Уильям Тревор
Мисс Смит
(William Trevor, Miss Smith)
Однажды мисс Смит спросила Джеймса, как называют детёныша лошади, а Джеймс никак не мог вспомнить. Он захлопал глазами и потряс головой.
– Я знаю, – сказал он, – только никак не могу вспомнить.
– Так-так, – сказала мисс Смит, – Джеймс Мэчен не знает, как называют детёныша лошади.
Она сказала это громко, на весь класс. Джеймс покраснел. Он хлопнул глазами и сказал:
– Пони, мисс Смит?
– Пони! Джеймс Мэчен считает, что детёныш лошади – это пони. Поднимите руки, кто знает детёныша лошади.
Все в классе, кроме Джеймса и мисс Смит, подняли правые руки. Мисс Смит улыбнулась Джеймсу.
– Все знают, – сказала она. – Все знают детёныша лошади кроме Джеймса.
– Убегу, – решил Джеймс. – Сбегу к бродячим лудильщикам, буду жить с ними в палатке.
– Как называют детёныша лошади? – спросила мисс Смит, и класс ответил:
– Жеребёнок, мисс Смит.
– Жеребёнок, Джеймс, – повторила мисс Смит. – Детёныш лошади – это жеребёнок, запомни это.
– Я знал, мисс Смит, я знал, только…
Но мисс Смит рассмеялась, и класс вслед за ней, и потом никто не хотел играть с Джеймсом, потому что он был такой глупый, что думал, что пони – это детёныш лошади.
Джеймс не стал расстраиваться по поводу мисс Смит. Он подумал, что всё может измениться, когда они с классом поедут летом на пикник, или сядут рядком на рождественском празднике, с тортами и пирожными, наполняя чашки из больших белых кувшинов. Но ничего не менялось. Когда на пикнике все бегали через поле, Джеймс сильно отстал, и мисс Смит, нетерпеливо ожидая его, сказала детям, что Джеймсу хорошо бы вытянуть ноги подлиннее. А на Рождество она навалила ему полную тарелку печенья с тмином, потому что ей показалось – и она не преминула об этом сказать – что Джеймсу оно должно понравиться.
Как-то Джеймс остался с мисс Смит наедине. Она сидела за своим столом в классной комнате и проверяла домашние задания. Джеймс рассматривал ручку, которую накануне подарила ему мама. Чернильная ручка, небольшая, красная и чёрная с белым. Джеймсу она казалась невообразимо прекрасной.
В комнате было тихо. Красный карандаш мисс Смит беззвучно подчёркивал, зачёркивал и помечал ошибки. Не поднимая глаз, она спросила:
– Не пойти ли тебе поиграть с остальными?
– Хорошо, мисс Смит, – сказал Джеймс.
Он пошёл к двери, сунув ручку в нагрудный карман. Открывая дверь, он услышал сзади себя раздражённый возглас мисс Смит. Он повернулся и увидел, что её карандаш сломан.
– Мисс Смит, я могу дать вам свою ручку. В неё можно набрать красных чернил. Она хорошая.
Джеймс пересёк комнату и протянул ручку. Мисс Смит отвернула колпачок и царапнула по бумаге кончиком пера.
– Что это за ручка, Джеймс, – сказала мисс Смит. – Она не пишет.
– В ней нет чернил, мисс Смит, – объяснил Джеймс. – Надо заправить её красными чернилами.
Но мисс Смит только улыбнулась и вернула ручку.
– Ну что за глупый мальчишка – тратить деньги на такую скверную ручку!
– Но я же…
– Ну давай, Джеймс, дай мне свою точилку.
– У меня нет точилки, мисс Смит.
– Нет точилки? Ах, Джеймс, у тебя вообще хоть что-нибудь есть?
Когда мисс Смит вышла замуж, она оставила преподавание, и Джеймс надеялся, что избавился от неё навсегда. Но городок, в котором они жили, был невелик, и они часто встречались на улице или в магазине. К тому же мисс Смит, которая поначалу сочла замужество довольно скучным, нередко заходила в школу.
– Ну, как тут Джеймс? – спрашивала она, тревожно глядя на него. – Как тут мой глупышка Джеймс?
Через год после замужества мисс Смит родила сына, и уход за ребёнком поглотил её. Это был прекрасный мальчик, восемь фунтов шесть унций, с красивым, чуть вытянутым личиком и голубыми глазами. Мисс Смит была в восторге; её муж, помощник адвоката, осыпал её знаками внимания, и угостил по случаю своих друзей выпивкой и сигарами. Прошло время, и маму с сыном стали каждый день видеть на прогулках: мисс Смит на своих точёных ножках везла ребёнка в оборчатой коляске. Встретив их однажды, Джеймс спросил:
– Мисс Смит, можно мне посмотреть на младенца?
Но мисс Смит рассмеялась и ответила, что она больше не мисс Смит. Она быстро покатила коляску подальше от Джеймса, как будто его близость могла как-то повредить малышу.
– Что за отвратительный мальчишка, этот Джеймс Мэчен, – рассказывала мисс Смит своему мужу. – Мне так жаль его родителей!
– Что это за мальчик? Как он выглядит?
– Да знаешь, дорогой, он такой мелкий, как куница в очках. Меня от него в дрожь бросает.
Постепенно у Джеймса появилась навязчивая идея по поводу мисс Смит. Поначалу она была проста: каждый вечер перед сном Джеймсу надо было поговорить с Богом про мисс Смит, и попытаться узнать, за что же она так его презирает. Каждый вечер он лежал в постели и беседовал с Богом, и если однажды забывал поговорить, то знал, что в следующий раз, при встрече, мисс Смит вероятно скажет что-нибудь такое, отчего он сразу умрёт.
Примерно через месяц Джеймс обнаружил, что нашёл решение. Оно было таким простым, что он даже поразился, как это ему раньше не пришло в голову. Он стал рано вставать по утрам и собирать большой букет цветов. Потом он шёл к дому мисс Смит и оставлял букет на подоконнике. Джеймс старался не попадаться на глаза ни мисс Смит, ни кому-либо ещё. Он знал, что если кто-то заметит его, то план не сработает. Когда цветы в саду семьи Мэчен закончились, он стал рвать их у соседей. Ловко и бесшумно пробирался он в сад, и набирал цветов для мисс Смит.
К несчастью, когда он нёс к дому мисс Смит свой тридцать первый букет, его заметили. Поднявшись на цыпочки, чтобы положить букет на подоконник, он увидел, как отдёрнулась занавеска. В следующую секунду мисс Смит, в домашнем халате, поймала его за плечо и втянула в дом.
– Джеймс Мэчен! Ну конечно же, Джеймс Мэчен! Цветы от маленького негодяя, как вам это понравится!? Что ты задумал, тупица Джеймс?
Джеймс молчал. Он смотрел на халат мисс Смит, и думал, что он необычайно прекрасен: синий, шерстяной, с шёлковой окантовкой.
– Хочешь нам свинью подложить, – воскликнула мисс Смит. – Крадёшь цветы по всему городу и приносишь их к нашему дому! Мерзкий ребёнок!
Джеймс взглянул на неё и убежал.
После этого случая Джеймс думал о мисс Смит не переставая. Он представлял себе её лицо, когда она поймала его с цветами, вспоминал, как она потом рассказала об этом его отцу и всем остальным жителям городка. Он думал о том, как отцу пришлось извиниться перед мисс Смит, и как потом ругались отец с матерью. Он припомнил всё, что мисс Смит говорила ему, и все неприятности, что она ему делала, вроде того печенья с тмином на Рождество. Он не хотел причинить мисс Смит вреда, всё она выдумывает. Когда даришь людям цветы, это не со зла, это для того, чтобы показать им, что они тебе нравятся и ты хочешь понравиться им.
– Если кто-то сделает вам больно, – спросил Джеймс у работника, который пришёл подстричь газон, – что вы сделаете?
– Ну, – ответил тот, – наверное сделаю больно в ответ.
– А если не получается?
– Да всегда можно что-нибудь придумать. Это несложно.
– Иногда сложно, – сказал Джеймс.
– Да ладно, – сказал работник. – Вот протяну руку и врежу тебе по уху. Чего тут сложного?
– Но я не смогу дать вам по уху в ответ, потому что вы больше меня. Как ответить тому, кто больше вас?
– Конечно, легче обидеть того, кто слабее. Слабых всегда обижают.
– А как можно обидеть того, кто сильнее?
Газонокосильщик задумался.
– Надо брать хитростью. Найти слабое место. У каждого есть своё слабое место.
– А у вас есть слабое место?
– Надо думать.
– А я смогу сделать вам больно, если ударю по вашему слабому месту?
– Ты ведь не хочешь сделать мне больно, правда, Джеймс?
– Нет, конечно, но если бы хотел, я бы смог?
– Да, пожалуй, смог бы.
– А что за слабое место?
– У меня есть маленькая дочка. Она меньше тебя. Если ты сделаешь больно ей, ты сделаешь больно мне. Это одно и то же.
– Ясно, – сказал Джеймс.
У мисс Смит начались проблемы. Жизнь, наполнившаяся счастьем после рождения ребёнка, теперь, казалось, повернулась против неё. Возможно, ей стало сложнее ухаживать за ребёнком, у которого как раз начали резаться зубки, и это прибавило всем забот; а может быть мисс Смит усмотрела в нём какую-то неприятную ей черту, и понимала, что должна теперь наблюдать за её развитием, не в силах ничего с этим поделать. Какова бы ни была причина, она чувствовала себя подавленной. Она часто вспоминала школьные дни, большую классную комнату с детскими поделками на полках и портретами королей на стенах. С тоской она воскрешала в памяти поездки на велосипеде в школу, прикосновение морозного воздуха на своём лице, автоматически приходящий в голову первый урок. Она любила эти зимние дни: ученики, топающие ногами на спортивной площадке, потрескивающая, раскалённая докрасна печка, которую даже приходилось ограждать, чтобы никто не обжёгся. Было так приятно чувствовать усталость, приятно давить на педали на обратном пути, заезжать за покупками, потом домой, к чаю и радиоприёмнику, потом вечер с книгой у камелька. Не то, чтобы она жалела о чём-то, просто то и дело вдруг чувствовала, что хотела бы вернуться в прошлое.
– Дорогая, – сказал муж мисс Смит, – тебе и правда надо быть с ребёнком повнимательнее.
– Но я внимательна. Я стараюсь изо всех сил.
– Конечно, конечно. Но у него трудный возраст. Может, тебе немного отдохнуть?
– Я справлялась с детьми всякого возраста…
– Но милая, это не то же самое, что учить школьников.
– Но ведь это не должно быть так сложно. Я уж и не знаю…
– Просто ты устала. Весь день привязана к ребёнку, без отдыха, без выходных – это не шутка. Нам надо съездить в отпуск.
Мисс Смит действительно чувствовала себя усталой, но она знала, что проблема вовсе не в усталости. Сыну было уже почти три года, и два из них она постоянно что-нибудь делала не так. Где-то глубоко внутри она ощущала, что все эти оплошности – не её рук дело, что время от времени ей овладевает совершенно другая личность, беспечная, нерадивая, и иногда до преступности жестокая в своей халатности. Однажды она обнаружила, что ребёнок ползает по тротуару рядом с коляской – судя по всему, она забыла его пристегнуть. Как-то раз в коляске обнаружились сотни маленьких красных стеклянных бусинок. Женщина на улице обратила внимание мисс Смит на возможную опасность. Она разглядывала мать, подложившую ребёнку столь неподходящую игрушку, с неподдельным удивлением: «Он уж засовывал одну себе в носик, милочка. И проглотить мог десяток. От этого до смерти задыхаются, знаете ли». Бусы были её, но она не могла даже предположить, каким образом они попали к ребёнку. Ещё раньше, когда младенцу было всего два месяца, она вошла в детскую и увидела, как возбуждённая кошка дерёт когтями свисающее с детской кроватки одеяльце; в другой раз малыш нашёл где-то турнепс и стал его грызть. Мисс Смит ломала голову – может быть, она страдает тяжёлой формой хронической рассеянности, или потерями памяти? Доктор нашёл у неё признаки нервного истощения, что тоже не слишком утешало.
– Я плохая мать, – сказала себе мисс Смит, и заплакала, глядя на ребёнка, уютно свернувшегося в сонном тепле.
Однако невнимательность её прогрессировала, и люди отмечали, что для учительницы это было довольно неожиданно. Её муж был огорчён и расстроен, и в конце концов предложил нанять кого-нибудь для того, чтобы смотреть за ребёнком.
– Кого-нибудь? – спросила мисс Смит. – Нанять кого-нибудь? А я на что? Я что, уже совсем ни на что не годна? Я что, такая глупая и жалкая, что не могу заботиться о собственном ребёнке? Ты говоришь со мной, как с чокнутой.
Она была сконфужена и несчастна. Их брак шатался под грузом натянутых отношений. О следующем ребёнке не могло быть и речи.
В следующие два месяца ничего не происходило. Мисс Смит постепенно стала приходить в себя; она снова взяла свою повседневную жизнь под контроль. Ребёнок рос и развивался. Он проворно перебирал ножками на прогулке, что-то болтал на своём собственном языке, он был своенравным и капризным, и казался мисс Смит и её мужу самым смышлёным и милым малышом на свете. Каждый вечер мисс Смит аккуратно докладывала мужу о том, что новенького ребёнок сказал или сделал за день.
– Ничего не боится, – сказала мисс Смит, и рассказала мужу, как их сын кувыркался по всей комнате, пытаясь встать на голову.
– У него явные склонности к спорту, – ответил муж.
Они со смехом удивлялись тому, как им, таким неспортивным, удалось произвести на свет столь бодрого и физически крепкого отпрыска.
– И как тут наше маленькое чудовище? – спросил муж мисс Смит, входя в дом однажды вечером после работы.
Мисс Смит улыбнулась, радуясь хорошему завершению спокойного дня.
– Просто золото, – сказала она.
Муж улыбнулся ей в ответ, довольный тем, что ребёнок не слишком ей досаждал, и тем, что его сын уже такой самостоятельный.
– Загляну к нему на секунду, – сказал он, и направился к детской.
Поднимаясь по лестнице, он вздохнул с облегчением – в доме, слава богу, опять всё в порядке. Вздох ещё не закончился, когда он открыл дверь и почувствовал запах газа. Газ с тихим шипением выходил из незажжённого светильника. Комната была наполнена им. Спящий ребёнок дышал газом.
Лицо ребёнка посинело. Они вынесли его из детской, беспомощные, оглушённые происходящим. Они молча ожидали, пока врачи боролись за его жизнь, пока строгий доктор в белом халате не объяснил им, что ещё чуть-чуть, и он не поручился бы за благоприятный исход.
– Это не шутки, – сказал муж мисс Смит. – Дальше так продолжаться не может. Надо что-то делать.
– Я не могу понять…
– Слишком часто, это случается слишком часто. Дорогая, я больше не могу.
Газовый светильник в детской был установлен со всеми предосторожностями. Вентиль, регулировавший давление газа, открывался и закрывался ключом. Ребёнок в принципе мог достать до регулятора, но по заведённому порядку ключ каждый раз вынимали и клали на каминную полку. Просто и надёжно.
– Ты забыла вытащить ключ, – сказал муж мисс Смит. Мысли, ворочавшиеся в его мозгу, принимали пугающие формы. Он пытался увернуться от встречи с ними, зная, что не обладает достаточным эмоциональным или интеллектуальным запасом, чтобы выиграть бой.
– Нет, нет, – сказала мисс Смит, – не может быть. Я выключила газ и положила ключ на камин. Я совершенно точно это помню.
Он смотрел на неё в упор, не отводя глаз, пытаясь добраться до истины.
– Факты говорят сами за себя. Ты можешь предложить другую версию?
– Но это абсурд. Ты думаешь, он сам вылез из кроватки, повернул ключ, вернулся обратно, и заснул?
– Может быть, ты выключила газ и потом бездумно включила его опять.
– Как это? Нет, как я могла?
Муж мисс Смит не мог понять. Его воображение ухватило опасную мысль, словно пинцетом, и держало её перед ним. Факты были на стороне воображения, он не мог ими пренебречь: его жена повредилась в уме. Сознательно или бессознательно она пыталась убить их сына.
– Окно, – сказала мисс Смит, – окно было открыто, когда я уходила. Оно всегда открыто, для свежего воздуха. Но оно было закрыто, когда ты вошёл в детскую.
– Ну уж ребенок-то точно не мог этого сделать. Не понимаю, что ты хочешь сказать?
– Не знаю. Я не знаю, что я хочу сказать. Я просто не понимаю.
– Ты слишком устала от забот, дорогая, вот и всё. Тебе нужна помощь.
– Но мы не можем себе этого позволить.
– Можем или не можем, но нам придётся это сделать. Мы должны думать о ребёнке, а не о себе.
– У нас же всего один ребёнок! Я не так уж сильно устаю. Не может такого быть. Слушай, теперь я буду очень, очень осторожна. В конце концов, это первое происшествие за столько времени.
– Прости, дорогая. Нам надо дать объявление о поисках няни.
– Ну пожалуйста…
– Милая, прости, нет смысла меня уговаривать. Мы уже достаточно говорили об этом, и ни к чему не пришли. Надо подойти к этому разумно.
– Пожалуйста, ну пожалуйста, давай попробуем ещё раз.
– А ребёнок? Всё это время жизнь нашего сына будет в опасности, изо дня в день?
– Нет, нет…
Мисс Смит умоляла мужа повременить, но он молчал. Он курил трубку глубокими затяжками, сильно прикусив её зубами, и несчастные мысли его были в беспорядке.
Муж мисс Смит и вправду дал объявление о том, что ищет няню для ребёнка, однако вскоре выяснилось, что необходимость в ней отпала. Ребёнок пропал после обеда, в тот день, когда ему исполнилось три года. Мисс Смит выпустила его в сад. Он часто играл в саду, там было совершенно безопасно. Но когда она позвала его пить чай, он не пришёл; и когда она вышла посмотреть за ним, его там не было. Задняя калитка дома, за которой начинались поля, была открыта. Она не открывала калитку, и вообще редко ею пользовалась. В растерянности она было предположила, что ребёнок мог сам отпереть щеколду.
– Это невозможно, – ответил муж, – она слишком высоко и открывается с трудом.
Он смотрел на неё отчуждённо, получив подтверждение тому, что она хотела избавиться от ребёнка. Бóльшую часть ночи они вместе с полицией прочёсывали все окрестные поля, но поиски были безуспешны.
Утром, когда поиски продолжились, они утратили всякую надежду, а со временем безнадёжность переросла в страх того, чтó может открыть находка.
– Мы должны примириться с фактами, – сказал муж мисс Смит, но она продолжала надеяться в одиночестве. Она бродила по сельским окрестностям в поисках чуда, но не находила ни следа, ни известий о ребёнке.
Однажды у лесопилки её остановил мальчик, такой тихий, что она с трудом заметила его. Он робко пробормотал какое-то приветствие, и когда она подняла на него глаза, то узнала в нём Джеймса Мэчена. Она прошла мимо, думая о том, что завидует его жизни, что тот факт, что он жив, а её ребёнок мёртв, не более чем злая насмешка Провидения. Она молилась этому Провидению, давая ему десятки обетов, лишь бы всё наладилось.
Но ничего не налаживалось, и мисс Смит вынашивала в себе мысль, которую её муж не высказал вслух. «Я сама отперла калитку. По какой-то причине я не хотела этого ребёнка. Видит Бог, я любила его, и ведь это была не такая уж слабая любовь? Или я уже любила стольких детей, что на моего собственного ребёнка ничего не осталось?» Беспочвенные, душераздирающие теории затопили разум мисс Смит, обратив её мысли в бурлящий хаос.