– Убийцы! – простонала я. – Зачем отпустили кота на волю? Хорошо хоть без дивана. Машуня, посмотри, что там у меня на спине? Рваные раны?
– Халат, – уверенно заявила Машуня. – Только весь в зацепках. Ой, пойдем, я тебя йодом смажу.
– Стойте! – вскрикнула Наташка. – Машуня, потяни меня за волосы, только осторожно! Мне кажется, с меня почти сняли скальп…
9
Со следователем Храповым мы расстались в начале девятого. За ним прислали машину, в которой попутно доставили назад Дмитрия Николаевича, Бориса Ивановича и Вячеслава, а заодно последние новости: раненый Ренат прооперирован, теперь все зависит от него самого. «Захочет – выживет!» – прокомментировала главную новость Наташка. Следователь, порядком уставший от той белиберды, которую нес каждый из нас, с видимым удовольствием покинул нашу уже не очень теплую компанию и дружески раскланялся на крыльце с «возвращенцами». Димке даже пожал руку. Надо полагать, был в курсе его присутствия при операции после чистосердечного признания дознавателю в том, что Рената видел всего два раза в жизни: сначала живым и здоровым при встрече в облике Санта-Клауса, потом – полуживым и с ножом в спине.
Очень хотелось спать. Но взбудоражили заключительные слова господина Храпова, сказанные при расставании. Собственно, из-за них мы с Наташкой и «проснулись», обуреваемые желанием как следует «проводить его с крыльца». До этого момента следователь искусно вел допрос, который таковым и назвать-то было грешно. Так, доверительная беседа, в ходе которой лично я больше упирала на жареного гуся, косвенной жертвой которого наверняка стал Ренат. И во всем винила зажравшегося кота. А когда Храпов попросил перевести разговор «ближе к делу», пожаловалась, что все главные события новогодней ночи проспала.
Бармалея ругали все. Даже Василиса Михайловна. И именно она выдвинула предположение, что Ренат стал жертвой несчастного случая. Гонялся за котом с целью возмездия за набег на содержимое его тарелки и нечаянно саданул себя ножом в спину. А что тут удивительного? Спасаясь, Бармалей вполне мог прыгнуть Ренату на плечи, как Ирине. Душегубец Ренат просто хотел зарезать кота, за что и поплатился…
Карл Иванович долго рассказывал следователю о том, каким замечательным человеком был его зять – прямо как на поминках. За дверью кухни была хорошо слышна поправка, решительно внесенная Храповым: «Пока еще не «был», а есть!»
– Да, – поспешил согласиться Карл Иванович, – но кот его почему-то не любил.
Машуня почти ничего не сказала – плакала без перерыва в ответ на вопросы следователя. В зависимости от интенсивности всхлипов и рыданий господин Храпов сам делал соответствующие выводы.
Общий итог беседы был таков: никто ничего не видел, никто ничего не слышал, все крепко спали. Кроме Наташки, которой вообще в этот момент дома не было – гуляла вместе с собакой и тремя мужиками. Ну и, пожалуй, самих этих мужиков. Вот так и получилось, что Храпов на прощание выдал: Наталье, Димке, Борису, Вячеславу и Алене разрешено покинуть «домик почти в деревне» уже сегодня. Мне – нет. О Катерине и Виктории, случайно упомянутых нами в качестве случайных гостей, вообще речь не шла.
Я испытала легкую панику, быстро трансформировавшуюся в глухое отчаяние. Перспектива остаться в этом совершенно не родном мне доме с совершенно не родными людьми на совершенно неопределенный срок не радовала. И сколько меня не утешали, что эта задержка – просто формальность, через пару дней отпустят на все четыре стороны, я все больше укреплялась в намерении осуществить побег. Дураку ясно, что моя персона причислена к лицам, подозреваемым в совершении нападения на Рената. Все мы слишком хорошо спали в этот момент, но результат-то налицо. Точнее, на Ренатовой спине. Для Аленки же Храпов сделал исключение. Наверное, пришел к выводу, что человеку, намеревающемуся сразу после праздника сдавать первый экзамен зимней сессии ни к чему убивать за это совершенно незнакомого дядю.
Димка виновато посмотрел на меня и с сомнением в голосе добавил, что Ренат вот-вот оклемается после наркоза и назовет убийцу, на что я резонно заметила:
– Никого он не назовет. Был слишком пьян, чтобы встретить преступника или преступницу грудью. На тот момент ему гораздо ближе был салат в собственной тарелке, мордой в котором он и лежал. Удар ножом нанесен сзади.
Мое выступление только усилило желание окружающих разбежаться в разные стороны – кому отсыпаться, а кому и слинять из этого дома как можно скорее. Машуня молча обняла меня и погладила по плечу, пытаясь выразить этим свое сочувствие. Я непроизвольно дернулась в сторону. Она тяжело вздохнула и отошла. Мне хотелось напомнить Димке, что он с детьми собирался два дня кататься на лыжах и уехать только третьего числа, но гордо промолчала. Знала, что ответит – линяет по необходимости, ради детей. И потом, лыжи-то, оказывается, забыли дома.
– Лучше бы забыли жареного гуся, – хмуро поглядывая на отца, заявил Вячеслав, и Аленка тут же вскипела, сказав, что братик, как всегда, думает только о себе. Разгорелся спор, в который у меня не было желания вступать.
Начавшиеся сборы в дорогу стали невыносимой пыткой, и я поднялась в выделенную мне комнату на мансардных выселках, некстати вспомнив о привидении. Стало жутковато даже при солнечном свете, наплевательски пробивавшемся сквозь тюлевую штору. Не раздеваясь, я легла на кровать, укрывшись почти с головой в намерении уснуть и не просыпаться до момента отъезда родных. А еще лучше – до самого освобождения от оков следствия. Хорошо слышала, как ко мне вошла делегация отъезжающих, потолкалась в дверях и шепотом пришла к выводу, что меня лучше не будить. Чтобы окончательно не расстроилась. Я горько усмехнулась под одеялом – на самом деле делегаты в большей мере боялись расстроить самих себя. Так в тоске и великой жалости к себе и заснула. Как мне показалось, всего минут на пятнадцать, фактически – часа на четыре. По их истечении в комнату вихрем ворвался Бармалей, а следом за ним с громким лаем Денька. С лестницы на подступах к мансарде обоих «облаивала» Наташка. Котяра, сверкая безумным огнем в круглых зеленых глазах с расширенными зрачками, лихо проскакал по мне и по занавеске взлетел под самый потолок, где жалобно замяукал, предчувствуя печальную участь свалиться вместе с карнизом.
– Блин, сидеть!!! – запыхавшись, проскрипела подруга. Денька удостоила ее короткого внимания, на всякий случай присела, но тут же вскочила и тоненько простонала, жалея, что лишена возможности лазить по занавескам. – Пошла вон, дурында! – Схватив собаку за ошейник, Наташка попыталась помочь ей определиться с направлением выхода. Денька ворчала и упиралась всеми четырьмя лапами. – Ты у меня сейчас в Москву босиком побежишь! – пообещала хозяйка упрямой псины. – Навязали мне тебя, на кошачью голову.
Получив кратковременную передышку, Бармалей, не жалея занавески, сполз вниз и, грозно шипя, с соблюдением осторожности стал медленно обходить объединенную ошейником парочку.
– Брысь! – не выдержала я.
Котяра, не ожидавший подвоха сзади, взметнулся вверх с перепугу почти на метр и, приземлившись, пулей вылетел из комнаты. За ним в тапочках покатила по линолеуму Наташка, увлекаемая хрипящей от натуги псиной.
– С-сид-деть!!! – со злостью выдавила в пути следования подруга и для наглядности первая подала пример собаке, весьма удачно успев предварительно пнуть ногой и закрыть дверь. – Обломалась? Теперь будешь сидеть на приколе у батареи. В цепях и наморднике. Ир, кот тебя разбудил? Ну ничего, уже три часа. Пора вставать, а то мне одной скучно.
– Так ты же уехала…
– Куда? Приснилось, что ли? Как тебе только в голову могло прийти, что я тебя здесь оставлю одну, да еще с убийцей! У Гусевых даже кот кровожадный. Ой, если бы ты знала, какое я удовольствие получила, когда твой Ефимов в ногах у меня валялся, умоляя составить тебе компанию, хотя я и без этих излишеств давно приняла такое решение. А с какой тоской слушал все это Борис… Незабываемые минуты. Мы с твоей дочерью от души поплакали. Ирка, очнись! У нас с тобой полная свобода – в делах и в мыслях. Да мы такого натворим! Свежий воздух, лыжные прогулки, баня, медовые маски на морду, отдельный номер с телевизором… Кстати, надо перетащить сюда мои шмотки. Только кровати разъединим. Мое спальное место будет справа, твое слева. Шкаф сдвинем вплотную к этой стене. – Наташка пальцем указала, к какой именно. – Двери он не помешает. Просто надо открывать ее осторожно, чтобы не грохнуть зеркало. А главное, как уже отметила, здесь есть телевизор. Не хуже, чем в гостинице. Надеюсь, в отличие от гостиничного, он работает… Можно, конечно, переехать на второй этаж, но там кровать монолитная. Да и нет желания находиться на одном этаже с Машуней и Алькой. Мне здесь больше нравится. Приятно сознавать, что над нами только небо. Правда, прикрытое чердаком и крышей, но про них можно и забыть. Хорошо, что Алька перебралась вниз еще вчера. Они вместе с Ленуськой ночевали. Жуть сплошная. Оказывается, Алька страдает лунатизмом. Твоя дочь все время просыпалась и перехватывала девчонку на ходу. Такое впечатление, что та с луны свалилась. Все время шлялась к окну и тянула ручонки к этому ночному солнцу. Теперь пусть за ней мать носится. Комната Машкиных родителей, ты знаешь, на первом этаже. Раньше они тоже размещались на втором, но с возрастом Василисе Прекрасной надоело таскаться туда-сюда по лестнице. – Наташка перевела дух и с удовольствием потянулась, задев рукой поскучневшей псине ухо. Денька дернулась и, с недоумением посмотрев на хозяйку, нервно облизнулась.
– «Мороз и солнце – день чудесный…» – радостно продекламировала я, воодушевленная тем, что подруга рядом.
– Раз отвалил твой друг прелестный… с детьми и Борей заодно, – с кряхтеньем поднимаясь с пола, добавила Наташка. А через пару минут мы с ней почти бесшумно уже обеспечивали ее переселение ко мне в комнату.
Учитывая, что хозяева задались целью проспать весь первый день Нового года, мы не стали ждать их появления. Выпили кофейку и отправились на прогулку по вчерашнему маршруту. Благо нога у меня почти не болела. Хотелось проведать Катерину, а заодно развеять свои сомнения в том, что девушка Виктория решила окончательно расстаться с Ренатом. Во всяком случае, в двенадцать часов дня она к Гусевым не заявилась. Наташка прилегла отдохнуть уже в начале первого и никакого стука в дверь, возвещающего о прибытии посторонних лиц, не слышала. Скорее всего, Катерина наставила Викторию на путь истинный и с оказией отправила по нему в столицу. В таком случае можно было спокойно посидеть за самоваром и разговорами у Катерины. Не зря она сразу произвела на меня благоприятное впечатление.
Шагали мы довольно бодро, рассчитывая до пяти часов вернуться обратно, гулять в наступающей темноте да еще и по лесной дороге не хотелось.
Чем дальше отходили от дома, тем тревожнее мне становилось.
– Вот здесь мы с ними расстались, – уверенно заявила Наталья, глядя на цепочку следов, ведущую к старой, покосившейся избе, показавшейся мне нежилой еще вчера вечером, когда мы только подъезжали к будущим неприятностям. Других домов поблизости не было. Я оглянулась назад. В полном смысле медвежий угол! Тупиковая ситуация. Дом Гусевых стоял на отшибе.
– Ты уверена, что Катерина проживает именно здесь? Шли-то ночью.
– Я в своем уме! Ты что, не видишь, вот отпечатки их сапог, по колено в снегу брели.
– Тогда почему крыльцо не расчищено? Они что, через трубу домой проникли? Да и сам дом какой-то странный.
– Ничего не понимаю… – Наташка вертелась, пытаясь понять, не ошиблась ли на самом деле. – Слушай, но ведь других-то жилых домов вообще нет. Хотя и у этого, кажется, крыша провалена и окна наверняка разбиты. А жилые только в деревне, не меньше чем в километре отсюда. Вчера, помнишь, когда сюда ехали, там окна светились? Не разбитые же. А здесь… Да, но следы-то на месте…
– Сейчас проверим. Может, у Катерины вход со двора.
Заглушив тревогу, я уверенно полезла по следам, протоптанным ночью Катериной и Викторией. Тихонько ругаясь, Наташка следовала за мной. То и дело проваливаясь и усаживаясь прямо в снег, мы с трудом добрались до фасада дома, потратив не меньше двадцати минут.
Следы обрывались сразу за углом, поэтому я и встала как вкопанная.
– Фига себе! Дальше – целина, – не веря своим глазам, сказала Наташка. – Не нравится мне все это, если… Если только бабы не влезли в окно. В трубу не пролезут. Мужиков нет, откопать дверь некому. Ну, попала Виктория с ночевкой! Поневоле пожалеешь разлучницу. Разворачивайся. Двигаем обратно и попытаемся заглянуть в дом через окно. В крайнем случае, одолеем крыльцо по-пластунски. Как бы наши красавицы не угорели с ночи. Случайно не обратила внимания, из трубы дым не шел? Хотя вопрос дурацкий. Крыша действительно провалена. На фига им топить улицу? Ничего не понимаю…
Прикинув расстояние до окна и подпрыгнув несколько раз в попытке хоть что-то увидеть, Наташка смирилась с тем, чтобы стать для меня опорой в этом деле. Встав на заснеженную приступочку дома одной ногой и опираясь второй на согбенную спину подруги, я прислонилась лбом к окну, загородив от света лицо ладонями. Увиденное настолько поразило мое воображение, что я мигом отлепилась от стекла, не хуже тренированного акробата кувыркнулась через Наташкину спину и, сидя по пояс в снегу, предложила немедленно бежать отсюда сломя голову.
– Кому? – попыталась уточнить Наташка. – Кому голову надо сломить… сломать? – Но, взглянув на мою исходившую ужасом физиономию, тут же торопливо заявила: – Как скажешь. Бежать – так бежать! Раз здесь нет ничего интересного. Тебе следовало крепче уцепиться за наличник. Тогда бы не шлепнулась. С другой стороны, что бы могло помешать шлепнуться вместе с наличником! Упрямая. Если уж решила…
Подруга медленно обернулась к окну, но там уже никого не было, хотя буквально за секунду до этого оттуда смотрело на меня белое, ни кровинки, оскаленное злобной усмешкой лицо Катерины, обрамленное клочьями седых волос. Я не решилась поведать, что посередине комнаты, рядом с нелепой, но жуткой скалящейся фигурой в белом саване, стоял на каком-то возвышении старый некрашеный гроб, в изголовье которого горели свечи в плошках. Пламя было неровным, оно нервно металось из стороны в сторону, как будто кто-то бессильный тщетно пытался его погасить. Стены в избе были покрыты инеем. И, о ужас, Катерина протягивала мне белый, с позолотой бокал. Кажется, тонкого фарфора… Так что свалилась я в снег недаром.
– Корова! – Другого ласкового слова подруге на язык не подвернулось, но она чувствовала настоятельную потребность услышать хоть чей-то живой в этом безлюдье голос. А хотя бы и свой. – Давай руку!
Помогая себе всем, что имела в наличии, я выкарабкалась из снежной целины и, не оглядываясь, семимильными шагами, напоминающими движение циркуля, направилась обратно, хорошо сознавая, что, если понадобится, бежать мы не сможем. Наталья, слабо охая и ахая, спешила следом, то и дело пытаясь выдвинуть свою кандидатуру вперед.
– Мы не на пути к коммунизму, где каждому по потребностям, – решительно пресекала я попытки подруги обойти меня сбоку по свободным протоптанным следам. – И за нами никто не гонится с намерением экспроприировать экспроприированное. Потому как нечего отбирать.
– А чего тогда несемся? Нет! Не отвечай. Несемся и несемся. Вылезем на накатанную дорогу, где бежать легче, там и расскажешь. – Наташка с трудом перевела дух. – Хотя я и сама уже догадалась – в заброшенном доме ты увидела два трупа с ножами в спине. Соединение алкоголя с анестезирующим средством дало гремучую смесь, действием которой Рената сдуло с реанимационного ложа, и он, ненормальный, теперь ищет жертв. Катерина с его любовницей просто оказались ближе нас всех.
К моменту завершения этой трудной для Натальиного языка речи, сопряженной со значительными физическими усилиями, мы с ней благополучно выкатились на дорогу. Я заставила себя посмотреть в сторону убогого и явно не жилого дома, сделав нелестное для себя заключение: у меня серьезные нелады с психикой.
Наташка скакала на одной ноге, пытаясь вытряхнуть из сапога снег. Это ей плохо удавалось, пока она не прибегла к моей помощи. В лесу что-то треснуло, щелкнуло, и этот звук так саданул по моим обнаженным, не хуже Наташкиной ноги без носка, нервам, что я невольно взвизгнула и чуть-чуть присела, закрыв уши руками. Пытаясь обрести равновесие, Наташка нелепо взмахнула сапогом и носком. Сбив с меня шапку, припала ко мне, как к калитке в заборе, заставив выпрямиться и попятиться назад. Высказаться она не успела – непонятно откуда донесся протяжный вой, и мы, не сговариваясь, рванули к дому Гусевых, я – без шапки, подруга – в одном сапоге.
Бегать так быстро мне еще ни разу не доводилось, но гордости от этого достижения я не испытывала. Лихорадочно рванув ручку двери на себя, поняла – дверь закрыта изнутри, и со всей силы в нее затарабанила. Через пару минут стало ясно – открывать нам никто не торопится. Хотя даже с крыльца было слышно, как наверху надрывается лаем прикованная к батарее Денька, а внизу во всю силу своих возможностей заходится телевизор. Прищуривая время от времени глаза, в окно за нами с громадным интересом наблюдал Бармалей.
– Отойди. Дай я попробую… – Используя сапог не по назначению, Наташка принялась лупить им по двери. Потом додумалась натянуть его на ногу и снова начала колотить. – Если после тридцатого удара не откроют, разнесу к чертовой матери окно вместе с этим котярой!
Угроза подействовала на счете «двадцать». Дверь распахнулась – перед нами, потряхивая мокрыми руками, стояла очень удивленная… Катерина.
Часть вторая КОЛДОВСКИЕ ЗАМОРОЧКИ
1
Ночь наступила сразу – без всякой предварительной подготовки. Я ухнула в темноту, как в колодец, успев почувствовать только кратковременный приступ тошноты и звон в ушах. Потом началось просветление, больше похожее на сумерки. И где-то над ухом звучал Наташкин голос, сетующий на мою плохую физическую подготовку. Небольшая пробежка – и с копыт долой. До меня стало доходить, что я лежу в тепле при мягком свете настенных светильников и прихожу в сознание. Этот процесс ускорился под воздействием воспоминаний о средствах терапии, обычно применяемых подругой в таких случаях – как даст по щекам! Если уже не надавала – не помню. С трудом прошелестела: