– Я тоже, но он отсутствовал, и причину Вольева не объяснила. – Силвест передернул плечами. – Разве это важно? Они стоят друг друга.
– Верно, но, имея дело с Садзаки, лучше понимаешь ситуацию.
– Хочешь сказать, он более примитивен?
Кэлвин уклончиво мотнул головой.
– Считай как хочешь, но Садзаки, по крайней мере, держит слово. И ему – или кто у них там нынче главный – хватило приличий не беспокоить тебя до сих пор. Как давно мы в последний раз побывали на борту этого готического кошмара, который они прозвали «Ностальгией по бесконечности»?
– Около ста тридцати лет назад. И куда меньше времени прошло для них – два-три десятилетия.
– Думаю, нам следует готовиться к худшему.
– К чему именно?
– А к тому, – ответил Кэлвин с наигранным спокойствием, – что на нас возложат определенную задачу, связанную с неким джентльменом. – Он скосил глаза на Силвеста. – Кстати, многое ли ей известно?
– Похоже, гораздо меньше, чем я считала раньше, – хмуро произнесла Паскаль.
– Я рассказал ей кое-что, – ответил Силвест, глядя в пространство между женой и бета-записью отца. – Для ее же пользы.
– Ну спасибо!
– Конечно, у меня были сомнения…
– Дэн, чего, собственно, хотят эти люди от тебя и твоего отца?
– Боюсь, это еще одна довольно длинная история.
– У нас пять часов, ты только что сам сказал. Если вам удастся отвлечься от сеанса взаимного обожания…
– Не слыхал никогда такого термина. Какое-то представление о ситуации у нее есть, сынок?
– Да, – кивнул Силвест. – В корне неверное.
– Думаю, стоит открыть ей чуть больше – чтобы, так сказать, видела картину в целом.
Самолет сделал особенно резкий разворот. В салоне только Кэлвин не испытывал никаких физических неудобств при этом.
– Ладно, – кивнул Силвест, – хотя мне и сейчас кажется, что ей лучше знать меньше, чем больше.
– А почему бы не дать мне возможность судить об этом самой? – спросила Паскаль.
Кэлвин усмехнулся:
– Начни рассказ с милейшего капитана Бреннигена, – мне кажется, так будет лучше.
И Силвест открыл жене все. До сих пор он искусно обходил вопрос, почему команда «Ностальгии по бесконечности» так хочет заполучить его. Конечно, Паскаль имела право знать, но сама тема была настолько противна Силвесту, что он изо всех сил старался ее не затрагивать.
Он, разумеется, не имел ничего личного против капитана Бреннигена, даже сочувствовал этому уникальному человеку, чья судьба сложилась так страшно. Капитан, насколько мог судить Силвест, сейчас находился без сознания, но в прошлом был чрезвычайно энергичным и проницательным. И может снова стать таким, если удастся его вылечить. Ну и что с того, что в туманном прошлом Бренниген совершал неблаговидные поступки, возможно даже преступления? Своими страданиями, безусловно, он расплатился за былые грехи. Любой человек пожелал бы капитану удачи, и многие согласились бы помочь ему, разумеется, если бы им это не грозило никакими последствиями. Даже небольшой риск был бы вполне оправдан.
Но то, чего команда хочет от Силвеста, едва ли можно назвать небольшим риском. Чего доброго, ультра потребуют, чтобы он подчинился Кэлвину, разрешил ему войти в собственный мозг и взять контроль над его, Силвеста, моторикой. Одна лишь мысль об этом вызывала неодолимое отвращение. Даже общение с бетой Кэлвина было весьма неприятным. Как будто с призраком разговариваешь. Силвест уничтожил бы эту запись много лет назад, не окажись она несколько раз чрезвычайно полезной.
Мириться с ее существованием было очень нелегко. Кэл, даром что искусственная сущность, был слишком восприимчив, проницателен и хитер. Он прекрасно знал, что случилось с его альфой, но никогда не жаловался по этому поводу, даже речи не заводил. Но каждый раз, когда Силвест допускал его в свой мозг, казалось, что Кэлвин все глубже засовывает туда щупальца. Кэлвин узнавал сына все лучше и лучше и учился более точно предсказывать его поведение.
Так во что же превращается тогда сам Силвест, если то, что он считал своей свободной волей, столь легко имитируется ком пьютерной программой, теоретически не имеющей собственного сознания? Мало того что каналирование – процесс обезличивающий. Он отвратителен даже в физическом смысле. Собственные моторные сигналы Силвеста блокировались в момент их возникновения бульоном из химических нейроингибиторов. Он был парализован – и все же двигался, как одержимый бесом. И переживать этот кошмар снова у него не было ни малейшего желания.
«Нет, – думал Силвест. – Капитан может отправляться ко всем чертям. С какой стати я должен жертвовать своей человеческой сущностью, чтобы спасти того, кому следовало помереть уже давным-давно?»
Если страдания капитана не прекратятся, это будет меньшим преступлением, чем то, что замыслили ради него подчиненные. Бесчеловечно требовать, чтобы Силвест облегчил участь Бреннигена такой ценой.
Кэлвин, конечно, смотрит на все совершенно иначе. Для него это вовсе не пытка, для него это шанс…
– Конечно, первым это сделал я, – сказал он. – Давно, еще когда был материален.
– Что ты сделал первым?
– Обнаружил его. Но уже тогда он был в значительной степени химериком. Некоторые технологии, примененные для то го, созданы еще до Транспросвещения. И одному Богу известно, как стара была плоть капитана уже тогда. – Он погладил бороду и усы с таким видом, будто с гордостью вспоминал свой научный подвиг. – Все это было, разумеется, еще до Восьмидесяти. Но я уже тогда прославился как смелый экспериментатор, работающий на острие самых радикальных направлений химерической науки. Меня не устраивало простое обновление технологии, которая была создана до Транспросвещения. Мне хотелось побить ее рекорды, двинуть науку далеко-далеко вперед.
– Ладно, хватит о тебе, Кэл, – сказал Силвест. – Мы ведь обсуждаем Бреннигена.
– Надо же было обрисовать ситуацию в целом, дорогой сынок, – подмигнул Кэлвин. – Короче говоря, Бренниген был химериком-экстремалом, а я намеревался применить к нему экстремальные химерические методы. Когда он заболел, его друзьям ничего другого не оставалось, как прибегнуть к моим услугам. Конечно, все происходило под большим секретом, дело было подсудное даже для меня. Я все меньше интересовался проблемой физиологических модификаций, зато все больше – нейронными трансформациями. Я был ими одержим, если хочешь знать. В частности, я искал способ наложения нейронной деятельности прямо на… – Кэлвин смолк, прикусив нижнюю губу.
– Его использовал Бренниген, – продолжал Силвест, – а взамен помог Кэлу установить связи с некоторыми богачами из Города Бездны. Это были потенциальные клиенты для программы Восьмидесяти. И если бы Кэл как следует вылечил капитана, то на этом вся история Бреннигена благополучно и закончилась бы. Однако Кэл схалтурил и ограничился минимумом того, что было в его возможностях. Просто втер очки товарищам Бреннигена. А сделай он тогда все как надо, не было бы сегодняшних неприятностей.
– Он хочет сказать, – перебил Кэлвин, – что результат моих усилий нельзя рассматривать как вечный. Учитывая особенности химерической науки, это закономерно, что другие аспекты физиологии спустя время потребовали нашего внимания. И проделанная мною работа настолько сложна, что не нашлось ни одного специалиста, который мог бы ее повторить.
– И тогда они вернулись, – кивнула Паскаль.
– В тот раз кораблем управлял Бренниген. – Силвест посмотрел на «запись». – Кэл уже умер. История с Восьмьюдесятью вызвала к нам всеобщую ненависть. Все, что от Кэла осталось, – запись на бета-уровне. Не стоит говорить, что Садзаки – он тогда уже был членом экипажа – находился в крайне дурном расположении духа. Именно он и нашел способ.
– Способ?
– Способ воспользоваться знаниями и опытом Кэлвина для лечения капитана. Ультра сообразили, что можно это сделать с моей помощью. Бета-запись хранила знания о химерической хирургии. Я же был просто телом, которое могло производить необходимые манипуляции. Ультра называли этот процесс каналированием.
– Но таким посредником мог бы стать не ты, а кто-то другой, – предположила Паскаль. – Если они заполучили бету Кэла, почему ни один из них не взял на себя роль, как ты выразился, тела?
– Если бы такая возможность существовала, они наверняка не преминули бы ею воспользоваться – это сделало бы их независимыми от меня. Видишь ли, каналирование не срабатывает, если между бетой и человеком, с которым бета контактирует, нет большого сходства. Такого, которое обеспечивается только близким родством. Ну, это как у перчатки и руки, на которую она натягивается. Я подходил идеально, ведь Кэлвин мой отец. Много точек генетического сходства. Вскрой нам черепа – и трудно будет отличить мозги.
– А теперь они почему вернулись?
– На этот раз нахалтурил уже он сам, – с ехидной улыбкой сказал Кэлвин.
– На этот раз нахалтурил уже он сам, – с ехидной улыбкой сказал Кэлвин.
– Это ты сидел за пультом, а я делал только то, что мне приказывали, – рассердился Силвест. – Если на то пошло, бо́льшую часть времени я вообще провел без сознания. Хотя все равно ненавижу каждую минуту того проклятого эпизода.
– Так, значит, они собираются повторить лечение? – повысила голос Паскаль. – И из-за этого весь сыр-бор? И уничтожение поселка? Только для того, чтобы ты помог их капитану?
Силвест кивнул:
– На случай, если ты раньше не обратила внимания, повторю: люди, с которыми мы вынуждены сотрудничать, на самом деле людьми в привычном для нас значении этого слова не являются. Их моральные ценности несколько абстрактны… как и представления о времени.
– Я не назвала бы это сотрудничеством. Подчинение шантажу, вот что это такое.
– Что ж, – сказал Силвест, – ты и тут ошибаешься. Видишь ли, на этот раз Вольева допустила небольшой просчет. Она предупредила меня о своем прибытии.
Вольева глядела на виртуальный глобус Ресургема. В данный момент точное местонахождение Силвеста было так же неопределимо, как волновая функция до ее коллапса. Но через несколько минут поступят точные триангуляционные данные, основанные на радиоперехвате, и тогда отсеются мириады ложных возможностей.
– Ты поймал его?
– Сигнал очень слабый, – ответил Хегази. – Вызванная тобой буря порождает множество ионосферных возмущений. Уверен, ты этим гордишься.
– Ты лучше запеленгуй его, паразит.
– Спокойствие и еще раз спокойствие.
На самом деле Вольева ничуть не сомневалась, что в скором времени получит сигнал от Силвеста. Все же, когда он появился, она не могла не испытать облегчения. Сигнал означал, что еще один этап хитроумного плана завершен. Вольева, разумеется, не спешила праздновать победу – работа еще далеко не закончена. И ее смущали дерзкие требования Силвеста, как будто от него что-то зависело. Теперь Вольевой приходится гадать, действительно ли она и ее товарищи управляют событиями. Если Силвест решил посеять в ее уме сомнения, то ему, безусловно, это удалось.
Будь он проклят. Илиа с самого начала учитывала, что Силвест – эксперт в психологических играх, но, похоже, в плане оказались изъяны. Тогда она мысленно сделала шаг назад и спросила себя: а как могла сложиться такая ситуация? Еще не много, и Силвест окажется в плену у ультра. Вряд ли это придется ему по вкусу, особенно когда он узнает, по какой причине его стремились заполучить. Если бы он распоряжался своей судьбой, то сделал бы все от него зависящее, чтобы не оказаться на борту «Ностальгии по бесконечности».
– Ага, – сказал Хегази, – мы его зафиксировали. Хочешь послушать подонка?
– Включай.
Голос Силвеста ворвался в каюту, как и шесть часов назад, но до чего же он изменился! Каждое слово звучало на фоне завываний песчаной бури, почти заглушалось ею.
– Я уже здесь, а где вы? Вольева, ты меня слышишь? Я спрашиваю, ты меня слышишь? Почему не отвечаешь? Прочисти уши, я даю мои координаты относительно Кювье, так что прочисти свои грязные уши. – Он повторил – для уверенности несколько раз – целую строчку цифр, которые определяли его местонахождение с точностью до ста метров. Информация была излишней, так как пеленгация с корабля давала те же результаты. – Спускайтесь к нам! Мы не можем ждать долго! Мы попали в эпицентр бритвенной бури и погибнем, если вы не поторопитесь!
– Мм, – промычал Хегази. – Надо бы дать бедолаге какой-нибудь ответ.
Вольева зажгла сигарету и с удовольствием затянулась, прежде чем ответить.
– Через час, не раньше. Ему не вредно слегка поволноваться.
Хоури услышала слабый шаркающий звук – к ней шагнул распахнутый скафандр. Спиной, задней поверхностью рук, ног и головы она ощутила мягкое, но настойчивое давление. Периферийный обзор показал боковые части шлема, плотно облегающие голову; почему-то они оказались влажными. Затем она ощутила, как руки и ноги скафандра обхватили ее конечности. Вот и грудная полость захлопнулась с чавкающим звуком.
Периферийный обзор сузился, но все-таки было видно, как смыкаются части скафандра. Еще секунду-другую виднелись швы, но вот исчезли и они, будто затерявшись в ровной белизне. Шлем закрыл Ане лицо, наступила тьма, но тут же возник светлый овал визора с множеством циферблатов и счетчиков. Еще немного, и внутренность скафандра заполнится гель-воздухом, который защитит «хозяина» от перегрузок во время полета. Пока же Хоури вдыхала относительно чистую смесь азота и кислорода при обычном давлении.
– Проведено тестирование функций и систем безопасности, – проинформировал ее скафандр. – Подтвердите, что вы берете полный контроль над скафандром.
– Да, беру.
– Большинство автономных функций управления временно отключено. Говорящая с вами личность будет выполнять функцию консультанта до получения конкретных распоряжений. Полная автономность контроля может быть восстановлена путем…
– Я поняла, спасибо. А как дела у других?
– Все остальные скафандры докладывают о готовности.
Раздался голос Вольевой:
– Мы отправляемся, Хоури. Группой командую я. Спускаемся треугольником. И ни единого шевеления без моей команды. Поняла?
– Не волнуйся, у меня своих планов нет.
– Вижу, ты ее держишь под каблуком, – вмешалась по открытому каналу Суджик. – Она и в сортир ходит по приказу?
– Заткнись, Суджик. Ты здесь только потому, что знакома с другими мирами. Шаг влево, шаг вправо… – Вольева сделала паузу. – Советую учесть: если я взбешусь, с нами не будет Садзаки, способного меня обуздать. А в бешенстве я не выбираю средств.
– Кстати, о средствах, – сказала Хоури. – У меня на приборах нет данных о вооружении.
– А это потому, что тебе не положено. – Это опять Суджик. – Чего доброго, начнешь палить по всему, что шевелится. Верно я говорю, Илиа?
– Хоури, если встретим противника, – сказала Илиа, – у тебя будет контроль над оружием, можешь не сомневаться.
– А почему не сейчас?
– Потому, что сейчас в этом нет нужды, вот почему. Ты тут просто на подхвате – подсобишь, если возникнет заминка. А этого не произойдет. – Было слышно, как Вольева переводит дыхание. – Но если все-таки произойдет, получишь свое драгоценное оружие. И тогда будь с ним поосторожнее.
Как только они оказались снаружи, корабельный воздух был изгнан из скафандров и заменен гель-воздухом – пригодным для дыхания флюидом. На какой-то момент Хоури показалось, будто она тонет, но еще на Окраине Неба ей приходилось пользоваться скафандрами, так что ощущение дискомфорта скоро прошло. Нормальная речь стала невозможной, но шлем имел в себе приборы, которые интерпретировали субвокальные команды. Микрофоны в шлеме переводили звуки, поступающие снаружи, на выбранную частоту, благодаря чему голоса, которые слышала Хоури, звучали вполне разборчиво.
Хотя спуск переносился тяжелее, чем если бы проходил в шаттле, он все же не причинял особых неприятностей, разве что от перепада давления побаливали глазные яблоки. По показаниям датчиков Хоури установила, что перегрузка составила шесть g. Ее вызвало действие антилитиевых двигателей, встроенных в спины и ступни скафандров.
Вольева руководила снижением, построив скафандры клином, причем два «обитаемых» шли непосредственно за ней, а три пустых вспомогательных составляли арьергард. На первой стадии спуска скафандры сохраняли то положение, которое приняли еще на борту корабля, как бы повторяя в упрощенном варианте конфигурацию человеческого тела. Но когда отблески верхних слоев атмосферы Ресургема появились на скафандрах, те заметно изменили свой экстерьер. Хотя изнутри этого не было видно, мембрана, соединяющая «конечности» с «туловищем», утолщилась, жестко скрепив эти детали. «Руки» тоже изменили положение, теперь они были направлены вверх, под углом сорок пять градусов к «телу», и слегка изогнуты в «локтях». Шлем частично ушел в «плечи», как бы приплюснулся. Ноги срослись и образовали пылающий хвост. Некоторые участки скафандров, до сего момента по прихоти «хозяина» остававшиеся прозрачными, теперь, при вхождении в атмосферу, принудительно мутнели. Микрорельеф корпуса снижал трение о воздух, но свечение все равно было очень ярким.
Хотя прямое видение в таких условиях не работало, скафандры продолжали воспринимать окружающую обстановку на других частотах и прекрасно справлялись с адаптацией поступающих данных к человеческим чувствам. Глядя по сторонам и вниз, Хоури видела другие скафандры, каждый в светящейся «слезинке» из розовой плазмы.
На высоте двадцати километров скафандры использовали свои двигатели, чтобы замедлить падение почти до скорости звука, и трансформировались в уплотнившейся атмосфере в человекообразные самолеты. На спине образовались стабилизаторы, визор обрел прозрачность. Покоясь в объятиях скафандра, Хоури почти не замечала этих изменений, она чувствовала лишь передававшиеся от корпуса колебания давления, что заставляло ее немного менять положение тела.