Вначале я ощутила какое-то смутное беспокойство. Было такое впечатление, что мы заблудились, но упрямо продолжаем двигаться вперед, слепо надеясь на правильность избранного пути. Потом пришла головная боль, а за ней открытие – косметичку, где наряду со средствами макияжа лежали таблетки, оставила дома. В порядке исключения из правил я даже вспомнила, где именно. На кухонном столе, когда второпях пыталась сунуть зарядное устройство для мобильника в сумку. Вместе с самим мобильником. Или без него? Решила не делиться своими сомнениями. Лишняя головная боль ни к чему.
– Что ты ищешь?
Голос мужа показался особенно ехидным. Из зеркала заднего вида требовательно таращилось на меня его всевидящее око. Другое таковым не являлось: вместе со второй половиной лица в зеркале не поместилось.
– Так и знал, что-нибудь да забудешь! – не дождавшись ответа, вынес он свое заключение.
– Жареного гуся! – ахнул Славка. – Теперь-то уж точно не нанюхаемся.
– Ну дайте же кто-нибудь что-нибудь от головной боли! – жалея себя до невозможности, выдавила я и увидела в зеркале сразу два глаза мужа. Оба встревоженные.
– Ириша, тебе плохо?
Странный вопрос, учитывая, что ответ заранее написан на моей честной, искривленной страданием физиономии.
– Алена, достань в аптечке анальгин и дай маме запить простой водой, без газа. Бутылка в сумке, которая разделяет ваше сиденье на две неравные части.
Я не стала говорить, что анальгин мне практически не помогает. И правильно сделала. Вскоре боль понемногу отступила, затаившись своими остатками в засаде, и заявляла о себе только слабыми всплесками, зато на каждом подходящем для этих целей ухабе.
Ощутимо начало темнеть. Лес по обеим сторонам дороги обрел некую жутковатость. Этакая застывшая темная масса на фоне синеющего безмолвия. И даже габаритные огни катившей впереди машины Кузнецовых казались чужими в этом мире зимнего молчания. Я закрыла глаза и вдруг явственно ощутила щемящую тоску по родному дому, пусть даже затопленному и тут же обезвоженному. Мысленно прошлась по кухне, погладила одиноких кошек, а на подходе к большой комнате вспомнила, что, покидая в суматохе сборов квартиру, оставила без исполнения Димкин наказ – закрыть в эту комнату дверь. Воображение безжалостно нарисовало картину полураспада искусственной новогодней елки, три дня назад старательно увешанной игрушками, конфетами и мандаринами так, что свободного места на ветках почти не осталось. Все это время наряженную красавицу старательно берегли от кошек, полностью перекрыв им доступ в комнату. Любимым занятием своры было сбивать, а то и нахально стаскивать с веток елочные игрушки, а учитывая тот факт, что елку не успели как следует закрепить… Я с ужасом видела, как ласковые и нежные домашние звери, пользуясь полной безнаказанностью, решили оторваться по полной программе и буквально строем ринулись к елке…
– Брысь!!! – заорала я что есть мочи, для убедительности со всей силы шарахнув кулаком по стене, фактически по спинке Димкиного сиденья. И невольно открыла глаза. От резкого торможения машина завиляла из стороны в сторону и в конечном итоге почти развернулась. В процессе этого дикого танца свет фар выхватывал быстро меняющиеся фрагменты жутковатых деревьев, белого снега, дороги. Под Аленкин отчаянный визг «Мама!!!» машина наконец замерла. Заикаясь, я напомнила дочери, что сижу рядом, но она, по-моему, совсем не обрадовалась. Ощутимо запахло жареным гусем. И семейным скандалом. Включив свет в салоне, все смотрели на меня, а я – на «пограничную» сумку, слетевшую вниз и вставшую на попа. Из нее, как из рога изобилия, вывалились все шедевры, коим следовало быть украшением праздничного стола.
– Г-гусь ул-летел… – печально сказала я только потому, что надо было что-то сказать. Груз тяжкой вины за содеянное, приправленный всеобщим молчанием, заставил меня втянуть голову в плечи. Хотелось уменьшиться до размеров того же гуся.
Молчание было прервано отчаянным стуком в стекло. Наташкина физиономия, почти прилипшая к окну, выдавала такую степень ужаса, что все, кроме меня, невольно приободрились. В конце концов все обошлось почти благополучно. И переднее стекло цело, благодаря ремням безопасности. И вся семья… Жаль, сумку с провиантом этими ремнями не пристегнули и не связали мне руки, предварительно заклеив рот лейкопластырем. Вокруг машины носился Борис с фонариком, на подходе, точнее, на «подбеге» были Машуня с Алькой.
– Славка, открой дверь, сейчас нас попытаются спасти и всю машину разнесут, – севшим голосом потребовала Алена. – Видишь, папик занят – с мамочки глаз не спускает. И правильно делает. Кто ее знает?…
– «Летят перелетные гуси!» – неожиданно громко пропел Вячеслав. – Я ничего не могу, гуся придерживаю. Довели беднягу, в ногах у меня валяется.
– Может, у него птичий грипп? Брось гуся, открой дверь.
Наташка оказалась догадливой. Сама распахнула дверь машины и одним вопросом «Что?!!» попыталась выяснить ситуацию.
– Ничего, – буркнул Димка. – Ирина спросонья попыталась выкинуть всех из машины. Ужас дома Ефимовых.
– Это она гуся от кошек спасала, – внес коррективу Славка, – только я не очень понял, защищал он меня или как?
– И поэтому вы ее так затюкали? Ир, ты меня слышишь?
Я думала, слышу ли я Наташку или пока нет – переживаю стресс, закрывшись воротником куртки. В том смысле, что стоит ли сейчас подавать голос или рановато будет? Пискну, разорутся все разом! И пока думала, Наталья пришла на помощь:
– Ну довели человека! А если она теперь всю жизнь молчать будет?
– Ей следовало сделать это чуть раньше! Чтобы вся семья не умолкла на веки вечные. Психопатка! – вынес приговор Димка. Суровый, но справедливый. Только мне и без его приговора жутко. Теперь по ночам один и тот же кошмар будет преследовать – наша машина, вальсирующая в темноте на дороге.
Грядущие события показали, насколько я была не права! Кошмары были поданы в ассортименте. И как специально – все разные.
4
Медвежий угол полностью оправдал свое название. Особенно в темноте. С трудом верилось, что всего семь часов вечера. Последние сорок километров дорога пролегала исключительно в лесном массиве. Судя по тому, что небольшая деревенька оказалась где-то в стороне, справа от развилки, о чем свидетельствовали освещенные окна далеких домов, место, куда мы прибыли, зимой было практически необитаемым.
– Только бы Машкин дом не оказался последним в ряду! – с чувством произнесла Наталья. – Как-то жутковато тут среди леса.
– Наоборот, спокойнее! Отдохнем от надоевшей цивилизации. Смотрите, красота-то какая! – восхищенно заметил Борис, вжимаясь носом в стекло.
Я ничего не сказала. Денька, к которой меня подсадила Наташка, спасая от семейной разборки, дрыхла, расположившись передними лапами и головой на моих коленках, считая, что я тоже сплю. Не стоило ее разочаровывать. Иначе не отбиться от собачьих лобызаний. В душе я была уверена, что конечная цель нашего путешествия окажется на отшибе, но не настолько же! Машунин дом стоял в значительном, по моим меркам, удалении от последнего дома, явно необитаемого, и метров, эдак, триста-пятьсот от развилки. Других домов я вообще не заметила. А слева – сплошная стена леса. Впрочем, в темноте трудно оценивать обстановку. И потом, дорога-то прочищена, наверное, не только Машунины родители постарались.
Окна двух этажей бревенчатого дома были освещены. Темнело только одно большое – мансардное. Над резным крылечком горел мощный фонарь. Свет отвоевал у темноты довольно большое пространство, и снег на округлых сугробах искрился бриллиантовой россыпью. Могучие ели отбрасывали длинные тени. Снежный покров казался матово-голубоватым. Зрелище сказочное! Все выползли из машин и восхищенно таращились, выдавая свой восторг сдавленными восклицаниями. Было бы кощунством говорить громко в полной, завораживающей тишине. Матушка-природа на этом не остановилась. Решила заставить нас окончательно захлебнуться от восторга, рассеивая в воздухе крупные мохнатые снежинки. Медленно кружась, они с достоинством садились, не выбирая места. По своему усмотрению украшали собой наши волосы, одежду и обиженно таяли на лице. У Алены на варежке скопилась порядочная кучка этих невесомых красавиц, когда волшебство предновогодней сказки было грубо прервано. Открылась входная дверь, и пронзительный голос, принадлежащий женщине в накинутой на плечи шубке, доложил кому-то невидимому в доме:
– Ну я же говорила, что кого-то принесло! Может, заблудились? – в голосе женщины послышалась слабая надежда. – Неужели так трудно было оторваться от телевизора и проверить?! В кои-то веки решили…
– Мамочка, это мы с Алькой!
Машуня лишила нас возможности до конца проникнуться чувством несвоевременности нашего приезда. Наверняка у женщины были собственные планы на встречу Нового года. Без оравы совершенно незнакомых гостей да еще с собакой. Очарование предновогодней ночи мгновенно растаяло – быстрее снежинки на носу.
– Господи, Машка! Какое счастье! Алечка, деточка, ну беги ко мне скорее, я в валенках, да боюсь промокнут. Они у меня только для дома. А кто там с вами еще?
– Не волнуйся, мамочка, это мои друзья.
– Вот это настоящий подарок мне к Новому году! – весело пропела женщина, нацеловывая Альку. – Карлуша! Да оторвись ты, в конце концов, от своих «Виагр»! У нас гости! И всего два батона белого хлеба. Ведь предупреждала же, что надо взять хотя бы три!
За ее спиной появился седоволосый бородатый мужчина на голову выше жены и радостно загоготал:
– О-о-о! Какая замечательная компания привалила! Ну, здравствуй, здравствуй, моя красавица! Васенька, отпусти внучку, дай хоть поцеловать. И не путайся в дверях – проходу мешаешь.
Машунина мама со странным именем «Вася» выполнила распоряжение мужа только в первой части – Альку пропустила к деду, но прочно застряла на пороге, не заботясь о том, что вместе с внучкой запускает в дом зимний холод. – Вы с грудным ребенком приехали? – ахнула она при виде Славки, поднимающегося по ступенькам крыльца с запеленутым свертком в руках.
– Здравствуйте! – поклонился сын. – Я – Вячеслав. С «ребенком» без очереди. Это дитя духовки электропечи и кулинарного искусства Ирины Александровны, она вам представится позже. А пока, – сын осторожно потряс свертком, – разрешите представить: гусь жареный, перелетный, в яблоках. Надеюсь, сохранил тепло нашего родного тринадцатого этажа.
– А-а-а… – понимающе протянула женщина, – Василиса Михайловна я. Гусева. А там, – она махнула рукой в глубину дома, – Машин отец Карл Иванович. Гусев. Проходите, пожалуйста… с жареным «тезкой». – И попятилась назад…
Процесс выгрузки и переноса вещей в дом проходил не очень быстро, но слаженно. Меня поставили у крыльца караулить привязанную к одной из перекладин Деньку, и каждый проходящий мимо считал своим долгом отметить, как нам с ней, в отличие от других, хорошо. Все сновали с сумками, пакетами и пакетиками, напоминая муравьев. В конце концов цепочка деловитых переносчиков стала терять свои отдельные звенья и постепенно движение иссякло.
Окончательно задубев от холода, я начала потихоньку приплясывать на месте, пока не сообразила, что обо мне просто забыли. Денька неожиданно насторожила купированные уши, старательно принюхалась и тихонько зарычала. Странное для нее поведение. Единственное, на что она рычит – игрушечная боксерская перчатка. Перестав приплясывать, я проследила за ее направленным на дорогу взглядом, на всякий случай оглянулась по сторонам, ничего не заметила и передразнила собаку. Она на секунду отвлеклась от внимательного созерцания мерещившегося противника, мельком глянула на меня и напряженно уставилась в темноту леса.
– И долго будем уклоняться от общественно-полезных работ? – прозвенел от дверей голос дочери.
– «Часовым я поставлен у ворот!», – бодро пропела я, отвязывая собачий поводок, заодно отстегивая его от ошейника.
Денька – отъявленная трусиха. Даже в этот момент она упорно жалась к моим ногам. А дальше псина повела себя еще более трусливо: что есть мочи рванула прямо в сторону приоткрытой двери.
– Поводок!!! – взвизгнула Аленка, невольно пропуская мимо себя живую ракету. – Зачем ты сняла поводок?! Ну, сейчас…
Дом разом ожил от диких воплей, визга и крика. Причем Наташка не солировала в этой какофонии ужаса.
– Даже не знаю, стоит ли говорить правду, – выскочив на крыльцо в одном костюме, нерешительно проронила дочь. – Давай скажем, что Денька сама отстегнулась. У Гусевых в доме кот. Серый, лохматый и злющий. Может, подождем здесь, пока он Деньку задерет и слопает? Не могу видеть этот кошмар.
Я почувствовала прилив яростных сил сопротивления. Все, кому не лень, мотались от машин к дому и обратно, отмечая мое противостояние… тьфу ты, стояние в сугробе напротив проторенного пути, и ни один человек не удосужился предупредить, что в доме кошка! Ну почему я всегда должна быть козлом отпу… Да что же это такое! Сами козлы!!!
– Марш в дом! – гаркнула я дочери. – Простудишься! – И в несколько прыжков преодолев ступеньки крыльца, рванула на себя дверь в холл, где прямо с порога проорала: – Я не рыжая!!!
– Понял, – выставив вперед ладони, миролюбиво заявил Карл Иванович, единственный человек, не участвовавший в гонках за кошкой и собакой. Вопли переместились на второй этаж. – Вы – Ирочка, очаровательная шатенка и мама не менее очаровательной Аленки.
– И подруга очаровательной Натальи Николаевны, которая вместе со всеми остальными очаровательными участниками безумных скачек сейчас свалится на очаровательную голову моей маменьки и надает ей очаровательных словесных оплеух, – представила меня дочь.
– Это случится еще не скоро, – уверил меня Карл Иванович и помог раздеться.
Но, как оказалось, со сроками он ошибся. Звуки погони и борьбы за выживание разом стихли, а на площадке второго этажа появилась разгневанная Наталья. Заметив меня, сменила гнев на милость и, дунув на прядку волос, сместившихся на лоб, радостно заявила:
– Не меньше трех килограмм сбросила. Из них полтора только за счет злости. Я тебя потеряла. А что ты стоишь без дела? Иди устраивайся в комнате и переодевайся. Время – десять часов. Только кота не выпусти. Его Бармалеем зовут. В вашу комнату временно запустили. Потом выпустим. У него разбойничьи замашки, не старайся приласкать. Он во всех незнакомых живых объектах видит дичь. Кстати, здесь есть мыши. И отопление от котла. Вход в котельную замаскирован под лестницей. Чувствуешь, как тепло? А рядом, видишь дверь? Туда не ходи – это комната Василисы Михайловны и Карла Ивановича. Там тоже любит спать Бармалей.
Я нервно передернулась.
– Алена, проводи меня. Не умею договариваться с хищниками.
С опозданием поприветствовав Карла Ивановича, я улыбнулась. Достаточно криво, но уж как сумела. А едва ступив на лестницу, ведущую наверх, предварительно пропустив Наталью вниз, пришлось здороваться и знакомиться с Василисой Михайловной. И тоже пропускать ее вниз. Еще три попытки подняться пресекались поочередно Борисом, Димкой и Славкой. После этого я приняла решение лезть наверх, никого не пропуская. Надоело быть «рыжей».
– Ну, с Богом! – сказала Алена и приоткрыла дверь комнаты на втором этаже. Сначала немного, затем нараспашку. Предмет кровожадности сидел на кровати и облизывал свои лапищи. Весил он не меньше двенадцати килограммов. Убедившись в нашем намерении не отступать назад, недовольно заурчал, зашипел и скрылся под кроватью.
– Забыла дома косметичку, – тихо пожаловалась я. – Как думаешь, Бармалей в засаде или просто отсиживается, сил набирается?
– Мам, не забивай себе голову всякими котярами. Быстренько переодевайся, внизу тебе выдадут рабочий фартук, а косметику мою возьмешь. Только я одна за ней не пойду. Нам со Славкой выделили комнату на мансарде, а там везде темно. Алька хвасталась, что у них на чердаке живет привидение. В коридоре выключатель не работает, пока до комнаты добежишь, от страха… Ой, даже не хочу говорить о последствиях.
На мансардный этаж я поднималась первая, снисходительно показывая пример храбрости и рассудительности. Алена обещала корректировать направление, следуя сзади. Свет не горел и на площадке. Пришлось довольствоваться тем, что Аленка будет держать дверь. В полумраке коридора мне всего-навсего следовало отсчитать пять-шесть шагов и, нашарив по ходу движения справа дверь в комнату, ее открыть. Далее ощупью определить положение выключателя, опять же справа на стене комнаты, и обеспечить полное освещение. Только и всего.
Я уверенно свернула в коридор, держась за стенку, сделала пару шагов и застыла, забыв про отсчет… Впереди неподвижно стояла костлявая фигура в длинном белом одеянии. «Это не кот Бармалей», – попыталась я себя успокоить и еще больше испугалась. Неожиданно пробившийся сквозь тучи в мансардное окно лучик луны выхватил жуткие клочья волос и часть хламиды, показавшейся особенно белой.
– Мамуль, дверь нашла?
Что можно ответить, стоя в окаменевшем состоянии с накрепко сжатыми зубами? Даже проскрипеть ими невозможно. Сквозь леденящий ужас пыталась пробиться здравая мысль – этого не может быть, просто я еще не проснулась. Фигура медленно протянула ко мне руки…
– Мам? Ты там случайно окно с дверью не перепутала? Сейчас я тебе помогу, только рукав отцеплю.
Хотелось немедленно призвать на помощь всех, включая кота Бармалея, и, если на то пошло, даже жареного гуся, но только не Аленку.
– Есть! Отцепилась! Что за противные ручки у этих дверей?
Руки привидения очень быстро замелькали перед косматой головой, как бы стирая в моей памяти свое появление, несколько секунд – и оно исчезло. Я совершенно забыла, куда и зачем направляюсь…
Честно говоря, плохо помню и то, как мы с Аленой добрались до двери комнаты. Только включенный свет и склонившееся надо мной испуганное лицо дочери заставили меня очнуться. Вот только разговаривать было сложно – колотила крупная дрожь.