Торопливо выбрал монеты, схватил медальон и поспешно вернулся. Солдаты вздохнули с облегчением, когда он спрыгнул в лодку. Афонин закричал срывающимся голосом:
– Гребите! Гребите скорее! Теперь уже ради наших шкур!
Весла вспенили воду с такой мощью, что Засядько лишь покрутил головой. Солдаты спешат еще и как можно быстрее отойти от зачарованного корабля, который плавает сам по себе, без команды. А может, команда и есть, но вся из призраков?
Пока добирались до берега, Засядько вкратце рассказал, какой корабль внутри, какие богатства, что на столе и под столом, в гардеробах и сундуках. Солдаты ахали, едва не роняли весла. У всех были белые как мел лица, вытаращенные глаза и раскрытые рты. То-то будет рассказов, подумал Засядько, когда эти простые люди вернутся в свои дремучие села, лесные деревеньки!
Пока доплыли, набили кровавые мозоли. Еще попали в полосу отлива, неумело боролись с волнами, пока выбрались на мелководье. Уже и солдаты выбежали навстречу, помогли тащить лодку, стоя по уши в воде, скрываясь с головами под набегающими волнами.
Они же и вытащили лодку на берег, а гребцы попадали на песок, едва отошли на пару шагов. Засядько пошел к подводе, что держалась в сторонке. Грессер явно оберегал жену и дочь от вида купающихся мужиков.
Возница, увидев идущего к ним русского офицера, дернул за вожжи, и лошади нехотя сделали несколько шагов навстречу. Засядько чувствовал, как из глубин души поднимаются злость и горечь. Дернуло же его полезть в тот белокаменный дворец! Теперь взвалил на плечи самую странную ношу, какую только мог себе представить. Расскажи Балабухе или Быховскому – не поверят.
Из повозки вылез Грессер, помог выбраться Кэт. Она прижимала к груди завернутую в шаль Олю. От моря несло прохладой. Пронзительно вскрикивали чайки.
Грессер подошел к Александру. Голос барона был хриплым от усилий:
– Мы… мы вынуждены просить о помощи. Замок Трипопулоса, друга князя Волконского, разграблен до основания… Турки вывезли все деньги, драгоценности, утварь… Он разорен и не может нам помочь даже выбраться с этого острова…
Оля нетерпеливо ерзала в руках матери, наконец требовательно протянула руки:
– Хочу к нему!
Кэт шикнула на дочь, повернула ее так, чтобы та не видела Александра, но Оля вывернулась, улыбнулась красивому офицеру:
– Хочу к тебе.
Кэт шикнула громче, шлепнула по оттопыренной попке. Сказала раздраженно:
– Зигмунд, да скажи прямо! Мы умоляем, чтобы нас взяли на борт. Нам без денег не выбраться отсюда. А у нас ни копейки…
Грессер нервно сглотнул, опустил глаза. Засядько видел, каких усилий ему стоит держать свою гордость в узде. В своем имении он был царь и бог, соседи уважали и побаивались, в городе знали и симпатизировали. В любом уголке Херсонщины он мог бы остаться без денег, но к нему отовсюду бы поспешили с раскрытыми кошельками. Но то степи Херсонщины, обычная земля, хотя с теми же родниками с хрустально чистой водой, зелеными рощами, реками, синим безоблачным небом…
– Я не думаю, – сказал он серьезно, – что вам удалось бы сесть на военный корабль российского флага, будь вы не дочерью князя… а вы – не бароном, а даже родней здравствующему императору. Правила строги, но благодаря им мы как раз и бьем турок, у которых… с дисциплиной слабовато. Но здесь постоянно шныряют их фелюги. Любая за небольшую плату отвезет в порт, где стоят большие торговые корабли. Оттуда и отплывете в Россию.
– Прямо в Россию? – спросила Кэт с надеждой.
– Лучше прямо. Думаете, туда ходит мало кораблей? Да теперь уже Россия становится владычицей морей и океанов!
Глаза Кэт вспыхнули надеждой, но тут же погасли. Ее некогда звонкий голос стал тусклым, как засиженное мухами стекло:
– Туда нам не добраться. Они взяли все…
Он только сейчас заметил распухшие мочки ушей, где темнели коричневые комочки крови. Серьги у нее выдрали силой, разрывая плоть!
Сердце забухало чаще, пальцы стиснулись в кулаки так, что костяшки побелели, а кожа заскрипела. С неимоверным усилием заставил взять себя в руки.
– Они не взяли жизнь, – возразил он. – Остальное восстановимо.
– Как? – спросила она с горечью. – У нас нет денег даже на молоко для Оленьки!
Александр отцепил от пояса и швырнул в телегу мешочек с золотыми монетами:
– А если вот так?
Возница ухватил, торопливо развязал веревочку. На колени хлынул поток золотых монет. Супруги Грессер ошеломленно смотрели на золотую струю, что с ласкающим сердце звоном образовала на коленях возницы горку, а оттуда стекала на дно повозки. В ней была новая одежда, карета, хорошие кони, слуги, оплата всех дорожных расходов до ближайшего порта, отдельная каюта на корабле, даже небольшой запас на непредвиденные расходы!
Малышка наконец дотянулась до Александра, обняла его за шею, поцеловала и сказала очень серьезно:
– Я тебя люблю!
– Я тебя тоже, – ответил Александр.
– Ты меня жди!
– Обязательно, – пообещал Засядько. Он вытащил из кармана медальон, надел ей на тонкую детскую шею. – Это тебе.
Кэт потянула дочь, детские руки расцепились. Кэт так и усадила малышку в телегу: ребенок не отрывал глаз от красивого мужественного офицера с темным, как грозовая туча, лицом, при одном имени которого мама всякий раз плачет горько и безутешно.
Возница помог Грессеру собрать золотые монеты, наконец телега повернула по большому кругу. Грессер поклонился:
– Мы… в самом деле бесконечно признательны. Как только вернемся в Россию, я верну все с процентами.
Александр пожал плечами:
– Не стоит.
– Я это обязательно сделаю, – объявил Грессер. Он оживал на глазах. Морщины на сером лице разгладились, он гордо выпрямился. – Для моего состояния это сущая безделица. Укажите только адрес, по которому переслать.
– В действующей армии какие адреса? Но я же сказал, мне это ничего не стоило. Так что и благодарности не стоит. За такой пустяк.
Он надеялся, что это не прозвучит оскорблением, но они напряженно ждали от него чего-то подобного, не мог же этот малоросс не воспользоваться случаем унизить, никто не устоит перед искушением… и поняли его так, как ожидали понять, он увидел по их изменившимся лицам.
Грессер вырвал кнут и вожжи из рук возницы, озлобленно хлестнул коней. Те заржали и понесли. Загрохотали колеса, взвилось облачко желтой пыли. Но и в нем Александр разглядел детские ручки, что тянулись к нему трогательно и настойчиво.
Загребая ногами песок, он вернулся к своим солдатам. Те уже одевались, как овцы толпились вокруг Афонина. Тот, размахивая руками, изображал нечто огромное и ужасное, с которым, судя по упоминанию его имени, их отважный капитан сражался на корабле-призраке. А потом, когда всех побил и потоптал, он ходил по кораблю и видел, как призраки прячутся по углам, в каюте бравый российский капитан обнаружил только что раскуренную трубку с турецким табаком, еще слюни на мундштуке не высохли, а на столе чашки с тем же турецким кофе, совсем горячим, а за спиной звякала посуда, и призраки перешептывались, как все же сгубить отважных российских солдат!
ГЛАВА 21
В очередном кровавом десанте на один из десятков островов он привычно остался цел и невредим, только с головы до ног забрызгался кровью. Зато не повезло Куприянову. Едва ступив на землю, он получил сильный удар саблей по голове от турецкого солдата. Засядько распорядился храброго поручика перенести на корабль, чтобы врачи оказали ему посильную помощь.
Спустя неделю, когда он посетил раненого друга, тот уже улыбался:
– А здорово мы их?
– Здорово, – ответил Александр.
От врача он знал, что состояние поручика еще тяжелое. Рана не заживала. Куприянов сильно исхудал, глаза ввалились и потускнели. Много разговаривать ему не разрешали, поэтому Засядько, не вдаваясь в рассуждения, вскоре попрощался и ушел.
Из Европы продолжали приходить неутешительные вести. Александр I приказал произвести новый набор и предписал духовенству проповедовать Отечественную войну. Англия ссудила шесть миллионов фунтов. Пруссия двинула свои заново укомплектованные войска, Швеция примкнула к союзникам. Однако Наполеон без труда сокрушил прусскую армию. Мелких королей и герцогов изгнал из княжеств, пощадив только князей саксонских, ибо при дворе одного из них – герцога Саксен-Веймарского – жили величайшие умы Германии: Гете, Виланд, Шиллер, Йоганн фон Мюллер. Германия была разгромлена. Затем Наполеон в битве при Фридланде разгромил русские войска. Говорят, что, когда русский командующий Беннигсен, желая сохранить за собой дорогу на Кенигсберг, перешел Алле и сбил войско в кучу в узкой лощине на левом берегу реки, Наполеон воскликнул: «Не каждый день поймаешь неприятеля на такой ошибке!» Через несколько дней был заключен Тильзитский мир, который положил конец существованию и четвертой коалиции.
– А что теперь? – спрашивал Куприянов. Он все еще не поднимался с больничной койки.
– Вернемся домой, – высказал догадку Засядько.
– Я в это уже не верю!
– Александр Первый и Наполеон делят мир. Две самые могучие военные монархии Бонапарт сокрушил, а третью склонил содействовать своим замыслам. Надеюсь, что теперь мы сможем наконец отдохнуть от кровопролития. А я… займусь своими делами.
– А сейчас ты чем занимался?
– Служил. А теперь буду работать.
Засядько ошибся. Ракетами заниматься не пришлось, снова ему выпал бранный путь. Александр I возобновил войну с Турцией. Сразу по возвращении из архипелагской экспедиции Засядько был направлен в действующую армию на турецкий фронт.
В первый же день по прибытии он отличился при взятии Измаила и за беспримерную храбрость и распорядительность был награжден орденом Святого Владимира IV степени с бантом.
Силы русских и турецких войск были примерно равны: около 80 тысяч с той и другой стороны. Но русские были закалены в боях, хорошо снаряжены, ими командовали такие опытные военачальники, как Кутузов, Милорадович, Марков, Воинов, Исаев, Платов, Засс и французский эмигрант Ланжерон при главнокомандующем Прозоровском. Турецкая армия была плохо организована, а начальствовал над нею великий визирь Юсуф, восьмидесятилетний старик, известный главным образом по тем поражениям, какие нанес ему Наполеон во время египетской кампании. Однако, несмотря на это, турецкая армия сражалась с таким упорством и отвагой, что русские войска потерпели ряд поражений. При штурме Браилова русские потеряли 5 тысяч человек, причем штурм был отбит. Говорят, главнокомандующий заплакал, узнав об этом.
Неудачная попытка захватить Кладов окончательно сокрушила Прозоровского. Он скончался 21 августа, его преемником стал Багратион. Начав осаду Силистрии, он тоже потерпел поражение и ушел обратно за Дунай, имея в войсках 20 тысяч больных и раненых.
Багратион был отозван в Петербург, и главнокомандующим был назначен граф Каменский. С 22-го по 26 мая он произвел переправу через реку неподалеку от Гирсова и направился к Шумле, по пути уничтожив довольно значительное войско Пехлеван-паши. В этом сражении снова отличился Засядько. Он умело сосредоточил своих солдат на самом уязвимом участке и мощным ударом опрокинул турецкие ряды.
6 июня был взят Туртукай. За удачный штурм Александру был пожалован орден Святой Анны II степени. Однако высокая награда его не радовала. Он с грустью отмечал, что уже второй год Турция со своими нерегулярными войсками и стариком главнокомандующим, которого французы били в Египте, ухитряется успешно сражаться с русской армией. В кампании 1810 года русские потеряли убитыми и умершими от ран и болезней 27 тысяч человек, не считая 9 тысяч, которые стали совершенно непригодны к военной службе. Одно Засядько мог сказать себе в утешение: в его батальоне еще ни один человек не умер от болезней. Он строго следил за обмундированием своих солдат и снабжением их в достаточном количестве медикаментами.
Во время этих бесконечных боев произошла одна мимолетная встреча, которую Засядько впоследствии нередко вспоминал. Перед штурмом Измаила он решил скрытно переправить батарею на неприятельский берег, чтобы во время атаки поддержать наступающие колонны. Напрасно старшие офицеры убеждали, что полковнику – уже полковнику! – не следует лично ходить в разведку, что для этого существуют казаки и летучие отряды, – Засядько был непреклонен.
Он отобрал нескольких казаков и велел дождаться темноты. К вечеру один из казаков пригнал большой челн. В нем сидели два человека: Александр узнал характерные чубы и широкие шаровары запорожцев. Один из прибывших был старик, второму нельзя было дать больше двадцати. Оба загорелые, широкоплечие, кряжистые.
– Откуда вы? – спросил Засядько удивленно.
– С того берега, – степенно отозвался старик. Держался он спокойно и с удивительным для простолюдина достоинством.
Александру все стало ясно. Это были те запорожцы, которые в 1775 году ушли за Дунай от войск Екатерины II. Казацкий старшина и кошевой Петро Калнышевский были взяты в полон и увезены в Россию, Запорожская Сечь была уничтожена, но эти казаки не смирились, устроили Сечь Задунайскую…
– Нам нужно перебраться на тот берег, – сказал Засядько. – Вы сможете высадить нас в таком месте, чтобы турки не заметили?
– Мы многое можем, – ответил старик степенно.
– Предупреждаю, – сказал Засядько, – если откажетесь, мы заберем лодку и высадимся сами. А в случае неудачи на вашей совести будут два десятка загубленных христианских душ.
Запорожцы переглянулись. Младший опустил глаза, а старший сказал все так же неторопливо:
– Перевезем, почему ж не перевезти? Места мы знаем, не сомневайтесь. Сколько лет тут рыбу ловим, каждая камышинка знакома с детства.
Дождавшись темноты, отряд погрузился в челн. Запорожцы сели на весла. Младший оттолкнулся от берега, и лодка поплыла через широкую реку, которая в темноте казалась безбрежной. О борт тихо плескалась вода, над головой сияли ко всему равнодушные звезды. Луна часто ныряла за темные облачка, и тогда становилось совсем черно.
Засядько стоял на носу, внимательно вглядываясь в темноту. Руки его лежали на пистолетах и сабле. У него за спиной казаки, осмелев, начали потихоньку переговариваться. Один из них негромко спросил старика запорожца:
– Как вы живете с турками? Не притесняют? В магометанскую веру не силуют?
– Боронь Боже, – ответил старик приглушенным голосом. – Живем, как жили. Ни веры, ни обычаев не трогают. Правда, налоги берут. Но и со своих дерут точно такие же…
Засядько напряг память, вспоминая фамилию нарушителя тишины:
– Котляревский! Прекратить разговоры!
Казак умолк, даже спрятал кисет, из которого собирался угостить запорожцев табаком. Все притихли. Лишь старик запорожец проговорил с добродушной ленцой:
– В этом месте нет турок, не сомневайтесь. Не услышат, хоть песни пой. – Затем повернулся к казаку и спросил: – А ты, случайно, не родственник тому Котляревскому, который написал «Энеиду»?
Казак замялся и шепотом признался, оглядываясь на строгого полковника:
– Это я и есть…
– Ух ты, мать честная! – обрадовался запорожец. – Сподобил же Бог встретить. Что ж ты в простых казаках служишь? Иди до нас, мы тебя кошевым поставим!
Засядько, открывший было рот, чтобы прикрикнуть на казаков, замер. Котляревский! Автор восхитительной пародии, ставшей народной поэмой? И такой молодой еще, всего на восемь-десять лет старше…
Впереди показался пологий берег. Челн мягко ткнулся в песок, младший запорожец выпрыгнул и потащил лодку подальше на берег.
Засядько подозвал двух казаков, которые выглядели понадежнее, строго приказал, указывая на Котляревского:
– Чтоб у этого и волос с головы не упал! Жизнями отвечаете, поняли? Его голова всех наших стоит.
Вместо казаков отозвался старик запорожец:
– Сбережем ясного сокола, не сомневайтесь. Сами костьми ляжем, а его сбережем.
И впервые дружелюбно посмотрел на офицера в русской форме. Засядько проверил пистолеты, выпрыгнул на берег. Следом за ним поспешили казаки и старик запорожец.
Один из казаков, оказавшись рядом с Засядько, сказал вполголоса, чтобы не слышал тот, кого он поручил охранять:
– Это наш штабс-капитан…
– Котляревский? – не поверил Засядько.
– Он самый.
– Так почему в одежде рядового?
– Нарочно переодевается, чтобы в разведку ходить было сподручнее. Никому не верит, окромя своих глаз.
Весной 1811 года главнокомандующий русских войск Каменский заболел и был заменен Кутузовым. Тот сразу же вспомнил, что во времена Екатерины II ему удалось, к досаде европейской дипломатии, заключить сепаратный мир с диваном. И на этот раз он сумел вести в одно и то же время и переговоры, и военные действия.
Засядько находился на острие сражений во время битв при Разграде и Кади-Кее. За прекрасно проведенное сражение при Разграде, умелое стратегическое видение и высокое тактическое мастерство, а также за беспримерную отвагу и мужество его наградили золотой шпагой с надписью «За храбрость».
Он отбил атаку на батарею и, увидев благоприятный момент, вскочил на бруствер:
– В атаку! Быстрее!
Голос его был звонок и страшен. Солдаты начали выскакивать наверх, перепрыгивали через убитых и раненых противников. Выставив штыки, бросились на отступающих. Отступление превратилось в бегство, Засядько бежал впереди, рубил бегущих, он стремился достичь знаменосца, а солдаты свирепо били штыками и прикладами, вымещая злость и ярость за убитых товарищей.
Знаменосца окружали дюжие солдаты в синих мундирах. Ятаганы свирепо блестели в широких ладонях, турки отступали, прикрывая его своими телами.
– Добыть знамя! – велел Засядько. – Добыть непременно!