умолку о всякой беззаботной всячине, даже дурачились, хохоча и швыряясь снегом. А чуть позже, у моего подъезда, стали прощаться, без обид и чуть ли не чопорно.
– Не следует гнать лошадей? – спросил Аркадий, проницательно уловив мое нежелание видеть его сегодня в своей постели.
– Не сегодня, Аркаша, ладно? – попросила я. – Ты не обидишься?
– Нет так нет, – пожал он плечами. – Перенесем на будущее? Буду надеяться, что на ближайшее...
В ответ и в подтверждение я поцеловала его, а он ответил так искусно и энергично, что я чуть было не изменила своего решения, с трудом удержалась, чтобы не пришпорить нашу «пару гнедых», едва не взяла его за руку для того, чтобы втащить на свой этаж и не потребовать повторения в более подходящих не только для поцелуев условиях. А когда он, погладив меня замерзшими пальцами по щеке, махнул на прощанье рукой и пошел, не оглядываясь, к углу дома, ругнула себя за свою строгую последовательность и неспособность легко отказываться от заранее намеченных планов.
Глава 4
Как бы там ни было, на свое отражение я взглянула честными глазами, едва зажгла свет в прихожей. И Татьяна из зазеркалья ответила мне взглядом, полным одобрения. Как-никак устояла я перед соблазном, вернулась одна и в полной готовности сдержать свое, данное себе обещание – пораскинуть мозгами и привести в порядок все собранные за день факты, оценить их, каждому найти свое место и увязать друг с другом, насколько это возможно. Короче говоря, всласть проанализировать сложившуюся ситуацию. Анализ же, как обычно, должен был обозначить предстоящие цели и высветить план действий хотя бы на ближайшее время.
Убрав плащ в шкаф, я прошлепала на кухню, поставила чайник и глянула через окно на улицу. Отсветы фонарей бело-желтыми искрами застревали в морозных узорах по краям стекол и при каждом моем движении переливались в них тусклой радугой. Из открытой форточки тянуло бодрящим сквознячком и слабо, как из невообразимой дали, доносился грохот трамвая, проезжающего перекресток за квартал отсюда.
Где-то там, за окном, был сейчас Аркадий, шел под фонарями по ночному городу и шум трамвая, наверное, слышал тоже.
Меня остро охватило вдруг чувство одиночества, и я еще раз отругала себя за неуступчивость. Что в результате – никому в эту минуту нет до меня дела. Даже Трегубов уже успел, наверное, переключиться мыслями на другое, на того же Вадима, например, и прокручивает в голове его слова, заставившие его, взрослого мужика, умолкнуть перед бандитом, как мальчишку, пережевывая каждое по нескольку раз.
Меня остро охватило вдруг чувство одиночества, и я еще раз отругала себя за неуступчивость. Что в результате – никому в эту минуту нет до меня дела. Даже Трегубов уже успел, наверное, переключиться мыслями на другое, на того же Вадима, например, и прокручивает в голове его слова, заставившие его, взрослого мужика, умолкнуть перед бандитом, как мальчишку, пережевывая каждое по нескольку раз.
Из лирической задумчивости меня вывело звяканье крышки закипевшего чайника, и только сейчас я зажгла на кухне свет, включила телевизор и занялась кофе.
Время позднее. Хотя кому как. Некоторым и одиннадцать – глубокая ночь, когда закрываются глаза, а голову тянет упереть в грудь подбородком. Мне же, раз уж одна осталась, необходимо урвать у ночи еще пару часов полноценного бодрствования и потратить их с пользой. Для того и кофе, который я заварила со всеми своими маленькими хитростями и тут же отправила в духовку – упревать на давно выверенном методом проб и ошибок медленном подогреве. А пока принимаю душ, смывая с себя разом все несостоявшиеся грехи, мой кофе вполне успеет дойти до кондиции: будет крепок, вкусен, соответствующего цвета и аромата.
Но нет, оказывается, наваждение продолжалось! Вместо того чтобы избавляться от греховных помыслов, поливая себя колючими водяными струями, я и здесь вспомнила Аркадия, да так зримо, что воображение с готовностью отозвалось – нарисовало до того подробную картину совместного омовения, что пришлось перекрывать один из кранов и преодолевать дыхательный спазм от потока ледяной воды. Мучительно, но отрезвляюще на все сто! Перед такой процедурой не только мартини, но и более крепкая одурь не устоит.
Восстановив нарушенное равновесие чуть ли не кипятком, я прикрутила воду, насухо вытерлась жестким, как скребница, полотенцем, облачилась в тяжелый, ковровой махры халат и, с трудом переступая, толкаясь в полы лодыжками, вплыла в кухню молодой и бодрой царицей Савской.
Кофе доспел и оказался восхитительным, сигареты – сухими, по телевизору энергичные люди весело хлестали друг друга по мордам, словом, все способствовало активному и продуктивному процессу мышления на заданные темы. А начинать следует с Ольги Борисовой, моей заказчицы и клиентки. Как это она спросила меня при расставании? «Ты не забудешь обо мне, Танечка?» Да, именно так. Не беспокойся, я помню о тебе, Оленька, помню не только каждое твое слово, но и все гримасы на твоем горестном лице. Помню даже звук твоих шагов по коврам, когда ты отправлялась на кухню и возвращалась оттуда. Как же мне тебя забыть, если первая зацепка в этом деле всплыла благодаря тебе?! Ты говорила, что твой Илларион оправдывался перед кем-то по телефону за свою нетрезвость. Не перед тобой, нет, ты в тот момент рядом с ним сидела. Кто же ему, интересно, мораль читал? Ты, Оленька, утверждаешь, что над Лариком начальства нет и быть не может. Теплицы являются вашими, и только вашими сверху донизу и от начала до конца. Ты даже наследуешь их в случае смерти мужа.
Я встала, убрала звук в телевизоре и налила еще чашечку кофе, а остаток вернула в духовку – на подогрев.
Перед кем возникает необходимость оправдываться взрослому и во всех отношениях самостоятельному мужчине за свою нетрезвость? Перед женой? Любовницей? Дорогим начальством?.. На большую фантазию моя голова не способна. Звонила не женщина, ты, Ольга, почувствовала бы это наверняка. А оправдывался-то Ларик уже при втором звонке – при первом наорали на него самого так (ты слышала!), что он и рта раскрыть не смог. Или не смел? Звонили бандиты? Требовали свое, кровное? Нет. Нет у меня оснований не верить Радику Абдулатипову и его словам о том, что Борисов с Трегубовым обзавелись настолько надежной «крышей», что честным мафиози там делать нечего. Да и не смешно ли: бандиты стыдят человека за перебор спиртного! Значит, все-таки начальство? С какого боку оно к Борисову пристало? Или Ольга соврала, сказав, что теплицы – только их с Лариком собственность? Как же тогда быть с наследованием? Тоже ложь? А какой в этом смысл?
Все! Тупик! На эти вопросы пока нет ответа. Вот разве еще один момент. Оба раза звонили Ларику. Не он, а ему звонили. Испортили настроение человеку – начисто! После первого звонка, когда на него бессовестно наорали, Ларик уже был морально подавлен и соответственно вел себя – Ольга подчеркнула это особенно. Илларион звонка, кстати, ждал, держал телефон в кармане. Только какого из них ждал, первого, с криком, или второго? Второй разговор его буквально добил. Расстроенный, Ларик тут же разругался с женой, ушел из дома и сгинул в снегопаде. Но как бы разобижен он ни был, все-таки объявил жене, что направляется в свое хозяйство. Но там не появился. Такая вот картина...
Ой, кажется мне сейчас, что Ольга не выложила все как есть до конца. Что-то скрывала. Мужа по телефону ввели в морально-судорожное состояние, а жена не знает и не поинтересовалась даже, кто ему звонил? Тем более что подобные звонки были и раньше и примерно с тем же эффектом. Скрыла? Но так поступить человеку, заинтересованному в розыске более кого бы то ни было, нанимающего для этого частного детектива... Странно, странно, ей-богу!
Таких странностей я не люблю, поэтому стараюсь выяснить их при каждой появляющейся по ходу дела возможности.
А почему, собственно, в сознании Ольги связались звонки с фактом исчезновения Иллариона? Просто последовательность событий?.. Так. Дай теперь, господи, памяти.
Я отставила в сторону опустевшую чашку, немного расслабилась, закурила, выпустила в потолок синюю струйку дыма и опять сосредоточилась.
Да, все так. Еще у подъезда, увидев, насколько тяжело Ольга переносит исчезновение мужа, я попыталась ее успокоить, сказала, что прошло всего два дня, что это еще не срок для серьезного беспокойства. Она ответила, не задумываясь, что я не знакома со всеми обстоятельствами и что все гораздо серьезней, чем можно представить себе на первый взгляд. А «всеми обстоятельствами» оказались всего-навсего лишь те же самые, черт бы их побрал, телефонные звонки. Да, как это я упустила из виду, что она, уже в квартире, заявила, будто, по ее мнению, с Лариком «разобрались» и что теперь она боится за себя. На мой вопрос об основаниях такого предположения ответила, что звонки, подобные этим, были и раньше и производили на мужа аналогичное впечатление.
«Тут как нарыв зрел. И вот так прорвался». Это ее доподлинные слова. А бандиты, значит, не имеют никакого отношения к делу. Интересная, однако, картина вырисовывается!
– Убеждена Ольга в смерти мужа и не имеет на этот счет ни надежд, ни сомнений! – пробормотала я вслух, и предположение о том, что она мне рассказала не все, что знала, превратилось в абсолютную уверенность. Я даже ладонью по столу хлопнула, как бы ставя на этом выводе точку.
Что дальше? А дальше сумма, восемьдесят тысяч, которую я запросила только за предварительное расследование. Ольга приняла ее с легкостью, сразу меня насторожившей. С равнодушием приняла, и его нельзя объяснить стрессом, в котором она пребывает. Может, у них в подвале кубышка с деньгами зарыта? Или открыл ей кредит некий добрый миллиардер, считающий какую-то сотню тысяч мелочью, недостойной внимания?
Я почувствовала, что отупею, если срочно не возьму тайм-аут, заработавшая без удержу фантазия может завести меня в такие дебри, откуда просто не выбраться.
Кофейку, кофейку и еще раз кофейку для поднятия умственного тонуса! Чашечка маленькая, чуть больше наперстка, пустеет быстро. Для того такая крохотная, чтобы успеть употребить напиток до того, как он начнет остывать. Настоящий кофе не только надо уметь заваривать, но и пить – тоже.
Из духовки пахнуло теплом и густым кофейным ароматом. Я с удовольствием вдохнула его и почувствовала, что совсем немного остается до того момента, чтобы вот так, не вставая с корточек, впасть в состояние, выражаемое одним коротким и емким словом «кайф!». Если и есть у меня слабости, то любовь к хорошему, по-настоящему приготовленному кофе – одна из них.
По телевизору началась ночная программа, и очередная, изможденная диетами певчая трясогузка самозабвенно трясла костями, изображая крайнюю степень исполнительского экстаза. Тайм-аут.
Час ночи. Время глухое. И как же странно прозвучал в это мгновение телефонный звонок. Или ошиблись номером, или кому-то я понадобилась так неотложно, что решили будить, пренебрегая всякими приличиями. В любом случае, подождут, пока кофе не допью.
– Татьяна? – прозвучал в трубке осторожный голос.
– Извинений не принимаю! – рявкнула я в ответ, изображая раздражение разбуженного человека.
– Каких извинений? – по-прежнему осторожно удивились на том конце провода, и я решила стать еще более грубой.
– Кто меня беспокоит?
– Радик.
– Кто? – не поверила я своим ушам.
– Радик Абдулатипов. Ты проснулась, Ведьма?