– Абсолютно точно. Мой друг… – начал было стилист, но тут распахнулась дверь кабинета Алехина. Кен оглядел компанию и гаркнул:
– Здесь кто-нибудь будет работать?
Стилист уткнулся в номер Vogue Homme, который держал в руках, прочие спрятались за мониторами.
– Я повторяю вопрос, – голос Алехина звучал раздраженно, – здесь кто-нибудь будет работать?
В комнате повисла тишина. Только перепуганная ассистентка клацала пальцами по клавишам.
– Что стряслось-то? – равнодушно осведомился заместитель главного редактора по имени Глеб. Он пришел в «Джентльмен» из настоящей, как он считал, журналистики, а именно из газеты «Ведомости», и презирал все это «гламурье».
– Я, собственно, к тебе обращаюсь, Глеб! – рявкнул Алехин. – Это что??? – Он держал в руках синюю папку формата А 4, в какие укладывали страницы «Джентльмена» на подпись в печать. – Мы издаем бабьи сплетни Ксантиппы Пылкой, женщины трудной судьбы?
– Ты же сказал, что нам интересно про лодку Абрамовича. К тому же Пылкая – твоя подружка, нет?
– У меня нет ни друзей, ни подружек, – стиснув зубы, процедил Кен, – у меня есть люди, с которыми я сплю, и люди, с которыми я работаю.
– Я думал, ты спишь с Пылкой, – поделился своими подозрениями замглавреда, – но ты меня успокоил. Я уже хотел было подать заявление. Мне казалось, что у нас появились принципиальные разногласия, – голос зама звучал ернически. – У нее толстые икры. Согласись, если моему боссу нравятся женщины с толстыми икрами, а мне – нет, это – принципиальные разногласия…
– Икры у нее нормальные, а статья – говно, – ответил Алехин.
– Ок, дай я поковыряю. – Зам взял папку у главного редактора и стал разглядывать его пометки.
– Запомни, Глеб, нас не интересует, что одна баба сказала другой. «Джентльмен» не сплетничает…
Глеб глумливо перебил босса:
– «Джентльмен» не сплетничает, но интересуется ближними, потому что порядочному человеку надлежит думать о ближних.
– Ксантиппа никогда не была на лодке Абрамовича, – тихо, но жестко объявил главный редактор, – и поэтому исходит ядом. Нам интересен Абрамович, а не страдания девочки, которую злые мальчишки не пустили в песочницу. – Алехин опять хлопнул дверью.
– Я же говорю, «Богатые тоже плачут», – подытожил стилист. – Смотрите в следующей серии: Климов нашелся в Бангкоке, но впал в кому.
В комнате раздались смешки.
Едва Алехин сел за стол, как зазвонил его редакционный телефон. Ассистентка неуверенно сообщила, что звонит какой-то профессор из Парижа, по имени Бриен. «Бриен, Бриен, – задумчиво повторил Кен. – Ну, соединяй». Голос был вежливым с едва заметным французским акцентом:
– Мосье Алехин, это профессор Бриен из Сорбонны, если помните, мы встречались с вами на конгрессе по канонистике в Сиракузах, штат Нью-Йорк, я делал доклад по глоссаторам Экстраваганций Иоанна XXII.
– Ах, ну как же, – воскликнул Алехин так, как будто речь шла о шашлыках на Истре в прошлый уикенд, – мы еще с вами переписывались, мосье Бриен!
– Вы мне очень помогли, мосье Алехин, – голос профессора звучал ласково, – как жаль, что вы решили оставить медиевистику.
– Сам иногда жалею, – признался Алехин, которого стал утомлять разговор ни о чем.
– Простите, что отнимаю ваше драгоценное время, но прочел сегодня в «Фигаро», что вы держали в руках духовную папы Климента VI, обнаруженную этим олигархом, – Бриен замялся, – АбрАмович, кажется, – иностранцы выучили фамилию только одного русского богача, но и ту произносили с ударением на второй слог.
– Его зовут Федор Климов, – поправил Алехин.
– Ах, ну да, извините, мне нелегко даются трудные славянские фамилии. Так это правда?
– Профессор, я не специалист по XIV веку, но могу вас заверить, я держал в руках подлинник.
– Насколько я понял, оригинал пропал.
– Судя по всему, да, – сухо подтвердил Алехин.
– Но у вас, кажется, осталась копия? – голосом престарелого сладострастника спросил профессор.
– Она мне не принадлежит, – соврал Алехин. Документ лежал у него на столе рядом с пергаментными листами дневника Хуго де Бофора.
– Как бы я хотел с вами встретиться, – пропел профессор, – я заканчиваю книгу о Клименте VI. Этот документ стал бы несомненно сенсацией…
– Повторяю, мосье Бриен, он мне не принадлежит.
– Но вы могли бы представить меня наследнице мосье… – профессор замялся, – Ка-лы-мо-ва, – выговорил он, наконец, по слогам.
– Я спрошу госпожу Климову, мосье, обещаю вам. – Алехин стал раздражаться.
– Большое вам спасибо. Могу я попросить ваш мейл, мосье Алехин, я вышлю вам все свои контакты. – Алехин продиктовал и разъединился.
Главный редактор немедленно вернулся к интересовавшему его куску из дневника Хуго де Бофора. «Конечно, якорь Климента! Об этом всякий школьник знает», – Алехин преувеличивал познания школьников в атрибутике святых, но история о якоре Климента, папы римского, которого замучили в Крыму и почитали святым даже в православной церкви, действительно, была хорошо известна. Итак, «Семь ангелов хранят секрет. // Когда найдешь из них ты четверых, // Увидишь остальных сначала в голове своей, потом в камнях», – писал Климент в духовной. То есть, по мысли папы, все могут увидеть четырех ангелов. Так же, как любой «простец» заметит пять лепестков на гербовых розах Климента. Но есть еще два тайных лепестка, три тайных ангела, которых нужно сначала увидеть «в голове своей». Определенно, существует некая логика, по которой четверка и пятерка превращаются в семерку. Он взял листок бумаги и начертил крест, а рядом якорь. «Ах, я осел! – воскликнул Кен. – В кресте не четыре точки, а пять. «Там пятый ангел будет ждать тебя».
«Снова пять! – он поставил цифры на концах перекладин и на их пересечении в центре. Как раз об этой центральной точке он не подумал. Теперь все сходилось: – «В бутоне древо жизни угадаешь» – пять лепестков гербовой розы совпадают с пятью точками «древа жизни», то есть креста. Якорь же дает семь точек. – Алехин пронумеровал их на листке бумаги. – Пятерка превращается в семерку. Так-так».
Вновь зазвонил телефон, на этот раз мобильный. Алехин раздраженно ответил. Трубка клокотала грудным и страстным голосом:
– Кенчик, это Ксантиппа Пылкая. – Звонок светской писательницы не предвещал ничего хорошего. – Кенчик, ты можешь меня взять в джетик?
– Ксантип, какой джетик?
– Ну, вы же летите в Ниццу, я правильно поняла?
– Кто это мы? – изобразил недоумение Алехин.
– Мне Ленка говорила – знаешь Ленку? Она подруга девушки Мамута. Так та, ну в смысле девушка Мамута, сегодня пила с Лизетт кофе в «Веранде у дачи»… Твоя Лизетт просто прелесть. Я всегда говорила, что эта лучшая невеста Москвы. В ней чувствуется настоящая порода. Ну вот, сидит Лизетт с этой, ну не важно… Да, а ты представляешь, кого они там видели? Это финиш. Нет, я тебе должна рассказать. Ты Димку Рыболовлева знаешь? Ну «Уралкалий», он еще дом Дональда Трампа купил за сто миллионов…
– Ксантипп, короче, ты о чем хотела спросить? – не выдержал Алехин.
– Подожди, я сейчас тебе расскажу, ты упадешь. Кенчик! – восхищенно тараторила Пылкая. – Именно ты это должен знать. Так вот, Лизетт сидит с этой, ну не важно. Заказали кофе, взяли по маковому тортику – ты же знаешь, там тортики – объедение, не такие, конечно, как у меня в булочной на Патриках… ты же там был? Вот у кого лучшие в Москве маковые тортики! И еще обязательно попробуй макароне. Нежнейшие… – У Алехина заболела голова.
– Извини, Ксантип, – он едва вклинился в паузу, которая понадобилась Пылкой, чтобы вдохнуть воздух в легкие. Кислород еще не достиг ее мозга, и Кен успел-таки продолжить:
– Ксантипп, я сейчас очень занят. У меня совещание.
– Ой, прости. Один вопрос. Мне срочно надо в Ниццу. Этот мой мужчина всей жизни, ну которого ты видел в Лондоне, на белом «Роллсе», я еще тогда каблук сломала на своих лабутанах. Мне их, кстати, испортили. Никогда не сдавай обувь в Кисловском. Там такая хамка работает. Так вот этот мужчина всей жизни, представляешь, гад… – У Ксантиппы была напряженная, запутанная и времена трагическая личная жизнь. Алехин грубо перебил ее:
– Я понял, я спрошу Лизу, если она, конечно, летит в Ниццу и не собирается взять с собой хор кубанских казаков, чтобы не скучать в дороге, – он с облегчением разъединился посреди потока пламенных благодарностей Ксантиппы.
«Так, розу сладкую вкусив, // В бутоне древо жизни угадаешь», – повторил Алехин, рисуя рядом с крестом и якорем еще и розу. Снова зазвонил телефон. Главный редактор выругался и сломал пополам пластмассовую ручку. В трубке был испуганный голос ассистентки, которая умела по малейшим вибрациям в голосе начальника угадывать его раздражение. Теперь она явственно слышала ярость.
– Перезвонить попозже? – робко предложила она.
– Нет, все в порядке.
– Вам звонят из комиссариата полиции Авиньона, комиссар… – она долго не решалась произнести фамилию, – Гандон.
– Нет, все в порядке.
– Вам звонят из комиссариата полиции Авиньона, комиссар… – она долго не решалась произнести фамилию, – Гандон.
Алехин вздрогнул и напрягся.
– Соединяй.
– Мосье Алехин? Это комиссар Комндом. У нас появилась новая информация.
– Очень хорошо, но не лучше ли вам позвонить мадемуазель Климовой.
– Это касается вас и документа, о котором вы упоминали. Мы сможем встретиться?
– Я в Москве, комиссар.
– Понимаю, но нам необходимо переговорить. Это срочно. Когда вы сможете вылететь?
– Комиссар, дайте мне ваш телефон, и я перезвоню вам попозже. Мне надо посоветоваться.
Алехин записал номер на листке, где до этого нарисовал крест, якорь и полрозы.
Место не установлено
Полковник ФСБ Петр Евгеньевич был мужчиной среднего возраста, но весьма спортивным. Он только что проплыл пятьсот метров. Вышел из бассейна, взял с табурета белое пушистое полотенце, наскоро промокнул тело и сел на гимнастический мат. В положении полушпагата он находился минуту-другую, изучая высокие мачтовые сосны, стоявшие за стеклянными стенами бассейна. Вошел молодой парень в дурно сидевшем костюме. Он вежливо кашлянул, сутулясь и пряча лицо, прошмыгнул к небольшому журнальному столику, положил туда папку, подождал немного, исподтишка изучая мускулистую спину начальника, а потом решил удалиться. У самой двери его настиг вопрос:
– Там что-нибудь интересное? – Петр Евгеньевич сидел в той же позе. Молодой человек вытянулся и попытался убрать с лица выражение школьника, которого поймали за курением. Но выражение не убиралось:
– Пустяки, товарищ полковник, пара распечаток из газет, которые вас могут заинтересовать, кое-что из Интернета.
– Свободен, – сказал полковник и закрыл глаза. – Да, а где вам такие убогие костюмы выдают?
– Известно, где. – К выражению лица школьника, которого поймали за курением, добавились красные уши.
– Свободен, – повторил Петр Евгеньевич. Молодой человек стукнул каблуками не менее убогих ботинок с квадратными носами и вышел.
Полковник поднялся, набросил халат и взял папку. Там были распечатки, относящиеся к каким-то сделкам в металлургии и нефтегазовой отрасли, клеветническая статья из Washington Post, разоблачение коррупционных схем ВТБ от известного блогера и много прочей нудной мути. Петр Евгеньевич совсем было потерял интерес к папке, как вдруг заметил на одной из распечаток смутно знакомое лицо. «Алехин…» – произнес он вслух. На снимке был изображен мужчина в черном костюме в обнимку с двумя девушками. Подпись гласила: «Елизавета Климова (слева) с бойфрендом Иннокентием Алехиным и Мэрайей Кэри на вечеринке русских олигархов».
– Как же, как же, – бубнил полковник, – дело об убийстве в Милане. Страсть и смерть. Так значит, Иннокентий Александрович, вы теперь к богатой наследнице пристроились? – спросил Петр Евгеньевич у фотографии. – Пора нам возобновить знакомство.
Он прочел небольшую заметку из «Фигаро» и замурлыкал:
– Славно, средневековые тайны, это я люблю. – Полковник взял трубку и попросил разузнать, где сейчас находится Алехин Иннокентий Александрович.
Кап-Ферра
Ленка, которая была подругой девушки Мамута, не ошиблась. Лиза действительно призналась за маковым тортиком в «Веранде у дачи», что не может оставаться в Москве и хочет развеяться. Кен взял пару days off, быстро собрался и отправился во Внуково-III. Услышав про Ксантиппу, Климова-младшая, конечно, поморщилась, но Кен сказал, что у девушки проблемы не только с «мужчиной всей жизни», но и с кэшем. К тому же «эта ужасная Ксантиппа», как выражалась Лиза, говорит без умолку, и у Лизы просто не будет шанса погрузиться в депрессию. За три с половиной часа Пылкая поведала притихшим друзьям историю про неравную войну, которую отчаянно вела с троллейбусами, паркующимися по ночам под ее окнами, про хамку в магазине электроники, про равнодушных продавцов в бутике нижнего белья, про ноющую боль в пояснице после падения с лыж в Куршавеле, про новую линию косметики, кардинально выводящую пигментные пятна и многое другое: страшное, удивительное и парадоксальное. В результате Лиза даже пригласила «Ксантипку» провести с ней пару дней на вилле в Кап-Ферра. Кену она шепнула, что Пылкая – отличное средство для отключки мозга. Она не дает шанса не только вставить слово, но даже начать думать.
Кен решил посмотреть на легендарную виллу, прежде чем звонить комиссару Комндому и ехать в Авиньон.
Ксантиппа, слава богу, отправилась разбираться с «мужчиной всей жизни», пообещав «держать их в курсе». Алехин предположил, что она скоро нагрянет, раздавленная, униженная и в слезах. «Нас ждет веселая ночь», – подмигнул он Лизе.
На огромной террасе высоко над морем подали ледяное шампанское и фрукты.
– Мадемуазель, что вы желаете на обед? – осведомился седовласый дедушка в белом кителе. На этот раз дедушка был французским.
– Какой-нибудь рыбы, Алэн, – она жестом показала, что не закончила и перешла на русский: – Кен, ты ведь будешь рыбу?
– Угу, – пробурчал он, роясь в своем мягком бауле, – куда я мог засунуть телефон этого Гандона?!
– Ерунда, сейчас тебя соединят, – сказала Лиза и перешла на французский: – Алэн, не могли бы вы соединить Кена с криминальной полицией Авиньона. Он хотел бы поговорить с комиссаром Ганд… ой, пардон, – смутилась Лиза. – Кен, как правильно?
– Комн-дом, – по слогам произнес Алехин.
Дедушка кивнул и удалился.
Алехин взглянул на Лизу, по лицу которой блуждала блаженная улыбка. Она смотрела на белые лодки, бороздившие голубое море, и слегка щурилась. Хоть на террасе и лежала глубокая тень крыши, солнца было так много, что оно золотило волосы, кожу и глаза Лизы, ставшие совсем янтарными. Кен нежно поцеловал ее в пахнущее пирожным плечо. Она прижалась к нему. Время остановилось.
– Мосье, – вывел их из благостного оцепенения дедушка, – комиссар Комндом.
– Здравствуйте, комиссар, это Иннокентий Алехин, вы хотели встретиться. Я смогу завтра быть в Авиньоне.
– Простите, кто это? – ответил голос, полный недоумения.
– Иннокентий Алехин, – растерянно повторил Кен, – вы же мне звонили в Москву по делу об исчезновении Климова. Вы сказали, что у вас появилась новая информация.
– Ах да, припоминаю… Вы тот русский, который работал с каким-то пропавшим документом.
– Именно так, – облегченно выдохнул Кен.
– Но, уверяю, мосье, у меня не было и в мыслях вам звонить. Извините, меня ждут, – довольно грубо сообщил комиссар и разъединился.
Кен, который в процессе разговора стал нервно ходить по террасе, сел в кресло напротив Лизы:
– Кто-то хотел нас сюда выманить, и этот кто-то, возможно, убил твоего отца.
– Наш план сработал, – спокойно сказала Лиза, – теперь мы наживка.
По пути из Неаполя в Марсель, лето Господне 1348, месяца января 16-й день
Несмотря на то что Иоанне грозила смертельная опасность, не просто было вырвать ее из состояния безразличия, в котором она оказалась вследствие пристрастия к вину. Наконец в последнее мгновение королева все-таки решилась покинуть Неаполь, чтобы укрыться в принадлежащем ей графстве Прованс, на землях которого находится город Авиньон. Там, под защитой верных ей людей, сможет переждать опасность. Мы же сделаем все, чтобы завершить это трудное дело к выгоде Святого Престола, которая одна являлась мне утешением среди крови и предательств нашего века. В дорогу решил взять купца по имени Томазо из Генуи да лекаря Мордехая, которые, к радости моей, согласились. Вышеупомянутому Джованни Боккаччо передал пятьдесят флоринов, чтобы сообщал мне обо всех событиях в Неаполе. Устроившись, позову к себе Клару с ребенком и матерью. Пока же отослал им пятьсот флоринов на нужды.
Чтобы сделать отъезд королевы незаметным, взял на себя снаряжение галей, будто бы это я собирался отбыть из Неаполя к господину нашему папе. Ибо опасался, как бы у кого из знатных не возникло соблазна схватить Иоанну и тем заслужить милость Венгра. Галеи, которые я нанял, достал нам купец Томазо из Генуи, опытный в таких вещах. Туда под видом моего скарба перенесли всю сокровищницу Неаполя, надо сказать, весьма скудную. Кроме короны, пары сережек, браслетов и поясов, что носила королева, была там золотая статуя орла, меч правосудия, два покрытых бархатом седла да двести флоринов.
Из-за бурного моря не смогли подойти к Новому замку, где волна легко могла бросить нас на камни. А потому решили доставить королеву в гавань сушей. Там под защитой пирса море было спокойнее.
Итак, ночью 15 января покинули мы Новый замок, причем Иоанна была одета как простая женщина и шла подле Мордехая, словно его конкубина. Мордехай сжимал под плащом обнаженный меч, чтобы в случае чего защитить Иоанну. Тут же семенил и наложник королевы, камерарий Энрико, бледный и перепуганный до смерти. Я же важно шествовал впереди, а окружала нас стража с алебардами в руках. Немногие прохожие, хоть и смотрели подозрительно, подойти или как-то остановить нас не решились, опасаясь знамени Святого Апостольского Престола, которое несли передо мной солдаты самого устрашающего вида. Черное небо рассекали молнии и лил дождь. Но не могли мы ждать другой погоды, ибо Венгерский король стоял уже в двух днях пути от Неаполя.