Дверь в противоположной стене отворилась; по винтовой лестнице мы спустились вниз. Колонны, балкончики, своды незаметно перешли в белоснежные и серебряные пластиковые коридоры. Мы продолжали идти, ничего не говоря, не то порознь, не то вместе; эта ситуация все более тяготила меня, но что можно было поделать? Начать сакраментальную, в традициях прошлого века, церемонию знакомства?
Приглушенные звуки оркестра. Мы словно попали за кулисы невидимой сцены, в глубине несколько столиков с отодвинутыми креслами, женщина остановилась и спросила спутника:
- Ты не пойдешь потанцевать?
- Не хочется, - ответил он. Я в первый раз за все время услышал его голос.
Он был красив и в то же время проникнут безволием, непонятной ленью, как будто этого человека ничто на белом свете не интересовало. У него был прекрасный, почти девичий рот. Он взглянул на меня. Потом на нее. Стоял, смотрел и молчал.
- Ну, тогда иди, если хочешь... - сказала она. Он раздвинул портьеру, служившую одной из стел, и вышел. Я шагнул за ним.
- Простите! - услышал я сзади. Я остановился. За занавесом раздались аплодисменты.
- Присядем на минутку?
Я молча сел. В профиль она была великолепна. - Я Аэн Аэнис.
- Эл Брегг.
Она казалась удивленной. Не моим именем. Оно ей ничего не говорило. Скорее всего тем, что я так равнодушно воспринял ее имя. Теперь я мог присмотреться к ней вблизи. Ее красота была совершенной и беспощадной. И спокойная властная небрежность движений тоже. Розово-серое, больше серое, чем розовое, платье создавало фон, на котором еще ослепительней белели лицо и руки.
- Я вам не нравлюсь? - спокойно спросила она. Теперь уже пришла моя очередь удивляться.
- Я вас не знаю.
- Я Аммаи - из "Настоящих".
- Что это за "Настоящие"?
Ее взгляд с любопытством скользнул по мне.
- Вы не видели "Настоящих"?
- Я даже не знаю, что это такое.
- Откуда вы здесь взялись?
- Пришел из отеля.
- Ах, вот как, из отеля?.. - в ее голосе чувствовалась явная ирония. - А можно узнать, где вы были до того, как попали в отель.
- Можно. Фомальгаут.
- Что это такое?
- Созвездие.
- Что?!
- Звездная система, двадцать три световых года отсюда.
Ее веки вздрогнули. Губы раскрылись. Она была великолепна.
- Астронавт?
- Да.
- Понимаю. Я реалистка, довольно известная. Я помолчал. Музыка продолжала играть.
- Вы танцуете?
Я чуть не рассмеялся.
- То, что сейчас танцуют, - нет.
- Жаль. Но это поправимо. Почему вы это сделали?
- Что?
- Там, на мостике. Я не сразу ответил.
- Это было... инстинктивно.
- Вы... уже бывали?
- В этой пироге? Нет.
- Нет?
- Нет.
Минута молчания. Ее глаза, только что зеленые, сделались почти черными.
- Только в очень старых фильмах можно увидеть нечто подобное... - сказала она почти лениво. - Этого никто не сможет сыграть. Не удается. Когда я увидела это, я подумала... что вы...
Я ждал.
- Могли бы. Потому что вы приняли это всерьез. Так?
- Не знаю. Возможно.
- Это ничего. Я знаю. Хотите? Я в хороших отношениях с Френетом. Может быть, вы не знаете, кто это? Я ему скажу... Это главный режиссер реалов. Если вы только захотите...
Я расхохотался. Она вздрогнула.
- Простите. Но - великие небеса, черные и голубые! - вы решили... ангажировать меня...
- Да.
Она но казалась оскорбленной. Скорее наоборот.
- Благодарю. Но, знаете ли, лучше не стоит.
- Но вы можете по крайней мере сказать, как вы это сделали? Это не секрет, надеюсь?
- Вас интересует, как я мог решиться?
- О, вы очень сообразительны.
Она умела улыбаться одними только глазами, как никто другой. "Подожди, сейчас у тебя пропадет желание искушать меня", - подумал я.
- Это очень просто. И никакого секрета. Я не бетризован.
- О...
Мгновение мне казалось, что она вот-вот встанет, но она овладела собой. Ее огромные бездонные глаза снова обратились ко мне. Она смотрела на меня как на дикого зверя, как на хищника, притаившегося в одном шаге от нее, словно ужас, который я пробуждал, доставлял ей в то же время какое-то извращенное наслаждение. Это было как пощечина, это было хуже, чем если бы она просто испугалась.
- Вы можете?
- Убить? - подсказал я, галантно улыбаясь. - О да. Вполне.
Мы замолчали. Музыка играла. Она то и дело поднимала на меня глаза. Но продолжала молчать. Я тоже. Аплодисменты. Музыка. Аплодисменты. Молчание. Внезапно она поднялась.
- Вы пойдете со мной?
- Куда?
- Ко мне.
- На брит?
- Нет.
Она повернулась и пошла. Я сидел недвижимо. Я ненавидел ее. Она шла не оглядываясь, совсем не так, как все женщины, которых когда-либо я видел. Не шла: плыла, как королева.
Я догнал ее у живой изгороди, где было почти совсем темно. Слабые отблески света, пробивавшиеся из павильонов, сливались с голубоватым ореолом городских огней. Она не могла не слышать моих шагов, но продолжала идти не оборачиваясь, словно была одна, даже когда я взял ее под руку. Она продолжала идти, и это было как еще одна пощечина. Я схватил ее за плечи, повернул к себе, ее лицо, белое в темноте, запрокинулось: она смотрела мне в глаза. Она не пыталась вырваться. Да и не смогла бы. Я целовал ее отчаянно, задыхаясь от ненависти, и чувствовал, как она дрожит.
- Ты... - сказала она низким голосом, когда я отпустил ее.
- Молчи.
Она попробовала высвободиться.
- Нет, - сказал я и снова начал ее целовать. И вдруг эта ярость перешла в отвращение к самому себе, я отпустил ее. Думал, она убежит. Она не шевельнулась. Пыталась заглянуть мне в лицо. Я отвернулся.
- Что с тобой? - тихо спросила она.
- Ничего.
Она взяла меня за руку.
- Идем.
Какая-то пара прошла мимо нас и скрылась во мраке. Я шагнул вслед за Аэн. Там, в темноте, все было или казалось возможным, но здесь, когда стало светлей, эта моя вспышка, которая должна была стать расплатой за оскорбление, показалась мне просто жалкой. Я почувствовал, что вхожу в какую-то фальшивую игру, такую же фальшивую, как все эти опасности, чары, все - и продолжал идти за ней. Ни гнева, ни ненависти, ничего - мне все было безразлично. Мы шли под высоко висящими огнями, и я ощущал свое огромное, тяжелое "я", которое делало каждый мой шаг рядом с ней гротескным. Но она как будто не замечала этого. Она шла вдоль насыпи, за которой рядами стояли глидеры. Я хотел было остаться здесь, но она скользнула рукой по моей руке, схватила ее. Мне пришлось бы выдергивать руку, я выглядел бы еще более смешным - этакое воплощение целомудренного космонавта, подвергающееся искушению.
Я сел рядом с ней, машина дрогнула и понеслась. Впервые я ехал глидером и сразу же понял, почему у них нет окон. Изнутри глидеры были прозрачными, как будто сделанными из стекла.
Мы ехали долго, молча. Центральные кварталы сменились причудливыми пригородными постройками - под небольшими искусственными солнцами лежали, утопая в зелени, дома, лишенные четких очертаний, то раздутые в виде странных подушек, то раскинувшие крылья настолько, что терялась граница между самим домом и его окружением - результат настойчивых попыток создать нечто такое, что не было бы повторением прежних форм. Глидер сошел с широкой проезжей части дороги, пересек темный парк и остановился у лестницы, переливавшейся волнами, как стеклянный каскад; проходя по ступеням, я видел простирающуюся под ногами оранжерею.
Тяжелые ворота бесшумно отворились. Огромный холл, охваченный под потолком галереей; бледно-розовые диски ламп без опор или подвесов; ниши в наклонных стенах, как будто пробитые в иной мир окна, в них - нет, не фотографии, не изображения, а живая Аэн, громадная: напротив - в объятиях смуглого мужчины, целующего ее, над потоком ступеней - Аэн в белом, непрерывно мерцающем платье, рядом - Аэн, склонившаяся над лиловыми цветами величиной с человеческое лицо. Идя за ней, я еще раз увидел ее же, в другом окне, девически улыбающуюся, одинокую, свет дрожал в ее медных волосах.
Зеленые ступени, Белая анфилада. Серебряные ступени. Прямые, уходящие вдаль коридоры, в них непрерывное, медлительное движение, словно замкнутое в них пространство дышало, бесшумно скользим стены, создавая проходы именно там, куда направляла свои шаги идущая впереди меня Аэн; можно было подумать, что неощутимый ветер сглаживает углы галереи, лепит ее перед нами, а все, что было до сих пор, - это только вступление. Степы светились тончайшими прожилками застывшего льда, и было так пронзительно светло вокруг, что даже тени казались мелочно-белыми. После девственной белизны этой комнаты бронзовые тона следующей были как крик. Здесь не было ничего, кроме неведомо откуда проникавшего света, источник которого словно находился внизу и освещал нас и наши лица снизу; Аэн сделала незаметное движение рукой, свет померк, она подошла к стене и несколькими движениями, словно заклинаниями, заставила ее вздуться: этот горб тут же стал разворачиваться, образуя нечто вроде двойного, широкого ложа - я достаточно разбирался в топологии, чтобы почувствовать, сколько гениальности было вложено в одну только линию изголовья.
- У нас гость, - сказала она, остановившись.
Из открывшейся панели выскользнул низенький, заставленный бокалами столик и, как пес, подбежал к ней. Склонившись над нишей с креслами - что это были за кресла, нет слов, чтобы описать! - она приказала жестом, чтобы появилась маленькая лампа; стена послушно выполнила желание, большие лампы погасли. Видно, ей самой надоели эти сворачивающиеся и на глазах расцветающие удобства, она склонилась над столиком и спросила, не глядя на меня:
- Блар?
- Пусть будет блар, - ответил я. Я ни о чем не спрашивал; не быть дикарем я не мог, но мог по крайней мере быть молчаливым дикарем.
Она протянула мне высокий конусообразный бокал с торчащей в нем трубочкой, он переливался как рубин, но на ощупь был мягкий, как шершавая кожура плода. Себе взяла другой такой же. Мы сели. До противности мягко, словно присел на тучку. Блар таил в себе вкус незнакомых свежих фруктов и какие-то крохотные комочки, которые неожиданно и забавно лопались на языке.
- Нравится? - спросила она.
- Да.
Возможно, это был какой-нибудь ритуальный напиток. Скажем, для избранников или, наоборот, для усмирения особо опасных. Но я дал себе слово ни о чем не спрашивать.
- Лучше, когда ты сидишь.
- Почему?
- Ты ужасно большой.
- Это мне известно.
- Ты нарочно стараешься быть невежливым?
- Нет. Мне это удается без труда. Она тихонько засмеялась.
- Я еще и остроумный к тому же, - продолжал я. - Куча достоинств, а?
- Ты иной, - сказала она. - Никто так не говорит. Скажи мне, как это получается? Что ты чувствуешь?
- Не понимаю.
- Ты притворяешься, наверно. Или солгал... нет. Это невозможно. Ты не сумел бы так...
- Прыгнуть?
- Я не об этом.
- А о чем?
Ее глаза сузились.
- Ты не знаешь?
- Ну, знаете, - протянул я, - так теперь и этого уже не делают?!
- Делают, но не так.
- Вот как! У меня это так хорошо получается?
- Нет. Совсем нет... но так, как будто ты хочешь...
Она не закончила.
- Что?
- Ты ведь знаешь. Я это чувствовала.
- Я разозлился, - признался я.
- Разозлился! - презрительно повторила она. - Я думала... сама не знаю, что я думала. Ты знаешь, ведь никто не отважился бы... так...
Я улыбнулся про себя.
- Именно это тебе так понравилось?
- Ты ничего не понимаешь. Мир лишен страха, а тебя можно бояться.
- Хочешь еще раз? - спросил я. Ее губы раскрылись, она снова смотрела на меня, как на порожденного воображением зверя.
- Хочу.
Она придвинулась ко мне. Я взял ее руку, раскрыл ладонь и положил в свою.
- Почему у тебя такая твердая рука? - спросила она.
- Это от звезд. Они колючие. А теперь спроси еще: почему у тебя такие страшные зубы? Она улыбнулась.
- Зубы у тебя обыкновенные.
С этими словами она подняла мою ладонь так осторожно и внимательно, что я вспомнил свою встречу со львом и только усмехнулся, не чувствуя себя задетым, потому что в конечном счете все это было страшно глупо.
Она приподнялась, налила в свой бокал из маленькой темной бутылочки и выпила.
- Знаешь, что это такое? - спросила она, прикрыв глаза, как будто напиток обжигал. Ресницы у нее были огромные, наверное искусственные; у всех артисток искусственные ресницы.
- Нет.
- Никому не скажешь?
- Нет.
- Это порто...
- Ну-ну, - сказал я на всякий случай.
Она широко открыла глаза.
- Я тебя заметила еще раньше. Ты сидел с таким ужасным стариком, а потом возвращался один.
- Это сын моего младшего товарища, - объяснил я. "Самое странное, что это почти что правда", - мелькнуло в уме.
- Ты знаешь, что обращаешь на себя внимание?
- Что поделаешь.
- Это не только потому, что ты такой большой. Ты иначе ходишь и смотришь, как будто...
- Что?
- Как будто остерегаешься.
- Чего?
Она не ответила. Ее лицо исказилось. Она задышала громче, посмотрела на свою руку. Кончики пальцев дрожали.
- Уже... - тихо сказала она и улыбнулась, но не мне. Ее улыбка стала восторженной, зрачки расширились, заполняя глаза, она медленно отклонялась, пока не оказалась на сером изголовье, медные волосы рассыпались, она смотрела на меня с каким-то торжествующим восхищением.
- Поцелуй меня.
Я обнял ее, и это было отвратительно, потому что во мне было желание и не было его - мне казалось, что она перестает быть самой собой, как будто она в любую минуту могла обратиться во что-то иное. Она вплела пальцы в мои волосы, ее дыхание, когда сна отрывалась от моих губ, звучало, как стон. "Один из нас фальшивый, подлый, - думал я, - но кто - она или я?" Я целовал ее, это лицо было болезненно прекрасным, потрясающе чужим, потом осталось лишь наслаждение, невыносимое наслаждение, но и тогда во мне притаился холодный, молчаливый наблюдатель; я не провалился в беспамятство. Изголовье послушно, как будто понимающе, превратилось в подушку для наших голов; казалось, что здесь присутствует кто-то третий, унизительно заботливый, а мы, как будто зная об этом, за все время не произнесли ни слова. Я уже засыпал, а мне все казалось, что кто-то стоит и смотрит, смотрит.
Когда я проснулся, она спала. Это была совсем другая комната. Нет, та же. Но только как-то изменившаяся - часть стены отодвинулась, и виден был рассвет. Над нами, забытая, горела тусклая лампа. За окном, над вершинами деревьев, еще почти черными, начинало светать. Я осторожно передвинулся на край кровати; она пробормотала что-то похожее на "Алан" и продолжала спать.
Я шел сквозь просторные пустые залы. Окна в них были обращены на восток. Багровый свет лился сквозь окна и наполнял прозрачную мебель, дрожа в ней, как пламенеющее темно-красное вино. Вдали сквозь анфиладу залов я увидел проходившую фигуру - это был робот; серо-жемчужный, слабо светившийся корпус, внутри тлел рубиновый огонек, как лампадка перед иконой; лица не было.
- Я хочу выйти, - сказал я.
- Прошу вас, пожалуйста.
Серебряные, зеленые, голубые ступени. Я попрощался со всеми сразу лицами Аэн в первом, высоченном, как храм, зале. Уже совсем рассвело. Робот открыл передо мной ворота. Я велел вызвать глидер.
- Прошу вас, пожалуйста. Не хотите ли домашний?
- Можно домашний. Мне нужно в отель "Алькарон".
- Пожалуйста. Всегда к вашим услугам.
Кто-то уже однажды обратился ко мне так. Кто? Я не мог припомнить.
По крутой лестнице - чтобы до самого выхода помнить, что здесь не просто дом, а дворец, - мы спустились вниз; в первых лучах восходящего солнца я сел в машину. Когда она тронулась, я оглянулся. Робот все еще стоял в услужливой позе, немного похожий на богомола из-за сложенных на груди ручек.
Улицы были почти пусты. В садах, как забытые, удивительные корабли, отдыхали виллы, да, именно отдыхали, будто на мгновение присели среди деревьев и кустарников, сложив свои пестрые остроконечные крылья. В центре было оживленней. Небоскребы с раскаленными солнцем вершинами, дома с висячими пальмовыми садами, дома-гиганты на широко расставленных опорах пролетов улица прорезала их, выносясь на голубеющий простор; я уже ни на что не смотрел. В отеле я принял ванну и позвонил в Бюро Путешествий. Заказал ульдер на двенадцать. Меня даже немного позабавило, что я так свободно обращаюсь со всеми этими названиями, даже не имея, по существу, понятия, что это такое ульдер.
Оставалось еще четыре часа. Я вызвал внутренний Инфор и спросил его о Бреггах. Близких родственников у меня не было, но у брата отца было двое детей, мальчик и девочка. Если даже их не осталось в живых, то их дети...
Инфор перечислил одиннадцать Бреггов. Я потребовал данных о генеалогии. Оказалась, что только один из них, Атал Брегг, родом из моей семьи - внук моего дяди, уже немолодой, лет под шестьдесят. Теперь я знал все, что хотел. Я даже поднял было трубку, чтобы позвонить ему. Но положил ее снова. В конце концов о чем нам говорить? Как умер отец? Моя мать? Я для них умер раньше, и теперь из-за гроба, я не имел права спрашивать о них. В эту минуту я чувствовал, что спрашивать, об этом было бы каким-то извращением, как будто я обманул их, трусливо бежав от судьбы, спрятавшись на время, которое было для меня не таким смертельным, как для них. Это они похоронили меня среди звезд, а не я их на Земле...
Я все-таки позвонил. Долго не отвечали. Наконец отозвался робот-секретарь и сказал, что Атал Брегг выехал.
- Куда? - быстро спросил я.
- На Луну. Он выехал на четыре дня. Что ему передать?
- Что он делает? Его профессия? - спросил я. - Я... не знаю, тот ли это, кого я ищу, быть может, я ошибся...
Робота как-то легче было обманывать.
- Он психопед.
- Благодарю. Я сам позвоню еще раз, через несколько дней.
Я положил трубку. Во всяком случае, он не был астронавтом; и то хорошо.
Я снова вызвал внутренний Инфор и спросил, что он может мне рекомендовать для развлечения на два-три часа.
- Приглашаем вас в наш реал, - ответил он.
- Что там идет?
- "Возлюбленная". Это самый последний реал Аэн Аэнис.