— Ну уж нет. — Романов вынул «браунинг». — Будешь гнать — застрелюсь. Ты меня знаешь. Сказал же: забудь. Считай, у меня нервы шалят перед атакой.
Всё еще не отойдя, она горько молвила:
— Слабые вы, мужчины. Даже которые сильные. Помочь вам надо. Вот и помогаем, как умеем. А ты…
Он досадовал на себя, что сорвался.
— Раньше надо было с тобой спорить. Теперь поздно. Разрешите идти на левый фланг?
Между собой они условились, что встанут с двух сторон: командир справа, помощник слева. Известно, что атака чаще всего захлебывается на флангах — они начинают отставать, загибаться, и тогда ложится вся цепь.
— Идите.
Алексей козырнул, развернулся на каблуке.
— Постой! — Бочка смотрела на него уже без обиды. — Не по-людски расстаемся. Ведь навряд свидимся… — Она крепко обняла его, хотела и поцеловать, да не хватило роста. — Дай тебе Бог. Чтоб живой. А если ранят, пускай не сильно.
— И тебе того же.
Он наклонился, поцеловались. Губы у начальницы были обветренные, жесткие.
— Меня Марией звать. Прощай.
— До свидания, Мария.
Снова обнялись.
Тут-то из хода сообщения, что вела к траншее из тыла, вышел командир дивизии в сопровождении десятка офицеров.
Ужасно смущенная, Бочка оттолкнула заместителя, оправила китель.
— Не подумайте чего! Это мы прощались, перед атакой…
А Романов изумленно глядел на генерала, который зачем-то повесил на плечо солдатскую винтовку со штыком. Еще удивительнее было видеть на суровом, холеном лице его превосходительства смущенную мину. Неужто он вправду подумал, будто стал свидетелем интимной сцены?
— Господин генерал, я очень прошу оставить подкрепление сзади, — взволнованно заговорила Бочка о том, что ее сейчас больше всего тревожило. — И чтоб без моего свистка — а если меня убьют, то без свистка штабс-капитана Романова — мужчины в атаку не поднимались. Иначе весь смысл пропадет!
Бжозовский, покраснев, сказал:
— Простите меня, Бочарова. За весь мужской пол простите. Не нашлось добровольцев. Ни в одном полку. Ни единого человека. Комитет постановил: в атаку не ходить.
— Как это? — Бочка замигала поросячьими ресницами. — Что ж теперь? Я атаку отменить не могу. Здесь корреспонденты… Пускай мы все тут поляжем, пускай никто не поддержит, а все равно… Немца не вышибем — так Россию всколыхнем. Только мы их вышибем! Господин генерал, вы как хотите, но я атаковать буду! Мне военный министр с главнокомандующим разрешили!
— Я знаю, что атаковать надо, обратного пути нет. И я не отговаривать вас пришел. — Генерал махнул на горстку офицеров. Все они тоже были с винтовками. — Вот, принимайте под командование. Я и мой штаб.
— Генералы в атаку не ходят.
— А женщины ходят? Приказывайте, куда нам становиться.
Бочарова растерялась.
— Как я буду генералу приказывать? Коли так, вы и командуйте.
Но Бжозовский покачал головой.
— Нет, не мужской сегодня день. Приказывайте, прапорщик.
— Слушаюсь… Господа офицеры, разойтись по взводам. Атака через десять минут по моему сигналу.
Короткопалая рука русской Жанны д’Арк легла на свисающий меж объемистых грудей свисток.
Последний обходБыстро идя к левому флангу, Романов повторял, как заведенный:
— До проволоки броском. Пока режут — перевести дыхание. На бегу не стрелять. До проволоки броском. Пока режут — перевести дыхание. На бегу не стрелять…
Все гранаты он велел раздать мужчинам, командирам рот и взводов. У женщины все равно не хватит сил на хороший бросок. Когда цепи залягут перед проволокой и специально обученные ударницы будут ее резать ножницами, мужчины закидают вражескую траншею гранатами. Долетят, не долетят — не столь важно. Близкие разрывы должны заставить противника убраться во вторую линию. Тогда боевая задача может считаться выполненной.
Одна из доброволок вдруг повернулась, схватила Алексея за плечи. Саша!
— Алеша, я с тобой. Я хочу быть рядом!
Ее соседки, позабыв о страхе, вылупились на невероятное зрелище: Шацкая обнимается со старшим инструктором (заглазная кличка «Зверь»). А такая тихоня!
— Нельзя. Я офицер, по мне будут бить. Прицельно.
— Если я буду рядом, с тобой ничего не случится. Я знаю. Мне сон был, вещий! — Она прижалась лбом к его груди. — Обещай! Я тебя не отпущу! Мне все равно, что подумают! Вцеплюсь — и не выпущу!
Руки тонкие, слабые, а держали крепко. Ведь и правда не выпустит.
— Хорошо.
— Честное слово?
Подняла лицо. Стряхнула слезы. Улыбнулась — боже, как она улыбнулась…
— Честное. Ступай за мной.
И пошел дальше, долдоня:
— До проволоки броском. Пока режут — перевести дыхание. На бегу не стрелять. До проволоки броском. Пока режут — перевести дыхание. На бегу не стрелять…
— Девочки, не стреляйте на бегу, ясно? — весело повторяла за спиной Саша.
АТАКА
Коварство и любовьК Романову присоединился подполковник из штаба.
— Лесовский, — представился он. — Не беспокойтесь, штабс-капитан, я не собираюсь узурпировать ваши полномочия. Просто покажите, где встать. И еще: распорядитесь выдать мне гранат. Когда-то я брал призы по бомбометанию.
— Нет. — Алексей отвел подполковника в сторону. — Я попрошу вас держаться сзади. В сотне шагов от роты. Если что со мной — примете команду.
— Резонно, — кивнул Лесовский. — Всё исполню.
— Возьмите с собой связную, — сказал Романов громко. — Вот ее. — Он показал на Сашу. — Шацкая, будете при подполковнике. Исполняйте его приказания.
Ресницы барышни затрепетали, щеки порозовели. Саша была потрясена таким коварством, но пререкаться с командиром не стала. Жаль — Романов очень на это надеялся. Можно было бы спровоцировать ее на крик или иное вопиющее нарушение дисциплины. И отправить в тыл, под арест.
— Только разместитесь ближе к центру, — попросил Алексей подполковника.
— Как прикажете.
Офицер перекинул винтовку через плечо, пошел прочь по траншее. Но Шацкая не тронулась с места.
— Это нечестно! Ты обещал! — прошептала она.
Романов гаркнул:
— Связная, марш за подполковником!
— Ты не понимаешь! Если мы разлучимся…
Лесовский обернулся:
— Связная! Почему застряли? Ко мне!
— Алешенька…
Над траншеей, над седым от росы полем раздалась переливчатая трель свистка.
В мгновение Алексей оказался на бруствере.
— Вперед! В атаку! Ура!
— Ура-а-а! — тоненько откликнулся окоп.
Однако возглавить атаку штабс-капитану не удалось. Далеко не у всех ударниц получилось вылезти из глубокой траншеи. Некоторые соскальзывали вниз. Пришлось выдергивать их за руку.
Предполагалось, что цепь успеет пробежать четверть расстояния, прежде чем немцы спохватятся и откроют огонь. Но женщины, вылезшие первыми, толпились на месте, помогая отставшим. Вместо дружного «ура» поднялся нестройный галдеж.
Ведь рыли на плацу окопы, и вылезали из них, и разворачивались для атаки! Но там все были спокойны, а тут тряслись руки, подгибались колени.
Драгоценная минута была потрачена на то, чтоб просто подняться из окопа. Когда Алексей, вытянув последнюю доброволку, оглянулся на поле, цепь была далеко впереди. Подхватив ножны и придерживая фуражку, штабс-капитан кинулся догонять.
— Ура-а! Ура-а-а!! — зазвучало на поле сначала жиденько, потом громче и громче, но все равно не слишком воинственно, хоть немногочисленные мужчины и старались подбавить в боевой клич басистости.
НаблюдателиСлева и справа от поля, где разворачивалась атака, с русской стороны на брустверы выбрались солдаты. Они разлеглись прямо на насыпи. Кто смог, разжился биноклем. Зрелище-то было препотешное.
Сначала бабье колупалось возле окопов, суетясь и размахивая руками. Наконец, кое-как рассыпались в цепь, побежали, виляя бедрами. Кое-где, редко, виднелись офицеры — некоторые пятились спиной вперед, чтоб видеть отставших. Писклявое «ура-а-а» далеко разнеслось по-над рассветным полем.
Заправские ротные остроумцы выкрикивали:
— Быдто комары пищать!
Один вскочил в полный рост, задвигал задом:
— Как они кормой-то, кормой! Умора!
Грянул дружный хохот.
А один фельдфебель с двумя крестами на груди, прислушавшись к чему-то, веско сказал:
— Ну щас он им сыпанет.
И перекрестился.
Ура! Ура!Алексей не успел еще догнать роту, когда с той стороны затрещали выстрелы. Впереди кто-то закричал, кто-то упал.
Перепрыгнув через лежащую ничком фигуру (рыжий ежик — кажется, Шкловская из второй роты), штабс-капитан закричал:
— Быстрее! Быстрее!
Сейчас подключатся немецкие пулеметы. Есть уговор с командиром полевой батареи: как только в бой вступят пулеметные гнезда, немедленно задавить их беглым огнем. Но это в одну минуту не делается…
— Патронов не тратить! — орал Романов. — Они пригодятся в ближнем бою! Быстрей, быстрей! Проволочные, ножницы готовь!
«Проволочными» назывались ударницы, которым полагалось проделать проходы в «колючке». Из каждого взвода были отобраны четыре девушки, самые проворные и смелые. Они шли в атаку без винтовок.
Вот и пулеметы…
Один зачастил в дальней стороне поля, другой бил прямо по левому флангу. Впопыхах пулеметчик никак не мог взять прицел. Пули то свистели поверху, то вздымали фонтанчики пыли перед цепью. А рядом с гнездом уже вскинулся первый, пристрелочный разрыв.
Оглянувшись, Романов увидел, что подполковник Лесовский с папироской спокойно, как на прогулке, идет на хорошем отдалении. Маленькая фигурка рядом с ним.
Что ж, хоть это в порядке.
Над вражеским окопом взлетели бревна и комья земли. Чудесная батарея полевых трехдюймовок расчехвостила гнездо вторым же залпом!
А «проволочным», что пригнувшись неслись впереди всех, оставалось не больше ста шагов до кольев.
Странно завыло небо.
— Беда! — крикнул Романову командир второго взвода Лычко. — Бомбометы! Девоньки, ложи-и-ись!
Не услышали унтер-офицера «девоньки», оглохшие от пальбы, ужаса и собственного «ура».
— Перелет! Перелет! — завопил Лычко. — Теперя живей вперед, сестренки! Бежи до ихнего окопа, пока снова не жахнул!
Помертвев, Романов остановился. Оглянуться было страшно, но он все-таки обернулся.
Бомбы ударили как раз там, где шли Саша и Лесовский.
Четыре воронки. Около одной — два тела.
— Мммм, — замычал Романов.
Но один из упавших шевельнулся, сел.
Саша! Жива!
Она стряхнула грязь, наклонилась над подполковником.
— Санитары! — заорал Алексей. — Санитары!
Вернуться назад он не мог, не имел права.
А Саша надела фуражку, встала, подобрала карабин и побежала догонять подруг. Слава богу, ее, кажется, даже не ранило. Подполковник, наверное, погиб — иначе бы она его не бросила. Но подполковник — ладно…
— Ура! Вперед!
Не слыша свиста пуль, не обращая внимания на крики раненых, Романов вырвался вперед, к самой «колючке», возле которой деловито щелкали резаки.
— Теперь залечь! Всем залечь!
Сам он не ложился, бежал вдоль цепи и размахивал руками.
Ударницы легли, выставив вперед стволы карабинов. Легла и Саша.
Второй бомбометный залп был точнее.
— А-а-а-а!
— Мама-а-а!
— Ой, больно!
Далеко справа металась над лежащими и точно так же махала руками Бочка. Ее пронзительный голос прорывался через треск выстрелов и грохот разрывов:
— Гото-овсь! Гото-овсь!
Под огнемС первого момента атаки Мария Бочарова ждала пули. Она была уверена, что ее убьет или ранит одну из первых. Она была невезучая. Два раза в жизни ходила в штыковую, и оба раза пробежала по полю недолго.
Как это происходит, Бочарова знала. Стукнет, будто железной палкой, и поначалу не больно даже, будто все тело занемело. Потом откуда ни возьмись прямо перед носом трава. Дальше, если повезет, провалишься. А не повезет — заорешь благим матом. Ей с первым ранением повезло, со вторым — нет.
Но секунды шли, Бочарова бежала перед цепью, а ничего. От этого Марии делалось всё радостней. Каждая лишняя секунда была вроде дорогого подарка. Может, свезет до самых германских окопов добечь и своими глазами увидеть, как немцы драпают?
— Вперед, девоньки! Подымайсь! — закричала она. Перерезанная проволока полопалась, обвисла на кольях.
— Быстрей вперед, быстрей!
Мария вдруг испугалась, что девочки не поднимутся. Трудно это — от земли оторваться, когда пули свистят, и многих уже положило, а ты еще живая, целая, и хочется вжаться поглубже в землю.
Но вскочила Голицына, всегда и во всем первая. Стряхнула, чистюля, пыль с колен. За нею стали подниматься другие.
— Ура-а! Ура-а! — махала револьвером Бочарова, стоя лицом к девчатам и спиною к немцу.
Ах! Упала Голицына. Всплеснула рукой, карабин выронила и повалилась. И рядом на землю швырнуло еще двух — одной и той же пулеметной очередью. Но это батальон остановить уже не могло.
— Ура! Ура-а! — прокатилось над полем. Обрадовалась Мария, развернулась к «колючке».
Здесь-то ее железным ломом и вдарило, даже не поймешь куда. А только онемело всё тело, и прямо перед носом оказался ковыль, и по стеблю полз черный, блестящий жук.
Повезло Марии, потеряла она сознание, не заорав, не успев ощутить боли.
Генерал Бжозовский увидел, как падает командир батальона, и понял, что сейчас главное — не допустить паники.
— Слушай мою команду! — крикнул он зычно, как в давние времена, когда был молодым капитаном и командовал ротой. — Беглый огонь на ходу! Вперед! Не останавливаться!
Удержал двух доброволок, схватил за руки, велел подобрать Бочарову и нести в тыл.
Побежал вперед, образцово прикладываясь к винтовке и посылая выстрел за выстрелом в сторону вражеской траншеи.
Пуля попала генералу в плечо, развернула его боком.
Верный адъютант, ни на шаг не отстававший от Иеронима Казимировича, закричал громче, чем раненый. Подхватил начальника под мышки.
— Санитары! Санитары!
— Беглый огонь по окопам! — сипло взывал Романов. — На ходу! На ходу!
Сейчас, с малой дистанции, нужно было как можно плотнее бить по окопам. Туда уже летели гранаты, вскидывалась земля. Если над головами у немногочисленных защитников густо зазвенят пули, дрогнут ландверовцы, отойдут.
— Офицеры! Унтер-офицеры! Выдвинуться!
Если не избежать рукопашной, нужно попасть в траншею раньше женщин.
Рядом, в пяти шагах, кто-то звонко, самозабвенно крикнул: «Ура-а-а!»
Это была Саша. Выставив штык, она бежала вперед, но смотрела не на врага, а на Алексея.
Он с силой толкнул ее в плечо — Шацкая упала.
— Лежи! Ради бога лежи!
Чегой-то это…На соседнем, левом участке фронта солдаты, высыпавшие на бруствер, давно уже перестали острить и гоготать. С насыпи — даже без бинокля — было видно, что поле покрыто телами. Поредевшие цепи были уже близ самых немецких окопов. Там грохотала частая стрельба, несся несмолкаемый визг.
Лица у зрителей были одинаково хмурые, напряженные.
Унтер Пахомов, георгиевский кавалер, встал в полный рост, сдернул фуражку. К нему повернулись.
— Чегой-то это… — сказал Пахомов. — Не того… А-а, мать вашу…
Он длинно выругался, подхватил винтовку и один побежал вперед, по кочковатому болотистому лугу.
За ним молча поднялась вся рота, чавкая сапогами по мокрой земле. Двинулись и соседи.
— Ура-а-а! — грянул над лугом мощный, мужской рык. — Ура-а-а!
Почти в ту же минуту поднялся в атаку сибирский полк, что занимал позицию справа от ударниц.
РукопашнаяАлексей спрыгнул в траншею первым. На бегу он не потратил ни одной пули. Все семь понадобятся в ближнем бою.
Бруствер у немцев был капитальный, поверху накрытый бревном с желобами-бойницами. Романов перемахнул через преграду и приземлился не на дно, как ожидал, а на живого человека. Человек завизжал. Судя по фуражке это был офицер. Стрелять в него было не с руки, Алексей двинул германца рукояткой в переносицу. А там уж пришлось уворачиваться от удара кинжалом — кинулся сбоку фельдфебель с подкрученными усами, похожий на кайзера Вильгельма.
Левой рукой Романов схватил усатого под запястье, чтоб снова не полоснул клинком. Но и немец, здоровенный, багровомордый, тоже не растерялся — вцепился в правую руку, где «браунинг». Так и затоптались, будто в неуклюжем танце. Хрипели, били друг друга ногами и не чувствовали боли.
В жизни не видывал Алексей рожи гнуснее, чем у этого усатого. Ощеренный, будто бульдог, изо рта брызги слюны, и несет перегаром.
Легко, словно балерина, в окоп спрыгнула Саша.
— С этим я сам! Этого! — сдавленно крикнул Романов, мотнув головой в сторону оглушенного офицера.
Тот сидел на дне траншеи, держась за голову.
Саша направила на немца карабин.
— Ergeben Sie sich![4] — сказала она прерывающимся голосом.
Немец посмотрел на девушку и потянулся за упавшим на землю пистолетом.
Ствол карабина заходил ходуном.
— Крыса! Крыса! Стреляй! — заорал Алексей, пытаясь вырвать правую руку.
— Ergeben Sie sich, bitte… — повторила Шацкая и зажмурилась.
Романов ударил усатого лбом в нос — так, что хрустнуло. Высвободился, развернулся, вскинул «браунинг».
Два пистолетных выстрела грянули одновременно.
ПОБЕДА
Поле скорбиБой завершился триумфально, выше самых оптимистичных ожиданий. Когда атака женского батальона не получила поддержки соседей, немцы срочно перебросили с флангов подкрепления в поддержку ландсверной роты. Именно в этот момент русские и перешли в наступление силами двух полков. Германцам, застигнутым на полпути со старой позиции на новую, пришлось не только очистить все три линии окопов, но и отойти на несколько километров за естественный рубеж, реку Кпыч.