— А может, и спутал…
Лютый зашел к себе в хату и зло швырнул маузер с саблей на койку. Сел к столу и выпил стакан горилки.
— Игнат!
Из сеней прибежал бородатый мужик, исполнявший роль денщика, и принес новый штоф с самогоном.
— Жеребца седлай, — приказал Сидор, — а с казачка глаз не спущай. Пропадет — шкуру с тебя спущу!
— А чего ему пропадать-то? — удивился Игнат.
Лютый сгреб мужика за грудки и притянул к себе.
— Выкрасть могут Гриню нашего.
— Это кто же?
— Сволочи красные. Понял, Игнат?
— О, Господи, о, Господи… — запричитал, крес тясь, мужик.
— Ну, ступай, — отпустил его Сидор.
Сам схватил штоф и хлебнул прямо из горла.
* * *Данька уже почти час бродил по станице. Он заметил, что за ним всюду тенью следует Игнат — денщик Сидора. Значит, не поверил атаман до конца в легенду о Григории Кандыбе. Это не самое страшное. Данькину руку жгла записка, которую надо было срочно передать в условленном месте Ксанке. В ней говорилось, что воскрес Лютый, а самое главное, Бурнаш захватил в станице Медянке заложников и если их не спасти, то завтра будет поздно. Данька разрывался: если Игнат увидит передачу записки, то хлопец рассекретит не только себя, но и сестру, а если переждать время, то погибнут ни в чем не повинные заложники.
Данька кружил по улицам, здоровался с казаками, перекидывался репликами, а сам думал только о том, на что решиться. Он опять вышел к штабу, на завалинке которого сидела компания бурнашей с Савелием во главе. Данька поздоровался и устроился рядом.
— …Да я поначалу и сам не поверил, — рассказывал казак, — а вот глянул в стороны: гроб с покойничком летает над крестами! А вдоль дороги мертвые с косами стоят, — Савелий даже показал как, — и-и… тишина!
— Ну да! — заржали казаки. — С косами!
— Ну, ты даешь!
— Берегись! Берегись! — донесся вдруг сумасшедший крик.
— Лошади понесли, — сообразил кто-то из казачков.
На улице показалась бешено несущаяся тачанка.
— А-а! — крик замер на Настиных губах.
Данька увидел вдруг побледневшую, как бумага, девчонку, которая с ужасом смотрела на своего младшего брата, барахтающегося в придорожной пыли вместе с двумя приятелями. Неуправляемая тачанка летела прямо на них. Данька бросился наперерез и повис на шее одного из коней. Повозка остановилась за пару метров от детей. Парень разжал враз онемевшие руки и опустился на землю. Настя схватила брата и убежала во двор.
— Гришенька! Гриша! — к хлопцу подбежал перепуганный Игнат. — Не зашибся? Не зашибся, слава тебе, Господи… Сволота! Глаза залил, паразитина! — Мужик бросился на пьяного возницу и стал мутузить его прикладом винтовки. — Скажу Лютому, он тебя…
Данька воспользовался моментом и нашел Настю во дворе, за сараем.
— Ты как?
Она кивнула.
— А Коська?
— Спасибо, — сказала девчонка. — Только не подходи ко мне… Из-за тебя все…
— Из-за меня? — поразился Данька.
— Из-за вас — бандитов проклятых, — выдохнула Настя и по ее щекам полились слезы. — Не подходи, никогда не подходи!
— Да в чем дело? Твой брат цел…
— Я про него на дороге забыла, потому что о тетке Анисье горевала. Вы ее с другими нынче в церкви заперли. Родная она мне…
— На, прочти, — Данька протянул девушке записку.
— Что это, Гриня?
— Эту бумагу надо передать красным, — твердо сказал парень. — Они спасут твою тетку и других заложников. Поняла?.. Не плачь.
— А откуда ты знаешь?
— Я ж тебе говорил, что не такой, как они, — Данька подсел на скамейку и обнял Настю за плечи. — Поверь мне. Только эта записка может помочь твоей тете. Передашь?
Настя кивнула и прильнула к хлопцу. С самого начала чуяла она, что он — особенный.
— Выйдешь на околицу — повернешь вправо, — начал инструктаж Данька, — там стоит дерево старое, все посохшее. Прокукуешь три раза, петух отзовется…
19
Едва после обедни отец-настоятель дошел до трапезной, как следом прибежал монах Иннокентий.
— Чего тебе, брат? Уж не спешишь ли ты сообщить, что брат Захар подстрелил из своего фугасного ружья куропатку и мне стоит прочесть лишний раз «Отче наш» и «Дева-Мария радуйся», дабы успели приготовить ее нежное мясо?
— Нет, батюшка, — опешил Иннокентий. — Гости пришли, в ворота стучат.
— Сильно ли стучат?
— Не сильно.
— Много ли гостей?
— Трое, отче.
— Пускай стучат, — разрешил отец-настоятель. — Всему свое время, и время всякой вещи под небом. Теперь пора обедать. Ступай, брат.
— Но они говорят, что не хотели бы взрывать монастырские ворота, только чтобы передать вам, владыко, записку от отца Миколы.
— Сие разумно, — согласился настоятель. — Пусть ворота отопрут.
Брат Иннокентий убежал передать распоряжение монахам-привратникам.
Когда отец-настоятель вышел к гостям, то увидел, что посреди монастырского двора стоят трое подростков. Одеты просто, однако в поводу держат хороших коней. До войны у монастыря была конюшня, и настоятель любил совершать верховые прогулки.
— Здравствуйте, отроки.
— Здравствуйте, батюшка, — сказал Валерка. — У нас к вам письмо.
— И бомбы, кажется?
— Время такое.
Настоятель взял бумагу и прочел послание.
— Отец Микола пишет, что вам нужна моя помощь, и вы из красного отряда?
— Да, — кивнула Ксанка.
— Хотелось бы верить, что пришли вы за благословением Божим, но опыт подсказывает мне, что за хлебом.
— Благословение ваше нам без надобности, — заявил Валерка, — и хлеб тоже.
— А коней — каких казачки забрали, а остальных давно съели, — развел руками отец-настоятель. — Прощайте, отроки.
— Стой, — приказал Яшка.
— Не станете же вы сражаться с мирной обителью?
Ксанка оглянулась и заметила, что вокруг них собрались монахи: кто с цепом, а кто с косой.
— Не станем, — сказала девчонка, но с трудом заставила себя повернуться спиной к дюжим бородачам. — Просто мы не успели передать мирной обители скромный подарок от отца Миколы.
Яшка снял с седла мешок и подал настоятелю. Тот развернул рогожу, и ноздри его затрепетали.
— Так чем же я могу помочь моим юным друзьям?
— Вот это другой разговор, — сказал Валерка, поправляя очки. — Нам нужна монашеская одежда, завтра вернем. Кажется, у вас есть запас?
— Все меньше отроков поступают на послушание в Божью обитель, — скорбно покачал головой отец-настоятель. — Рясы есть, но по такому случаю я бы и монахам своим приказал раздеться. Иннокентий!
— У меня на боку дырка! — поспешно сказал монах. — У брата Захара ряса значительно лучше.
— Возьми мешок и отнеси на кухню. Я все-таки прочту дополнительно пару молитв, — сказал настоятель. «Можно даже пять, — подумал он, — ведь жирная курица получше сухопарой куропатки».
— Прошу, проходите, — пригласил гостей отец-настоятель, — может быть, есть еще какая-нибудь надобность?
— Вы знаете, батюшка, мне бы пригодилась ваша борода, — спокойно сказал Яшка…
* * *Перед самым закатом на деревенской улице появились трое путников в монашеских одеяниях. Рясы подпоясаны веревкой, клобуки наброшены на головы, снизу торчат жидкие бороденки.
— Правильно идем? — спросил Яшка.
— Вроде так Настя говорила, — отозвался Валерка, — церковь сразу за поворотом будет. Начнем с входа в ризницу.
— Тише вы, — цыкнула Ксанка, — бурнаши вокруг!
— Ладно, можем молитву читать.
— Не читать, а творить: Отче наш, сущий на небеси…
Наконец новоиспеченные служители культа добрели до церковных дверей. Начал говорить Яшка:
— Здравствуйте, казаки, благослови вас Бог! — он перекрестил караульных бурнашей.
— Здорово, монахи. Церковь заперта по приказу атамана.
— Спаси его Христос, — сказал Яшка, — это мы знаем. Нам бы с главным в карауле поговорить.
— Он, отче, за углом направо. Михайло зовут.
— Спасибо, — снова перекрестил бурнашей Яшка и смело пошел налево.
— Эй, погодите, бестолочи! — двинулся за монахами один караульный. — Вы не туда…
— Да нехай идут, Петро, кругом прошагают — не заблудятся.
У следующего поста Ксанка загремела церковной кружкой с мелочью:
— Собираем мы милостыню на монастырь Солоухинский. Помолиться хотим перед чудотворной иконой тутошней, чтоб хорошую лепту собрать на дело богоугодное. Не пропустите, ли нас, солдатики?
— Не велено, братья-монахи, — сказали караульные. — Сам батька приказал, а он погрозней вашего главного будет. Идите к начальнику.
— Спаси Бог.
С третьим караулом у центральных ворот церкви разговаривал уже Валерка:
— Атаман Михайло?
— Атаман Михайло?
— Да ишо не атаман, — зарделся довольный бурнаш.
— Услыхали мы, господин казак, что заперты в церкви преступники важные, вот и пришли исповедать их на всякий случай.
— Никого пускать не велено, — сказал Михайло.
— Не мешайте, господин казак, творить дело Божеское, — попросил Валерка, — а ежели преступники эти перед смертью расскажут, где хлеб спрятали — мы все вам в точности передадим. То-то атаман Бурнаш обрадуется и сразу вас командиром сотни сделает!
— А что, — крутнул ус Михайло, — с нас не убудет, а с сотней я управлюсь. Пропустите!
Караульные открыли тяжелые двери, и друзья оказались внутри церкви.
Здесь было еще темнее, чем снаружи, где начинались сумерки. Во всем помещении горело всего несколько свечей. Мстители осторожно приблизились к свету.
— Бурнаши? — заволновались заложники. — Черные какие-то… вроде монахи, а на алтарь не перекрестились…
— Тетка Анисья! — позвала Ксанка. — Есть такая?
— Есть, — Анисья поднялась с пола и подошла к подросткам.
— Вы кто такие будете? Арестованные?
— Привет тебе, тетка Анисья, от племяшки твоей Насти.
— Ой!
— Мы пришли вам помочь, ты вроде побойчее других, командуй своими, помогай.
— Вы что же — воевать с казаками собрались? — усмехнулась Анисья. — Мелковаты вы что-то для вояк!
— Но-но, тетка, — возмутился Яшка, — мы Збруевку у бурнашей отбили!
— А не брешете?
— Нет.
— Так то вы и есть — «мстители»?
— Мы, Анисья, мы, — заверил крестьянку Валерка, — только времени у нас мало.
— Давайте ружье, чи шо, я готова.
— Какое ружье? — обалдел Яшка.
— А чем вы бурнашей воевать собираетесь? — удивилась, в свою очередь, женщина. — Пуш ками?
— А вот чем, — сказал Валерка и стал расстегивать на себе рясу…
Через десять минут в дверь первого караула постучал Яшка.
— Отоприте, казаки, это мы, монахи! Нас начальник Михайло помолиться пустил, а тут выйти ближе.
— Знакомый голос, — сказал один караульный другому, — открывай, то правда они.
Трое монахов в рясах вышли из церкви, когда солнце уже погасло.
— Благослови вас Бог, — опять обмахнул бурнашей рукой Яшка. — Прощайте.
В ту же минуту во вторую дверь стукнула Ксанка.
— Откройте, солдатики, то мы, монахи, которые молились чудотворной иконе. Нам дальше идти надо, милостыньку собирать.
Караульный узнал и повернул ключ, ворча:
— Чего тут претесь, когда не здесь входили?
— Темно в храме, а дверь рядом была. До свидания.
И опять трое монахов покинули темницу.
А в главную дверь уже стучал Валерка.
— Это мы, господин атаман Михайло, это мы!
— Выпустить монахов, — приказал начальник караула. — Ну как?
— Узнал, — прошептал ему на ухо Валерка. — Все зерно зарыто на околице под большущим дубом. Такой здоровый дуб ни с чем не перепутаешь. Быть вам сотником!
— Спасибо, удружил, монах! — молодецки подкрутил ус Михайло. — Надоест рясу носить — приходи ко мне в сотню.
— Благодарю, господин атаман, — с чувством сказал Валерка и быстро двинулся догонять своих товарищей…
20
Беглецы встретились за селом, в поросшей кустами балке. Каждый из Мстителей привел туда свою группу.
— Повезло нам, что вас шестерых арестовали, — заметил Яшка, — больше трех ряс я бы на себя не намотал. Да и дверей в церкви было только три.
— Хватит маскараду, — сказала тетка Анисья. — Мне энта борода надоела: отклеивается, зараза!
— А ведь мы для этих бород полмонастыря остриги, — рассмеялась Ксанка.
— Дорого обошлась монахам наша курятина! — воскликнул Валерка.
Тут и самые мрачные из заложников наконец за улыбались. Почувствовали, что на свободе.
— Спасибо вам, хлопцы, спасли вы нас, — сказал один старик. — Уж и не чаяли мы от Бурнаша уйти. Ведь станица наша даже при желании двадцати подвод хлеба не соберет. Где же это видано такую цену назначать, да под головы людские!
— Спасибо вам, сыночки, — сказала Анисья, — да и правда вы — Мстители, какую шутку с атаманом сыграли.
— Все, уходить пора, пока бурнаши не хватились, — сказала Ксанка. — Яша, собери рясы, нам их вернуть надо. А вы, тетка Анисья, до своего хутора поспешайте.
— Дорогой не ходите, лучше стороной, — посоветовал цыган.
— К утру дойдем, — сказал старик, — а потемну они нас не сыщут. Прощайте, хлопцы.
— До свидания.
— Настю доведется увидеть — привет передайте, я-то с племянницей не скоро теперь свижусь…
* * *— Гей, Семка, дай-ка прикурить!
— Да нечем, дядька Пасюк, я ж не курю.
— Все равно должон иметь хоть не спички, так кресало. Я сейчас у Михайлы спрошу, — казак обошел церковный угол.
— Стой, кто идет?
— Да это я, Пасюк.
— Ты почему пост бросил? — строго спросил начальник караула.
— Да не убегут за минуту, — успокоил Пасюк, — я цигарку свернул, а огня нету. Дайте, братцы, прикурить.
— А ну марш на место, кому говорю! — прикрикнул Михайло.
— Что-то ты больно строгий стал, — хмыкнул казак, — не то что давеча, когда тех монахов запустил перед чудотворной иконой помолиться.
— Не молиться, а исповедовать…
— Нет — молиться, чтоб милостыни больше собрать.
— А я говорю, чтоб исповедовать!.. Постой, Пасюк, а ты почем знаешь, что пускал?
— Так они мимо нашего поста уходили, — сказал казак, наклоняясь прикурить. Он затянулся потрес кивающей цигаркой и выпрямился. — Ох, не похвалит тебя за это атаман.
— То есть как мимо тебя уходили? — севшим вдруг голосом спросил Михайло.
— А так. Трое к тебе прошли мимо нас, а после выйти спросились.
— Да ведь я их сам выпускал!.. Отпирай скорей! — крикнул начальник. Он же первым ворвался в распахнутую дверь и бросился искать арестантов по темным углам. — Эй, где вы тут?! Покажись, гады! — Михайло выхватил наган и стал палить куда попало.
Остальные казаки спешно выскочили наружу, а Пасюк запер дверь.
— Пусть пока постреляет, а я к атаману побегу! — сказал старый мудрый казак и кинулся в штаб.
— Вот тебе и сотник! — сказал один караульный и снова оперся о винтовку — до утра сторожить бывшего начальника.
* * *— Что?! — зарычал атаман, хватаясь за маузер. — Как это утекли?! Да я вас всех в расход… Где Михайло?
— Я его, батька, заместо арестантов посадил, — отрапортовал Пасюк, — он монахов-то пустил.
— Расстрелять сукина сына! — потрясая маузером, Бурнаш выбежал на крыльцо и выпалил в воздух. — В погоню! Догнать заложников! Догнать монахов!
Казаки, которые оказались у штаба, вскочили в седла и, паля для страху в воздух, помчались за околицу. Оставив станицу позади, они скачку замедлили. При свете луны недолго и шею свернуть.
— Что случилось, батька? — выбежал из ха ты Данька, на ходу вдевая рукава черкески. — К расные?
За спиной казачка тенью возник денщик Игнат.
— Заложники удрали, — пояснил атаман и вдруг, как молния, хлестнуло подозрение. — А ты, Гриня, где в сумерках был?
— Да здесь, на крыльце, а потом в хату пошел…
— Не врешь?
— А чего мне врать, батька? Вот те крест! — Данька перекрестился.
— Точно так, батька, тута оне были, — подтвердил вдруг Данькино алиби Игнат. — Я рядом был.
— Ну, хорошо, Гриня, хорошо, ступай спать.
— Может, я в погоню…
— Ступай, ступай, без тебя справятся.
Данька ушел, в тайне радуясь невероятному побегу. Столько караулов — и все зря! Надо будет подробно ребят расспросить, как им такое дело удалось.
А Бурнаш постоял еще на крыльце и вернулся в дом. Сидор и его с панталыку сбил, так что на хлопца напраслину подумал. Да и какой из Грини монах! Атаман даже усмехнулся подобной мысленной картине.
21
Бурнаши добросовестно обшаривали дорогу и все окрестности до утра, но беглецов так и не нашли. Вернувшаяся ни с чем погоня была награждена тем, что смогла увидеть расправу над виновником своей бессонной ночи. Атаман приказал вывести Михайло и поставить к стенке той самой церкви, которую он так бездарно стерег накануне. Бывший начальник караула был растрепан, дергал связанными за спиной руками и вращал глазами.
— Тайна исповеди ненарушима, а он нарушил… Тайна исповеди ненарушима, а он… — без остановки бормотал казак.
— За невыполнение приказа — пли! — самолично скомандовал Гнат Бурнаш, и расстрельная команда точно выполнила свое дело…
Данька обдумывал план побега из расположения бурнашей, но ему мешало то, что за ним всюду неотступно следовал Игнат. Хлопец не был уверен, что сумеет без шума обезвредить этого здоровенного мужика, да и убивать его Даньке не хотелось. Он видел, что Игнат по-своему привязался к «Грине». К тому же Бурнаш явно не верил словам Лютого, иначе бы казачка поставили к стенке вместе с Михайлой. Узнав, что сам Сидор куда-то уехал, Даниил окончательно повеселел. Прошлый раз Лютого не было две недели, авось и сейчас задержится. Теперь у Даньки в станице появился друг, которого ему не хочется терять.