Хотя, возможно, сегодняшнее собрание пройдет немного иначе. Мы сидели в ряд за столом для совещаний, у которого не было ни ножек, ни каких-либо других видимых опор. Место справа от меня занимала Агнес Бетелл, декан юридического отделения и отделения аспирантуры. Слева расположились преподаватель журналистики профессор Саймак, который безостановочно курил, как репортер накануне сдачи материала, и профессор физики Теллер. Дальше сидели профессор Макартур (гражданское строительство) и мисс Жаклин Бувье (французский язык). Замыкали группу профессор кафедры военно-морской техники Хайнлайн и преподаватель сценического искусства Рейган.
Я не смог уделить коллегам большого внимания из-за того, что увидел за профессором Рейганом. Там плавало огромное металлическое лицо. Голосом, подобным дальнему грому, это невозможное создание рассказывало анекдот. В первый миг потрясение помешало мне слушать. Вновь навострив уши, я разобрал:
— И тогда ученый заявил: эксперимент с отпиливанием у медведей передних лап и заменой их на человеческие руки не есть жестокое обращение с животными, ибо вторая поправка закрепляет за мной право приручать медведей.
Обычно я откровенно брезгаю всякими хохмами. Однако здесь у меня возникло сильное подозрение, что не засмеяться — мысль чертовски скверная.
По-видимому, к подобному же выводу пришли и прочие, поскольку все мы очень даже весело захихикали. Когда смех затих, металлическое лицо пророкотало:
— Добрый вечер, дамы и господа. Теперь, когда все в сборе, можно продолжить. Я Атигон. Я вызвал вас сюда в качестве экспертной комиссии. На основе вашей единой рекомендации история человечества обретет завершенность.
Мы ошарашенно загалдели, и Атигон сказал:
— Мысль для вас новая… но задумайтесь, и логика подскажет — это единственное, чего можно ожидать.
В принципе, путешествия во времени невозможны ввиду вероятного возникновения парадоксов: замкнутых циклов непредвиденных случайностей, когда причина оборачивается следствием, а следствие — причиной. Но в особых случаях, когда возникновение подобных «колец» исключается, они осуществимы.
Один из таких особых случаев — прибытие инопланетного наблюдателя вроде меня на изолированную планету вроде вашей Земли. Пока я не допускаю стопроцентного вторжения в вашу реальность, предпосылок для возникновения причинно-следственного кольца нет. Нимало не рискуя создать парадокс путешествия во времени, я волен править вашу историю, как автор переписывает роман.
— Так вы собрали нас здесь играть в Господа! — возмутилась Жаклин Бувье. — Вам нужен совет, как изменить историю!
— Нет, — ответило металлическое лицо. — Его уже дали ваши предшественники. Вот почему история человечества буквально нашпигована счастливыми случайностями. Взять, к примеру, вторую мировую войну: немцы сумели бы одержать быструю и легкую победу, если бы не исключительно благоприятная погода, позволившая британцам эвакуировать войска из Дюнкерка.
Рональд Рейган (ни дать ни взять догадливый школяр) поднял руку и с уважением заметил:
— Из ваших слов я понял, что история человечества в нашем представлении — продукт более или менее конечный, не-нуждающийся-ни-в-каких-дальнейших-улучшениях. Но ведь в ней прорва чудовищных явлений! Холокост. Рабство негров. Стихийные бедствия и ненужные войны! Вам не под силу предотвращать их или они по каким-то причинам необходимы?
С тенью улыбки, словно учитель — сметливому ученику, Атигон ответил:
— Необходимы. Боль, страдание — благо; урок суровый, но обязательный для усвоения, неотъемлемая составляющая процесса обучения. — Некоторое время наш хозяин продолжал в том же духе. Его высказывания по преимуществу представлялись мне своеобразной смесью дзен-буддизма с положениями патентного права, но Рональд Рейган жадно слушал, впитывая каждое слово.
Когда Атигон умолк, Рейган спросил:
— В чем же наша задача, Учитель?
— Не пройдет и ста лет, и вашу Солнечную систему навестит корабль с соседней звезды, — ответил Атигон. — Это покончит с изоляцией вашей расы и уничтожит возможность дальнейшего совершенствования истории человечества. А значит, ей необходимо придать законченный вид, но… поймите… Галактический закон гласит: нет безвозмездного блага. За крупные улучшения в истории неизбежно расплачиваются страданием. Чтобы ваши приобретения не были дармовыми, потребуется малая жертва.
— Жертва? — переспросил Хайнлайн.
На стене за столом для совещаний внезапно обнаружился перечень имен: Адольф Гитлер, Гай Фокс, Кристофер Марло, спартанский царь Леонид, Вильгельм Молчаливый, Жанна д’Арк, Флоренс Найтингейл, Исаак Ньютон, Вернер Гейзенберг, Томас Эдисон и Бартоломе де лас Касас, епископ Чиапаса.
— Если один из этих людей умрет молодым, ваш долг погашен, — пояснил Атигон.
— Два вопроса, — протянул Саймак. — Первое: это весь список? Второе: вы сказали, нужна наша единодушная рекомендация. Что если мы не договоримся между собой?
— Список весь, за исключением одной фамилии. Воспроизводить ее запрещает мое программное обеспечение, — ответил Атигон.
Саймак кивнул:
— Когда мы рассказывали анекдоты, профессор Хайнлайн употреблял морские словечки, и это привело вас в легкое замешательство. Имя, которое вы не можете назвать, неприлично?
— Совершенно верно, — подтвердил Атигон. — Отвечаю на второй вопрос: Галактический закон закрепляет за вашей расой определенные права. В том числе право отвергать совершенствование своей истории. Не предоставив мне единой рекомендации, вы осуществите это право. Я вернусь ровно через час. Прошу в указанный срок подготовить решение. Прошу делать взвешенный выбор. В списке есть индивиды, чье изъятие не перечеркнет улучшений, уже внесенных мной в историю человечества. А есть такие, на кого это не распространяется.
И Атигон исчез.
* * *Заседания совета профессоров я ненавижу, в частности, из-за того, что вечно найдется какой-нибудь любитель решать с кондачка, ничего не обсуждая, — чаще всего тот, кто, к своему неудовольствию, смекнул, каков будет итог коллективных раздумий. Сегодня это оказалась мисс Бувье.
Никто и рта не успел раскрыть, а она уже брякнула:
— Все ясно! Долой Адольфа Гитлера, предотвратим холокост!
— Нет! — вскинулся Хайнлайн. — Вышвырнуть Адольфа Гитлера нельзя. Если б не его промашки, нам бы не выиграть войну. Он сунулся к Советам, когда на него вовсю наседала Англия. Погнал германскую армию в Россию без зимнего обмундирования: пусть, мол, русские не думают, что война затянется до холодов! А потом и вовсе заболел, в голове у него помутилось, и он такого наворотил…
— Но без Гитлера войны могло не быть, — уперлась мисс Бувье.
— Держите карман шире! После первой мировой немцы на стенку лезли от злости, — заявил Хайнлайн. — И неминуемо бы…
— Вы не можете этого знать! — отрезала Жаклин, но взгляд декана Бетелл удержал ее от дальнейших пререканий.
— Прежде чем приступить к обсуждению, необходимо установить четкие основные критерии, — объявила декан. — Нам намекнули, что, на каком бы имени из представленного перечня мы ни остановились, последствия будут тяжелыми. Учитывая это, нужно принять для каждой кандидатуры худший вариант развития событий. — Она повернулась к профессору Макартуру: — Дуглас, если выбросить Адольфа Гитлера, что может произойти? Я имею в виду — страшное, еще хуже, чем было в действительности?
После минутного размышления генерал ответил:
— Без Гитлера Роммель получил бы куда большую свободу действий. Это бесспорно сделало бы войну более долгой и кровопролитной, а в худшем случае Германия бы победила.
— Как насчет Гая Фокса? — спросила Бетелл у всех собравшихся.
— Думаю, его внесли в список за то, что он портач под стать Гитлеру, — предположил Кэмпбелл. — И самого Фокса, и всех прочих заговорщиков вздернули из-за того, что Фокс не пожелал отказаться от мысли взорвать парламент, хоть и знал, что там предупреждены. Другой на его месте наверняка сыграл бы отбой и перенес дату нападения.
— Спасибо, — декан Бетелл улыбнулась: собрание наконец-то протекало организованно. — Мисс Бувье, пожалуйста, объясните нам, почему изъятие из истории Марло — столь невосполнимая потеря.
— Почему? Да он величайший писатель всех времен и народов! — вскричала Жаклин. — Его ранняя смерть обернется катастрофой не только для английской литературы! Она обернется катастрофой для литературы вообще! Все основанное на работах Марло исчезнет. Половина книжных полок в библиотеках опустеет. Дети будут расти, не способные читать по-настоящему сложные книги! Театр обеднеет. Телевидение превратится в бесплодную пустыню без конца и края!
— Хорошо, — сказала декан. — Профессор Кэмпбелл, можете как-нибудь обосновать, почему лучший вариант, возможно, все-таки Марло?
Кэмпбелл секунду смотрел в потолок, а потом изрек:
— Иногда приходится выкорчевать могучее дерево, чтоб было где тянуться подросту. Без Марло на библиотечных полках освободилось бы место для произведений других писателей. В елизаветинский театр получили бы доступ другие приличные драматурги. Шекспир, например.
— Согласен, — подхватил Хайнлайн. — И вот еще что: у многих из списка были дети. Убрав одного, мы вызовем цепную реакцию, эффект домино. С Марло этой закавыки нет — он был «голубой».
— Толковое соображение, но домино — не только дети, — добавил Макартур. — Есть такая ребячья забава: строишь башню, а потом вытаскиваешь кубики из подножия, стараясь ничего не порушить. Чем мы тут и занимаемся. Только наша башня — западная цивилизация, и без следующих трех имен в списке ей нипочем не устоять.
Царь Леонид и его триста-спартанцев сдерживали на перевале в Фермопилах огромную, чуть ли не миллионную рать. Для такой громады промедление смерти подобно. Леонид и все его люди погибли, но столь серьезно ослабили персов, что обусловили их неминуемое поражение. Это спасло Грецию и всю эллинскую ученость, на которой зиждется наша цивилизация.
В 1573 году испанцы начали осаду города Лейдена, поклявшись перебить там всех до единого, даже грудных младенцев. Испанская армия считалась тогда непобедимой, никакое войско не могло одержать над ней верх. Вильгельм Молчаливый дал обет спасти город, но, дожидаясь, пока он сдержит слово, лейденцы целый год голодали. На исходе года, когда казалось, что все пропало, Вильгельм пробил дамбы и атаковал с моря. И не только спас город, но и создал предпосылки для будущего разгрома испанской армады.
Жанна д’Арк предотвратила слияние Франции и Англии в единое королевство, что грозило Англии гибелью.
— Да, — согласилась декан Бетелл, — Жанна д’Арк тоже ключевая фигура, ведь ее пример вдохновлял Флоренс Найтингейл, а без Флоренс Найтингейл история, несомненно, знала бы бедствия, но не знала утешения. Флоренс заложила основы профессии сестер милосердия в ее современном виде и спасла без счета жизней. Для этого она заставила мир научиться мыслить по-новому. Свернула горы викторианского ханжества и нравственной силой личного примера сбросила их в море. Она придумала секторную диаграмму, дабы британская армия устыдилась и внимательнее относилась к уходу за ранеными солдатами!
Во время этой диатрибы мисс Бувье беспрерывно поглядывала на меня. Ей положительно хотелось спасти Марло, и она уповала на мою помощь. Эх… сама она, возможно, не бог весть какая защитница, но ведь и я не Перри Мейсон.
Покуда декан сотрясала воздух громкими словесами, Теллер яростно пыхтел трубкой. Едва Бетелл угомонилась, он сказал:
— Вряд ли можно всерьез рассматривать устранение Исаака Ньютона. Он без преувеличения центральная фигура для развития современной науки. С другой стороны, пожалуй, не грех убрать Гейзенберга. Не открой он в свое время принцип неопределенности, это вскоре обязательно сделал бы кто-нибудь другой.
— Гейзенберг еще жив, — возразил Саймак. — В остальных случаях мы лишь меняем даты на надгробиях. Это вовсе не то же самое, что спровадить человека в могилу.
Качая головой, Теллер сказал:
— Ставки таковы, что одна жизнь вряд ли имеет цену.
— Да, — поддержала его мисс Бувье. — Ужасно, что приходится так говорить, но нам, конечно же, следует сосредоточиться на общей картине.
— Вдобавок Гейзенберг — прескверный администратор, — гнул свое Саймак. — В войну он руководил германской атомной программой из рук вон плохо, управление стратегической службы даже отменило его запланированную ликвидацию. Избавившись от него, мы, вероятно, поднесли бы Гитлеру бомбу на блюдечке.
— А Томас Эдисон? — спросила мисс Бувье. — Если бы он не изобрел все эти электроприборы, неужто их не придумал бы кто-то другой?
Кэмпбеллу наконец удалось прикурить. Он затянулся и сказал:
— Да, и этого кого-то звали Никола Тесла. Он оспаривал у Эдисона титул «Чудодей от электричества». Тесле принадлежит множество важных изобретений, но вряд ли мы остались бы довольны, заменив им Эдисона.
— Почему? — спросил я.
— Тесла массу времени посвящал разработке луча смерти, — пояснил Кэмпбелл.
— Верно, — добавил Рональд Рейган. — Помню, в тридцатые мне дали рольку в фильме про Теслу. Его играл Бела Лугоши.
Устремленный на меня взор мисс Бувье говорил, что я не оправдал ее надежд. Мне безумно хотелось спасти Марло, но я все яснее сознавал, что лучшего решения нет. Без особой надежды я спросил:
— А этот епископ Чиапаса, Бартоломе де лас Касас? Кто-нибудь знает, что он за птица?
Прикурив от дотлевающего окурка новую сигарету, Саймак сказал:
— Да. Епископа принято считать отцом черного рабства. Именно по его наущению король испанский дозволил своим подданным ввозить в Новый Свет невольников из Африки.
— Вы хотите сказать: можно выбрать этого человека — и рабство не случится? — взволновалась мисс Бувье.
— Полагаю, — кивнул Саймак. — Вопрос в том, удачная ли это мысль. Видите ли, епископ действовал из лучших побуждений и, пожалуй, правильно. В то время в Африке бушевали истребительные межплеменные войны. Епископ рассудил, что захваченных воюющими сторонами людей не убивали бы при наличии рынка пленных. Избавьтесь от торговли живым товаром, и тьма тьмущая африканцев отправится не в рабство в Америку, а на погост, не в Новый, а на тот свет.
— Паршиво, — подал голос Рональд Рейган, — и потом, Сэмми Дэвис-младший — мой друг. Я не допущу, чтоб он не родился.
На миг я ощутил, что потерпел поражение. Перри Мейсон неизменно добивался оправдания своих клиентов, а вот мне не удалось спасти Кристофера Марло для мисс Бувье. Мейсон раскрыл бы тайну фамилии, которую Атигон не назвал по причине ее неблагозвучия, и…
Ну конечно! Ответ лежал на поверхности. С внезапной улыбкой я объявил:
— Имя, которого нет в списке, — Томас Краппер[1]. Его стараниями мы получили смывной бачок! Сохранить великие пьесы Марло можно. Надо только пожертвовать…
Мой голос мало-помалу замер: я увидел, что Макартур мотает головой.
— Когда я впервые просмотрел список, меня поразило, какой он короткий, — взял слово генерал. — Почему там нет никого вроде Гутенберга? Да вот почему — хотя в истории пруд пруди тех, кто совершил нечто значительное, почти в каждом случае то же самое мог бы сделать и кто-нибудь другой.
Он примолк, пыхнул своей кукурузной трубкой и добавил:
— Томас Краппер не изобретал смывной бачок. Он лишь убедил людей принять это новшество. Когда в оккупацию Японии я служил в штабе Паттона, я узнал, что уломать людей на нечто подобное иногда невообразимо трудно. Исходя из собственного опыта, а также из того факта, что Краппер в списке, я отказываюсь считать смывной бачок чем-то неизбежным. Хотим сохранить пьесы Марло — жертвуем бачком.
Я уныло кивнул, соглашаясь с выкладками Макартура; неохотно выразила свое согласие и мисс Бувье. Хотя нас обоих удручало, что Марло придется отправить на заклание, мы не могли присягнуть, что любой другой выбор лучше. Остаток часа промелькнул в болтовне о великом множестве никак не связанных пустяков. Я спросил Кэмпбелла про первую часть собрания, которую пропустил. Он ответил, что все это время они знакомили Атигона (оказалось, тот схватывал все на лету) с концепцией юмора.
Пройтись на этот счет я не успел: обстановка изменилась. Мы вновь сидели в ряд перед огромным металлическим лицом. Голосом, подобным дальнему грому, наш хозяин изрек:
— Пора дать мне совет. Если общее согласие достигнуто, он будет принят.
Он/оно зачитал список, и все проголосовали за Марло. Я сидел последним и, когда настал мой черед, сказал:
— Хотелось бы сперва задать несколько вопросов, если вы не против. Каким именно страданием человечество заплатит за раннюю смерть Марло? И если Марло не напишет свои пьесы, как мы узнаем, что чего-то лишились?
— Вопрос правомерный, — пробасил Атигон. — Я устрою так, что Кристофер Марло напишет несколько пьес, а потом его зарежут в драке.
— Далее, — сказал я. — Справедливо ли мое подозрение, что программа обязывает вас отвечать на все правомерные вопросы?
— Да.
— Представим себе следующее развитие событий: Марло в поножовщине только ранили. Все поверили, что он убит, а он выкарабкался, жизнь вел тихую и неприметную и создал все свои великие произведения, однако писал «в сундук», где его труды и пребывают в безвестности по сей день. Вы в состоянии обеспечить такой поворот истории? Достаточная ли пытка — почти на четыре столетия лишиться гениальных творений Марло? Можете ли вы скрытно доставить нам сундук с рукописями Марло? Вы согласны?