– Да, да, юноша. Это именно то, что вы видите, а не какая-нибудь карикатура или, не ровен час, издевательство еврея над христианскими святынями. Ведь фонд, которым я руковожу, называется «Сокровищница русской мысли», и эта икона здесь так же необходима по протоколу, как и вот этот портрет, – с этими словами он кивнул на портрет сильно отретушированного криво улыбавшегося Ельцина в голубоватом пиджаке. – Так что вас привело ко мне? По телефону вы как-то невнятно упомянули, что вам необходима консультация. Неужели на вашу благотворительную контору наехали?
– Понимаете, Борис Ефимович… – начал было я, но он прервал меня.
– Понимаю, – и прикрыв глаза, вздохнул. – У вас смелый бизнес, но довольно опасный. Не удивительно, что вами заинтересовались рэкетиры.
– Нет, нет, – в ужасе замахал я руками на Бориса Ефимовича. – Какой там рэкет? Бог миловал!
– А кто же тогда? – Он вытянул шею и стал похож на грифа, такая у него была длинная и морщинистая шея. – Неужели органам понадобилось провести расследование вашего жульничества в сердобольной обертке? У них сейчас других дел хватает, не тот масштабчик, как говорится, хе-хе-хе.
– Да никто на нас не наезжал, – миролюбиво сообщил я руководителю «Сокровищницы». – Я теперь далек от благотворительности. Позвольте вам все рассказать буквально в двух словах!
И я рассказал историю, которая уже всем известна. Борис Ефимович выслушал очень внимательно, не перебивая, и лишь несколько раз сочувственно прошептал «да-да-да». После того, как я покончил с рассказом, он позвонил и распорядился насчет кофе, закинул руки за голову и высказался:
– Вам, юноша, надо стартовать громко. Таких затей, как ваша, сейчас вагон и прицепная тележка. Будете строить частникам, так либо быстро загнетесь, либо утонете, что одно и то же, либо будете влачить довольно жалкое существование, безуспешно пытаясь раздвинуть локтями конкурентов. Все это несерьезная ерунда. Прорыв нужен!
– Брусиловский? – саркастически ухмыльнулся я.
– А вы напрасно меня держите за поца, что так перебиваете, – обиделся Жигора, – при чем тут Брусилов? Хотя, гм… Допустим, ресторан «Брусилов»? Каково? Нет. Не звучит. Вот ресторан «Вертинский» звучит, а «Брусилов» не звучит. «Брусиловым» хорошо водку назвать, или там, коньяк какой-нибудь. Так я вот к чему! – оживился он. – Вам нужен хороший подряд, подряд с громким именем!
Борис Ефимович энергично вскочил из-за стола и принялся расхаживать по кабинету, порой бросая взгляды на икону:
– Вот вам, Слава, истинный крест, – он перекрестился, затрещал огонек лампадки, и мне показалось, что по нарисованному лику св. Николая прошла судорога, – что я знаю, как вам помочь. Вам нужен смокинг, приличные часы, словом, всякая дорогая фурнитура. И мы с вами отправимся в московскую мэрию на закрытый ужин по случаю одного небольшого торжества. Там случайных людей не бывает, запомните.
– А зачем? – с глуповатым видом спросил я, поглядывая на флажок Израиля.
– А затем, что вы меня возьмете в долю, молодой человек, – плотоядно облизнувшись, ответил Жигора. – Я представлю вас как сына президента югославского строительного холдинга Хашима Салчиновича. Есть такой человек, я с ним недавно встречался по одному своему дельцу, так что за качество легенды можете не волноваться. Станете кивать головой и говорить слова «пичка» и «курыц»[4]. Вообразим дело так, что я ваше доверенное лицо в России, генеральный директор представительства. Познакомлю вас с Кисиным. Слыхали такую фамилию?
– Кто ж не знает старика Кисина, – усмехнулся я. – Царь Горы! Главный московский строитель!
– Да, да, все так и есть. Натурально, царь! – Борис Ефимович не на шутку увлекся. Видно было, что замысел ему все больше по душе. – И вот представьте себе! Он дает нам подряд! Представляете?!
– Да представить-то можно все, что угодно. Хоть голую Еву Браун, – не вполне к месту вставил я, – да что от этого толку? Ну даст он возможность, ну согласуем. Бумажки-то сделать-подписать недолго. Но вот вопрос! Кто строить будет, ась?
– Как кто? Салчинович и будет строить! Мы его наймем в качестве субподрядчика! – Жигора внимательно посмотрел на меня и с сочувствием переспросил: – Что? Ничего не понятно?
– Более-менее понятно, но когда все вскроется, то что мы тогда будем делать? Вернее, что тогда буду делать я?
– Ах, да ничего не вскроется, молодой человек! – раздраженно бросил Жигора. – Что вы, ей-богу, словно с Луны свалились! Вы разве живете на свете первый день и не знаете, что любая стройка – это прежде всего колоссальная афера? Я вам предлагаю вполне цивилизованную и весьма доходную схему. Итак, я вас знакомлю с Кисиным и представляю отпрыском этого югослава – раз. Все знают, что югославы прекрасные строители, которые за работу берут очень дорого, но при этом и строят очень хорошо, то есть на европейском уровне – два. Заключается договор между мэрией и вашим кооперативом, который мы представим как дочернюю югославскую фирму – три. Пока все понятно?
– Ага, – закивал я, – вполне понятно.
– Ваш кооператив заключает договор с фирмой Салчиновича – четыре, так что в этом смысле все выглядит совершенно правдоподобно. А затем…
Тут меня осенило, и я бесцеремонно прервал своего собеседника:
– Брр! Постойте-ка! А сами эти югославы, они где?
Жигора, как мне показалось, с некоторым изумлением уставился на меня:
– Что значит «где»? В Югославии, конечно! Да вы на этот счет не переживайте! Все это быстро решается. Это моменты организационные, пустяки, ерунда! Заплатите юридической конторе, и они там вам все в два счета быстро оформят. Все эти визы для рабочих, разрешения на пребывание… Главное в другом! Главное быстро подписать контракт и попилить авансы!
– Как это «попилить»? – искренне не понял я. – Между кем и кем?
Жигора схватился за голову, и с ним сделался припадок нервного, гомерического смеха. С трудом успокоившись, он поглядел на меня с таким унынием, словно я был в его глазах совершенно конченым человеком, с которым уже и разговаривать-то было не о чем. Однако он все же снизошел до моего наивного примитивизма и пояснил:
– Все расчеты ведутся через вас, Слава. На вас, под мою гарантию, загоняются деньги согласно белой, то есть завышенной смете. Потом вы их распределяете между субподрядными организациями, обналичиваете, возвращаете Кисину, себе и мне. И так все время до конца строительства. Оставшихся пятидесяти процентов должно хватить на стройку, но это уже железно. Иначе когда вы в конце строительства заявите, что все выделенные средства вами освоены, то вам могут вчинить проверку, которая крайне нежелательна.
«То же, что работать прорабом, только масштаб другой. Геморроя много, но и выхлоп в разы больше, – подумал я. – Занятная комбинация. Вот только спрашивается, зачем мне нужен этот Жигора? Хитрый черт-посредник, который явно всего недоговаривает. Облапошит меня, как последнего дурака. Да. С таким загремишь под фанфары. Нельзя с ним иметь дела, очень уж скользок».
– Вы знаете, Борис Ефимович, предложение ваше замечательное. Но мне надо подумать, – сказал я, нервно побарабанив по столу подушечками пальцев.
– Подумать?! – изумился он. – А чего тут думать?! Делать надо! Такими предложениями, молодой человек, к вашему сведению, с кем попало не делятся. Получается, что я вам за здорово живешь целую схему отдал. А что взамен получил?
– Да не кипятитесь вы, Борис Ефимович, – задушевно начал я, пятясь к выходу. – По крайней мере дайте мне время до завтрашнего обеда, я же должен хотя бы на бумаге прикинуть что к чему, какой расклад вообще получается. Вы, кстати, свою долю не обозначили. Цифру назовете?
Этот вопрос слегка успокоил Жигору. Он оттянул ворот рубашки крючком указательного пальца и одновременно оттопырил нижнюю губу: получилось очень комично.
– В любом деле главное – что? Главное – соблюсти паритетность! – загадочно начал Борис Ефимович. – А паритетность – это что такое? Это, прежде всего, значит не обидеть самого себя, правильно оценив свою роль в бизнес-проекте. Так вот я и говорю, что идея – это всегда самое главное, потому, что это – креатив. Без креатива вообще ничего никогда не будет работать, – продолжал Жигора развешивать лапшу, – а значит, креатив, то есть моя идея и моя роль во всем этом, самые важные. Вы с этим согласны?
– Э-э-э, вполне, – закивал я, берясь за дверную ручку, – все очень логично. Получается, что вроде бы как на троих надо делить, да? В равных, разумеется, долях…
– Равенство придумали большевики! – вытянув руку в попытке удержать меня, прорычал Жигора. – Чья идея, тот и король! Я творческий организм, я генератор мысли, я отец идеи!
Глядя на него, я испугался. У меня на глазах человек все сильней проявлял свое истинное лицо, и на лице этом было написано безумие! Он же ненормальный! Такие, как он, рыдают над высохшим трупиком стрекозы и спокойно отказываются от собственных детей, мотивируя это «врожденной боязнью пеленок», а потом подписывают распоряжения о создании концлагерей, поблескивая стеклышками пенсне. Инфантильные имбецилы! От него исходили волны той силы, которую маленький зеленый гоблин из фильма про звездную войну и драки на световых мечах называл «темной стороной»! Наплевав на приличия, я стремительно покинул юдоль Бориса Ефимовича, и долго еще в ушах моих стояли его последние, рычащие слова: «Порву! Бездарность! Воры!»
– Равенство придумали большевики! – вытянув руку в попытке удержать меня, прорычал Жигора. – Чья идея, тот и король! Я творческий организм, я генератор мысли, я отец идеи!
Глядя на него, я испугался. У меня на глазах человек все сильней проявлял свое истинное лицо, и на лице этом было написано безумие! Он же ненормальный! Такие, как он, рыдают над высохшим трупиком стрекозы и спокойно отказываются от собственных детей, мотивируя это «врожденной боязнью пеленок», а потом подписывают распоряжения о создании концлагерей, поблескивая стеклышками пенсне. Инфантильные имбецилы! От него исходили волны той силы, которую маленький зеленый гоблин из фильма про звездную войну и драки на световых мечах называл «темной стороной»! Наплевав на приличия, я стремительно покинул юдоль Бориса Ефимовича, и долго еще в ушах моих стояли его последние, рычащие слова: «Порву! Бездарность! Воры!»
3
После авантюрного Жигоры я отправился к человеку, который, как я уже и говорил, просил, чтобы все называли его просто «капитан». Это был человек родом с Кавказа, вислоусый, пожилой, курил трубку, и на лацкане его пиджака был приколот значок в виде парусника. В молодости он и впрямь имел отношение к морскому делу и даже закончил плавательное училище в Мурманске, после чего пошел по партийной линии и стал директором рыбного предприятия. В лапы ОБХСС он угодил уже под конец СССР, когда хватка этих лап значительно ослабла и лапы полюбили, когда на них «давали». Дав на лапу ОБХСС, «капитан» выпутался из пренеприятной истории, грозившей ему в лучшем случае пятнадцатью годами строгого режима, и перебрался в Москву, где мгновенно стал директором большого рыбного магазина «Океан», а также директором сперва одного хладокомбинта, потом второго, а потом подмял их все под себя, так же, как и вообще всю торговлю рыбой в Москве, и превратился в настоящего капитана, только сухопутного и окруженного тремя поясами обороны в виде свирепой чеченской гвардии. Офис капитана был расположен в бывшем детском саду, обнесенном высокой решетчатой оградой, а из всего прежнего антуража во дворе вызывающе торчал под мухомор разрисованный «грибок». В летнее время под ним стоял стул и сидел суровый чеченец, присматривал за входом. Зимой место пустовало, и лишь иногда белую девственность сугроба, наметенного под грибком, нарушала желтая струйка пробегавшего мимо кабыздоха.
В кабинет капитана вела настоящая судовая дверь с круглым, окантованным медью иллюминатором. Такие двери обычно встречаются на яхтах океанского класса: красное дерево, золоченые петли, ручка в виде львиной морды, словом, нэпманский шик. Сам капитан восседал за массивным столом мореного дуба с витыми ножками, и если дверь встречала львиным оскалом, то стол в какой-то степени продолжал этого льва: ножки стола заканчивались когтистыми, вызолоченными лапами. Полукресла были обиты зеленой кожей, стены крашены зеленой краской очень густого, точно мокрая трава, оттенка. На капитане был истинно капитанский зеленый пиджак. Истинно капитанским его делали якоря на золотых пуговицах и герб некоего яхт-клуба, нашитый поверх нагрудного кармана. Дубовый паркет покрывал зеленый ковер, сливавшийся с зелеными портьерами и зелеными побегами некоего крупного, фаллического растения, торчащего из мраморной кадки. В углу кабинета стояло зеленое знамя ислама с золотыми кистями. В огромном шкафу, за стеклом, виднелись модели парусников: крошечные, крупные, в бутылках. На шкафу стояла огромная модель каравеллы с белыми парусами, и тем изумрудная муть комнаты несколько разгонялась, словно добавили сгущенного молока в стакан с разведенной зеленой акварелью.
– А, дорогой! Вот и ты! – обрадовался мне капитан, словно старинному знакомому. – Как детишки? Поправляются? Хорошее дело делаете, молодцы! Я все время вспоминаю, что вам деньги пожертвовал. Думаю, наградит меня Аллах за мою доброту и великодушие! Аллах все видит и всем раздает по заслугам. Он и тебя вознаградит, вот увидишь!
– Да что-то пока не балует меня Всевышний, – осторожно пошутил я, улыбнулся с аккуратной, приниженной грустью, чтобы не перегнуть палку, как это часто случается, когда говоришь на подобные темы с мусульманином. За богохульство может быть принят любой поворот головы, любой неправильно дрогнувший мускул лица, и тогда все угрожает обернуться неприятностями вплоть до короткой очереди в живот. Я ничего не имею против Аллаха, Иеговы, Озириса, Зевса и прочих имен, так как все они суть имена одного и того же непостижимого человеческому разуму явления под названием Бог, и у меня, как у строителя, к Богу, как к великому строителю, особенное уважение и почитание. Ясно? Это я говорю специально для тех, кто сейчас уже начал насупленно сквернословить и вспоминать, где зарыт топор войны. Нет причины откапывать его. Бог один, и все тут. Давно пора успокоиться по этому поводу и заняться делами насущными. Я поведал капитану о грустных событиях последнего времени и заявил, что пришел к нему за наставлением, как к человеку, умудренному опытом, аж до самых седых его мудей. Гм… Ну, последнее я, конечно, опустил. Насчет седых, я имею в виду.
Многие люди падки на лесть, и это лучший способ овладеть их душой на столько времени, сколько понадобится вам для того, чтобы поиметь их. В этом говенном мире все только и делают, что пытаются поиметь друг друга, и многим это удается. По моим скромным наблюдениям, многие кавказцы очень часто покупаются на лесть, особенно это касается чеченцев. Это сильная и хитрая нация, но лесть для них сущий сок анчара. И в этом есть преемственность легенды про пятку железнокожего Ахилла. У всех есть незащищенная пятка, через которую можно воздействовать на внутреннюю сущность, добираясь до мозга по извилистым сосудам тела. Суперстроитель Бог не просто видит у человека эту пятку, это слабое место, он знает о нем. А вот прораб-прощелыга, вроде меня, он, конечно, не супер, он тоже человек, но имеет некоторое преимущество: прораб быстро находит незащищенное место и жалит прямо в его центр, впрыскивая под кожу яд из бутылочки с нужным номером. Я для себя маркирую бутылочку с ядом лести номером «4». Вводить его надо медленно, но все же не так медленно, как, допустим, номер «9» – «Пробуждение ненависти по отношению к кому-либо».
Наговорив капитану комплиментов, похвалив его каравеллу и выслушав рассказ о том, при каких обстоятельствах она попала в зеленый кабинет (подарок принявшего ислам аквалангиста Кусто), я увидел (хотя вернее было бы сказать «мне показалось»), что капитан мой друг, и выдернул шприц с номером «4» из его слабого места. Шприц был пуст, яд подействовал мгновенно. Это вам не Жигора-безумец. Безумцев ничто не берет, и даже лесть оказывает на них самое короткое действие, да и то лишь в редких случаях. Они недоверчивы, эти безумцы, и недоверие в них доведено до абсолюта. Может, в этом и есть сущность безумства: в недоверии всему и вся? Капитан не был безумцем, капитан был неплохим, в сущности, человеком, потому что знавал море и любил его. Может быть, это и не критерий, но тот, кто, сидя в тысяче километрах от моря, бредит им, безусловно романтик, а значит, как минимум, не плохой человек. Я не стал ходить вокруг да около, а напрямик спросил, знаком ли он с Кисиным.
– Ха! – только и воскликнул капитан и достал из ящика своего стола на львиных ножках зеленый альбом для размещения фотографических снимков размером 10 на 15. – Вот мы с ним на яхте в Турции, – ткнул он пальцем в один из снимков, на котором фигурки людей были такими маленькими, что лиц не разберешь. – А вот это он у меня на дне рождения. Еще есть парочка фотографий, где мы у него в бане паримся и шашлык жарим. «Знаком ли я с Кисиным»? Да он мой лучший друг! – Тут он спохватился, что много болтает, и, прищурившись, спросил, с какой целью я интересуюсь.
– Понимаете, я хочу строительный бизнес начать, но не так, чтобы с полного нуля, не с подножного корма, так сказать, а с чего-то крупного. А все крупное решается на уровне московского правительства. Вот бы вы меня познакомили с вашим другом, а?
И тут капитан начал смеяться. Он смеялся так мощно, так раскатисто и так откровенно, что я мысленно пожелал ему подавиться, после чего он и впрямь закашлялся и замахал на меня руками:
– Да о чем это ты?! Кто он и кто ты, соображаешь? Ему палец поднять – и дом стоит в двадцать этажей, готовый к заселению, бровью пошевелить – и дорога готова, мост, да что угодно! У него таких желающих, как ты, хоть пруд пруди!
– Понятно, – скорбно кивнул я и встал с зеленого полукресла. – Извините, что побеспокоил вас, капитан. Просто каждый когда-то с чего-то начинал, вот и я думал, что у меня получится вас убедить помочь мне. Еще раз прошу прощения, что отнял у вас время. Всего вам доброго…
– Да куда ты собрался? Садись, слушай! Это я так тебе сказал, чтобы ты понимал вообще, о чем просишь. А просишь ты немало. – Капитан захлопнул фотоальбом и придвинул к себе телефонный аппарат. – Я позвоню, ты не переживай. От меня еще никто не уходил с тяжелым сердцем.