Я покупаю одноразовый телефон, но не звоню домой, а набираю бесплатный номер, нацарапанный под словами «Археология консулов». Один гудок, и теплый женский голос спрашивает, как меня зовут. Мне настолько не по себе, что я называю свою фамилию.
— Доктор Нейду? Мы надеялись, что вы позвоните.
И я сразу понимаю, что, сама о том не подозревая, вступила в контакт с инопланетянами.
В июне солнцестояние произойдет в 05:45 по Гринвичу, и я стану коллаборационистом инопланетян.
Мой контакт с инопланетянами остается тайной большую часть недели. Выпускной вечер состоялся. Он прошел в конце мая, перед тем как я в последний раз выставила оценки. Грегори Лин приходит повидать меня, когда я одновременно упаковываю вещи и ставлю оценки за курсовые. Это в первый день июня.
— Профессор Нейду?
— Пожалуйста, зовите меня Элизабет. Я уже не ваш профессор.
Ему не по себе от того, что я разрушила разделявшую нас стену, но он слишком воспитан, чтобы отказать в просьбе. До конца разговора он избегает называть меня по имени.
— Я был… — Он словно мнет воздух в руках — жест, который я помню еще с зимы, когда он комкал шерстяную шапку. — Мне хотелось бы поблагодарить вас за рекомендации, которые вы мне написали.
— Не за что. Надеюсь, вы сможете выбирать, в каком университете учиться.
Он делает глубокий вдох, оглядывает оголенные стены кабинета.
— Вы переезжаете?
— Правду сказать, мой контракт не возобновили. Я собираю вещи.
— Что? — Вид у него ошарашенный. — Вы потрясающий преподаватель, один из лучших, какие у меня были.
— К сожалению, умение преподавать не самое высокое достоинство в исследовательском учреждении вроде этого.
— Что собираетесь делать?
Я мешкаю. Как сказать ему, вообще кому-нибудь, что я уже сделала?
— Я согласилась занять другое место.
— Где?
Я не готова солгать ему, хотя сумела солгать Джиму, родителям, коллегам.
— Вступила в «Синдикат Звездного пути», — увиливаю я. Это код, известный лишь предателям.
Он заливается краской, глаза у него загораются ярче.
— И я! — восклицает он.
Я падаю на стул.
— Я еду, — говорит он. — Я не мог… Мне надо было знать, что они делают. И я узнаю это!
— Ваш статус?
Он пожимает плечами.
— Начальный уровень. Мне пришлось пройти вступительный тест. У меня недостаточно образования, чтобы стать экспертом, но я умный, и у меня есть желание работать. — Он словно цитирует какую-то инструкцию.
— Как они вас нашли?
Он шаркает, мнется и лишь потом выдавливает:
— Я сам их нашел.
— Как? — Мне болезненно интересно. Я даже испытываю облегчение, что отыскала хотя бы кого-то, с кем поделиться.
— Пользовался слухами. Чаще всего от бездомного, который торчит у здания факультета психологии. Помните? «Брось мелочь, мой добрый, добрый друг. Благослови Боже твои дни». — Подражает он великолепно, уловив хрипловатый тембр бродяги. — Только теперь бедолага не просит денег, просто стоит и бормочет. Нужно подойти совсем близко, и тогда услышишь, что он знает выход, что может связать тебя с кем надо, что альтернатива есть.
— Альтернатива?
Грегори наконец садится на стул и вытаскивает потрепанный лабораторный блокнот, который раскрывает у меня на столе.
— Смотрите, вот графики. Число попыток самоубийства в месяцы до прибытия инопланетян, число попыток самоубийства после. Видите спад? Это статистически значимо.
— Но уровень смертности в результате самоубийства нисколько не упал.
— Мы говорим о попытках, о случаях с явной неудачей. Инопланетяне охотятся за теми, кто хочет сделать красивый жест, но не умереть.
— Ага…
— Да. Начальный курс психологии! — Он тычет пальцем себе в грудь, умудряясь выглядеть одновременно робким и самодовольным. Потом переворачивает страницу, на следующей расчеты теснятся так плотно, что я не могу разом их охватить. — А теперь взгляните сюда. Я установил, что исчезновения слишком уж хорошо скоординированы, чтобы проделать это иначе, нежели с помощью какого-то мгновенного лучевого устройства, как в «Стар Треке», например. Чтобы переместить миллион тел, нужна уйма времени. Не у каждой страны, штата или города есть полная статистика, сколько человек у них пропало. В конце концов, миллион — приблизительная цифра, экстраполированное среднее, и в отчетах налицо катастрофические расхождения… Поэтому удобства ради я исходил из миллиона. Так вот, люди исчезали ночью. Между полуночью и шестью утра по местному времени, в различных временных зонах это было по-разному. Инопланетяне работают в соответствии с вращением Земли. Размах…
— Хорошо, поняла. Но что все это значит?
— Это значит, что они перемещали около семисот человек в минуту. — Он так и брызжет энтузиазмом. — Если они проделали все за двадцать четыре часа. Но я думаю, это происходило на протяжении нескольких дней, а не одних суток. Выходит, меньше ста человек в минуту, поэтому я прикинул, что это, наверное, их максимальные мощности. Все это я объяснил тому бездомному, а он промолчал, но среди ночи мне позвонили!
Я задумчиво киваю, не зная, как реагировать.
— У них эффективная администрация, — продолжает Грегори.
— Вполне понимаю. Вскоре я стану младшим экспертом-оценщиком в Консульстве охраны культуры завоеванных народов.
Грегори хмурится.
— А чем занимается Консульство охраны культуры завоеванных народов?
— Грабит и расхищает, — говорю я гораздо легкомысленнее, чем следовало бы.
Седьмого июля лунное затмение будет видно на большей части территории Австралии и обеих Америк, и инопланетяне займут более двух тысяч акров пустыни Сахара под строительство космопорта.
Июль я употреблю на прощание с моей жизнью на Земле.
Мы с Джимом встречаемся в последний раз, чтобы поделить домашний скарб. Когда я отказываюсь забрать большую его часть, Джим резко бросает:
— Перестань разыгрывать мученицу, Эль.
Это обвинение нарушает хрупкое равновесие. Я швыряю тостер о стол, от которого он отскакивает, как баскетбольный мяч, и разламывается на три части.
— Не обвиняй меня в мученичестве и не зови меня «Эль». «Эль» меня зовут только те, кто любит.
Джим в испуге смотрит на меня. Мы никогда не проявляли жестокости друг к другу. Но, собравшись с силами, он отвечает:
— Господи Боже! Тебе не нужен хрусталь? Ты же любишь хрусталь. Слезай со своего креста и забери чертов хрусталь!
— Я любила хрусталь, потому что это был наш хрусталь. А просто хрусталь я не люблю настолько, чтобы хранить тридцать лет, на которые рассчитан контракт с моими инопланетными хозяевами.
— Кем?
Я задумываюсь, не объяснить ли ему все, но в итоге улыбаюсь, оборачивая все в шутку:
— Забирай хрусталь. Возможно, Шелби он понравится, потому что она сможет делать вид, будто и его тоже у меня украла.
Я знаю, что это не так, но Шелби я ничего не должна.
Повернувшись спиной к Джиму и семейной сцене, я уезжаю в старый дом мамы. Там я провожу на озере долгий роскошный июль. Вечерами я сижу на веранде, давая прохладному ветерку смягчать солнечные ожоги, глядя, как полосами гаснут в летнем небе закатные краски. Я стараюсь не верить, что это в последний раз.
Двадцать второго июля состоится полное солнечное затмение, видимое в стране моих предков. С озера его не заметно.
Четырнадцатого августа Юпитер будет в противостоянии к Земле, и я позволю инопланетянам копаться в моем теле.
Точнее, это сделают не сами инопланетяне, а их техники-люди.
В моей палате больницы при космопорте будет еще около десяти человек, и мы станем шутить о том, как инопланетяне перестраивают нас, чтобы мы были лучше, быстрее, сильнее. Но нам не пришивают бионических ног, не вставляют бионических глаз, просто вживляют в туловища биомеханические чипы, чтобы знать, где мы находимся, биомеханические порты в руки, чтобы мы могли эффективно взаимодействовать с новыми цифровыми наладонниками. Плюс полная генная терапия, чтобы продлить жизнь. У всех нас тридцатилетние контракты с гарантированной пенсией на шестьдесят лет. Поскольку мне за сорок, звучит привлекательно.
— Неужели сработает? — спрашивает доктора Эдгарса моя соседка Тина, пока мы сидим бок о бок в лаборатории. — Я проживу еще девяносто лет? Без всяких болезней?
Тина бросает на меня многозначительный взгляд, проверяя, слушаю ли я. О страховке здравоохранения мы говорим каждый вечер перед сном, с тех пор как приехали в космопорт.
— Вы не умрете от старости. Не умрете от генетических заболеваний, — отвечает доктор Эдгаре. — Смерть при исполнении служебных обязанностей… трудно сказать. Оживление принудительно на весь срок контракта, но когда выйдете на пенсию, сами будете решать.
— Принудительное оживление?
— Попытаться мы должны. Лично я сомневаюсь, что даже инопланетяне способны воскресить человека, которого разнесло в клочья.
— А насколько часто археологов «Синдиката» разрывает при исполнении? — спрашиваю я.
— Понятия не имею. Я здесь только несколько месяцев. — Доктор Эдгаре бесцветно улыбается. — Но ни одного археолога я пока не потерял.
В сентябре Уран будет в противостоянии семнадцатого числа, а я не встретила еще ни одного инопланетянина.
За занятиями по ксеноакклиматизации проходит большая часть месяца. Нам показывают картинки, потом фильмы, потом трехмерные проекции различных инопланетных рас, входящих в «Синдикат Звездного пути»: двуногих луриан, чья нервная система в общем и целом похожа на нашу, и кальмарообразных тксайков, чьи глаза и визуальное восприятие почти идентичны нашим. Подчеркивается сходство, различие затушевывается.
Есть также вводный курс по корпоративной структуре Вселенной. Мы узнаем, что каждая раса подчиняется «Синдикату» на период службы, рассчитанный исходя из существующей у нее базовой системы счисления и отрезку времени, который соответствует продолжительности жизни одного поколения, но не превышает определенного факториала числа пальцев на доминантной руке. Самый важный из доступных примеров: людей будут держать в рабстве три тысячи триста лет, период, соответствующий сотне поколений (сто значимо в нашей базовой десятичной системе), но наше служение в любом случае не может превышать пяти тысяч лет (пять пальцев на одной руке). Эта система, насколько я могла определить, весьма спорна, но суть проста: рабство человечества будет продолжительным. Таковы завоевание и порабощение.
Когда срок истечет, человечество получит право на наградное членство в «Синдикате», к тому времени нам также дадут возможность создать собственный синдикат, если сумеем уговорить присоединиться к нам, по меньшей мере, две расы. Разумеется, синдикаты действуют не в вакууме: всякий является членом консорциума, а каждый консорциум подотчетен следующей инстанции — коротко говоря, миром правят масоны, как я всегда и подозревала.
— Типичная пирамида, — качает головой Кора Марч, пока мы отдыхаем в буфете после занятия вводного вспомогательного курса. — И как это меня рекрутировали продавать «Эмуэй»?
Кора — моя начальница и подконсул, я при ней состою младшим оценщиком в Консульстве охраны культуры завоеванных народов. Мне она сразу понравилась, как и большинство других оценщиков. За два месяца в лагере подготовки у нас сложилась собственная компания.
— Вот о чем никогда не говорится, — замечает мой коллега Джулиан, — как нам относиться к лурианам?
— Как к товарищам по оружию, — отзывается Кора. — Они зависимые члены, наполовину завоеванные, как и мы. Единственная разница в том, что они были ассимилированы несколько поколений назад, так что у них не случится никакого приступа ксенофобии. У моих внуков будет то же самое.
Мы недолго молчим, женщины обмениваются многозначительными взглядами. Бездетная Кора, которой за сорок, рассчитывает, что инопланетные биотехнологии позволят ей родить детей в семьдесят, через тридцать лет, поскольку условия нашего контракта беременности не предусматривают.
Почему-то ее вера в будущее — и в инопланетян — придает нашему выбору реальность и надежду, делая его еще более пугающим.
В октябре полнолуние придется на 6:10 по Гринвичу четвертого числа. Я смогу его только воображать, потому что покину Землю.
Пока мы поднимаемся на борт шаттла, который унесет меня в мой новый дом за небом, я думаю про гипотезы Грегори Лина о лучевой технологии. Не видно никаких следов подобного луча, если не считать полет на шаттле уловкой в курсе нашей ксеноакклиматизации: наши пилоты — луриане.
Они ждут у дверей шаттла, кажутся выше, чем на фотографиях, и более чуждыми, чем ожидалось. Униформы «Синдиката» сидят на них странно, словно на бедра им намотали полотенца, и груди у женских особей голые. Мои собратья возбуждены до предела. Один мужчина бросается к выходу. Почему-то это меня утешает.
— Выходит, инопланетяне не до конца залезли нам в душу, — говорю я Коре.
Она не обращает никакого внимания на то, что происходит у нас за спиной; она целиком поглощена созерцанием луриан.
— Ты видишь то же, что и я? — спрашивает она. — Они же хордовые! У них хордовые хребты. Они двуногие. Двусторонняя симметрия… даже больше! Груди. Соски! Кормление грудью?
Я вижу то, что видит она, и понемногу тоже изумляюсь.
— Они могли развиться на Земле!
— Похоже, в теории панспермии все-таки что-то есть.
Человек передо мной начинает тяжело и прерывисто дышать, проходя мимо луриан, но я иду с поднятой головой, даже сердце не ёкнет, Кора всего на шаг позади меня.
Корабли «Синдиката» названы числами. Меня селят на борту «3491» в длинном коридоре младших оценщиков. После размещения Кора приглашает своих оценщиков в каюту, чтобы выпить.
— Как ты протащила сюда алкоголь? — спрашивает Джулиан.
Кора качает головой:
— Не протащила. «Синдикат» мне сказал, что моя задача укреплять социальные связи внутри моей группы. А значит, они платят за алкоголь. Пейте.
Мы обсуждаем увиденное на борту «3491». Кто-то жалуется, что ему не хватает неба. Подшофе, тоскуя по дому, Кора с готовностью показывает нам небокамеру, где будет проходить большая часть нашей работы в Консульстве.
Небокамера — пустое обширное помещение. Через прозрачный потолок видна величественная панорама звезд, и мы стоим под ней, благоговейно задрав головы, радуясь искусственной гравитации, благодаря которой этот вид кажется прекрасным, а не тошнотворным.
— Это небокамера. Тут мы выставим… нашу коллекцию.
На последних словах Кора запинается.
Чтобы развеять мрачное настроение, Кора распаковывает два манипулятора гравитационного поля. Мы практикуемся, учась поднимать ботинки, дергать друг друга за волосы и возиться в странной игре в духе «лови, если сможешь», когда проигравший становится следующим мячом.
Наконец с алкоголем покончено, мы угрюмо расходимся по каютам. Большинство разбивается на пары: я выбираю Джулиана. После мы шутливо спрашиваем друг друга: можно ли считать основной инстинкт, базовую тягу к спариванию той или иной разновидностью ксенофобии.
— Вот почему антропологам не следует спать с другими антропологами, — говорит он. — Мы высасываем романтику из каждого романа, спрашивая себя, какая эволюционная потребность свела нас в данный момент времени.
— Вот почему антропологам как раз и следует спать друг с другом, — смеюсь я. — Нам незачем подавлять естественную потребность обсуждать такие вещи вслух.
Но смех замирает. Мы просто два человека в темноте: да, мы боимся инопланетян, но и себя тоже.
В ноябре молодая луна народится шестнадцатого, а мы принесем наши первые жертвы.
Консульство охраны культуры завоеванных народов — археология консулов в крупном масштабе. Кора объясняет и объясняет, но каждому из нас самому приходится осваиваться со смыслом ее слов. Лишь когда мы начинаем демонтировать Рим, до меня по-настоящему доходит…
Пока я смотрю на трехмерную проекцию триумфальной арки Константина, рассчитывая давление в мраморе, пока мы разбираем ее на части, рядом со мной останавливается Кора.
— Знаменитые даки с форума Траяна, — говорит она с надлежащим благоговением.
Фриз медленно движется в поле гравитационного манипулятора, за контролем которого стоит Джулиан.
— Верно. — Я поднимаю взгляд на древнее изображение триумфа Рима. — Сегодня немного потребуется, чтобы отождествить себя с поверженным варваром.
— Старайся мыслить позитивно, — говорит Кора. — Сомневаюсь, что «Синдикат» видит в нас варваров, растоптанных его пятой… Скорее, они считают себя крылатой Никой.
— Значит, луриане — топчущие всадники, — с отвращением бросаю я.
— Скорее лошади, чем всадники, — мягко возражает Кора.
Вполне уместно первым разграбить Рим. Мы должны ободрать с Земли ее монументальное искусство — все ее артефакты власти — и добычу перевезти на правящие планеты Консорциума, где она будет выставлена на протяжении всего срока порабощения человечества «Синдикатом Звездного пути». Как Рим, который проводил по своим улицам побежденных правителей и захваченные богатства других народов, чтобы упрочить свое владычество над миром, так и «Синдикат» демонстрирует свое господство над нашей расой.
Той ночью суть моего коллаборационизма становится окончательно ясна: мы крадем не только монументальное искусство государств существующих, но и государств прошлых: памятник Линкольну, и Парфенон, и гигантская ступа из деревни Санчи в Индии будут отданы нашим завоевателям, а я стану ключевой фигурой в этом разбазаривании искусства человечества. Я часами брожу по «3491», дрожа и молясь об искуплении.