Вблизи поверхность скал вызывала еще меньше приязни. Изъязвленная ветрами, дождями, сходом снегов, она вызывала в памяти картины обезображенного черной оспой лица.
– Пан Войцек, ты прости меня, дурака, что-то я в толк не возьму – как мы через горы перевалим? – Пан Юржик натянул повод буланого, раньше принадлежавшего Граю. Его серый в яблоках повредил ногу, когда рухнула мачта. Видно, взбрыкнул с перепугу и рассадил плюсну до кости. Пришлось бросить на берегу. Выживет, значит, повезло. Не выживет – не судьба. – На телеге-то?
Меченый хмыкнул, скептически оглядел повозку, вихляющую по бездорожью перекошенным правым передним колесом.
– А к-к-кто говорил, что мы перевалим?
– А что, перелетим? – улыбнулся Юржик.
– П-перейдем, только без т-телеги.
– Как так?
Даже Ендрек, рысивший позади повозки, разглядывая широкую спину Лексы, сидевшего с вожжами, поднял голову и прислушался. Что это новенькое сотник выдумал?
– Д-да уж так, пан Ю-юржик. Мржек, конечно, сволочь, но не дурак. Это ротмистр Переступа болван надутый, а Мржек – нет… Н-на сколько ему хватит корабля, нами кинутого?
– Ну, уж и не знаю… А корабль ли он искал?
– Т-то-то и оно. Ты заметил, они от Искороста шли, а не по следам нашим.
– Заметил.
– Выходит п-предали нас, как думаешь?
– Значит, предали. Ох ты, ядреный корень! – Пан Бутля звучно щелкнул плетью по голенищу сапога. Буланый дернулся в сторону, прижимая уши. – Тихо! Балуй мне! Значит, будут ждать нас в Искоросте?
– К-как пить дать. Мало того что им наша цель ведома, Мржек, сдается мне, еще и чует кого-то из нас.
– Студиозуса? – Бутля оглянулся на Ендрека, возвел глаза к небу – ничего, мол, не поделаешь – ты ж не виноват.
– Н-не знаю. М-может, и его, а м-может – меня. Кто их, колдунов, знает, на что способны?
Ендрек решительно толкнул серого шенкелями и, обогнав ссутулившегося Лексу, поравнялся со шляхтичами:
– Пан Войцек, разреши, я попробую его со следа сбить!
– Ра-ра-разрешил бы, – серьезно кивнул Меченый, – если б ты в Выговском Институциуме чародейства полный срок выучки прошел бы. Понял?
– Нет…
– Т-ты супротив Мржека, как кутенок против волкодава. Ясно? Проглотит, прожует и косточки выплюнет.
– Но я же…
– В-великим чародеем себя возомнил? Забудь. И не говори никому. А коли с Мржеком на узкой т-тропке встретишься, на сабельку уповай, а не на волшбу.
– Да я с саблей-то…
– Ничего. Цецилю Вожику не дал себя на капусту искрошить? Не дал. Уже, значит, не новичок, – вмешался пан Юржик.
– Т-точно, – согласился Войцек. – Но я не про то. Мржек, он с отрочества чародейству учится. То бишь дольше раза в три, чем ты вообще живешь. Но саблей ладони не осквернил. М-мне доносили, он хв-хвастал как-то – эти руки, м-мол, никого не убивали! – Меченый даже оскалился от с трудом сдерживаемого гнева. – А что по его приказу в хлевах жгли баб и ребятню, это, выходит, не в счет! Шляхтичей конями разрывали, кметям животы вспарывали и ржаным зерном засыпали – жрите, мол. Руки рубили, глаза выкалывали, насиловали малолеток…
– Стой, стой, пан Войцек, – запротестовал пан Бутля. – У меня любви к Мржеку никакой – наслышан премного о его «подвигах». Но тебя куда-то не туда повело.
Пан Шпара с видимым усилием взял себя в руки:
– Д-добро, не буду. Ты не обижайся на меня, студиозус. Сделать с Мржеком ты ничего не сможешь.
– Да я!.. – вспыхнул сперва Ендрек, а после понурился. – Верно, пан Войцек. Прости. Куда мне…
– Т-то-то же. А ко всему прочему, н-не знаем мы, чей след он ведет. Я ему тоже насолил в свое время…
– А может, он вообще казну чует? – предположил Юржик.
– Кто ж его знает? – не стал спорить Войцек.
– Что ж делать? – как-то жалко и беспомощно проблеял Ендрек.
– Ч-ч-что делать? – Пан Шпара рубанул воздух ребром ладони. – А зароем казну тут.
– Прямо тут? – поразился медикус.
– Н-не прямо. Вот в отроги Грудок заедем…
– А потом?
– А п-потом выберемся в Искорост. Тихонько, кружной д-дорогой. А т-там поглядим, где Мржек с Переступой нас дожидаются и кто из нас кого бояться должен. – Пан Войцек не брался за кончар, не трогал рукоятку сабли, но слова его прозвучали так, что Ендреку стало на мгновение страшно. Меченый помолчал и добавил: – И к-колдовство хваленое ему н-не поможет.
– Эх, позабавимся! – мечтательно воскликнул пан Юржик. – Всех припомню…
Всех припомню…
Ендрек вздохнул, и в памяти всплыли имена тех, кто начинал поход с ним разом. Из маленькой захолустной Берестянки в стольный Выгов, а уж после сюда – на южные границы королевства, в дикие степи за Стрыпой.
Грай. Бельт в грудь.
Хватан… Этот, хвала Господу, только ранен, может, и выходят порубежника Беласци.
Хмыз. Зарезан рошиором.
Пан Стадзик Клямка. Посажен на кол.
Пан Гредзик Цвик, предатель. Убит Лексой.
Издор. Пропал в Выгове.
Самося, Даник по кличке Заяц… Посечены в схватке с рошиорами.
Шилодзюб. Зарублен в замке пана Шэраня.
Пиндюр. Погиб от арбалетной стрелы в замке пана Шэраня.
Глазик, веселый конокрад. Забит, затоптан шляхтичами в застянке, названия которого Ендрек так и не узнал.
Гапей-Тыковка. Утонул в Стрыпе.
Квирын. Зарублен рошиорами.
Миролад. Повешен хоровскими порубежниками с одобрения самого пана Войцека.
– Я тоже, – тихо, но твердо произнес Ендрек. – Я с вами. Я хочу отомстить за всех.
– Л-лечить лучше, чем убивать, – ответил Меченый. – Л-лечи людей.
– После, – убежденно проговорил студиозус. – За каждого убитого я обещаю вылечить десяток недужных, но вначале я помогу вам отомстить. Может, против Мржека я кутенок беспомощный, а все-таки клубок его огненный придержать сумел. Еще потягаемся.
Пан Шпара дернул себя за ус, повернулся к Юржику.
– Да что ты с ним сделаешь, пан Войцек? – ухмыльнулся пан Бутля. – Пущай едет. Значит, судьба у нас такая – вместе ошиваться. Вон Лекса, поди, тоже не отстанет. А, Лекса?
– А то? – пробасил великан. – Прогонять меня и не думай. Не плюй в колодец – не вырубишь топором.
От громового хохота шляхтичей и присоединившегося к ним мгновением позже Ендрека слетели с ближних елей кедровки.
Пан Войцек предостерегающе поднял руку:
– Все! Б-больше не шумим. И следов поменьше оставляем. Во-он в том распадке.
Верхушки елей устремлялись к небу наконечниками пик. Тяжелые лапы хлестали по плечам, по щекам, по гривам коней.
Меченый дождался, пока телега въехала в смолистый полумрак ельника. Внимательно огляделся – он помнил о аранках клана Росомахи – и направил вороного в лес.
* * *Лопата нашлась всего одна. Все ж таки не кмети ехали – воины.
Копали по очереди. Да и то сказать, положа руку на сердце, – большую часть ямы вырыл Лекса. Ендрек довольно быстро набил кровавую водянку и теперь сидел в сторонке, зализывая ладонь.
– Горелки бы… – вздохнул он.
– Ага, тебе только дай горелки – всю на раны да болячки разольешь, – ядовито отозвался пан Юржик, орудующий маленьким топориком. То ли у всех елей были такие крепкие корни, то ли в здешних горах они как-то по-особенному росли, но лопата отказывалась резать жесткие, жилистые прутья.
Сперва, если не обращать внимания на корни, копалось легко. Серый мелкий песок с малой толикой базальтовой дресвы. Бери больше – кидай дальше. Но, углубившись на аршин – или аршин без пары вершков, – они наткнулись на плотный сырой суглинок. Он лип к лопате, марал штаны бессовестными желто-коричневыми разводами и вообще всячески сопротивлялся.
– С сундуком вместе опустим или выкинем? – поинтересовался пан Юржик.
– З-замок ломать не хочется, – откликнулся Меченый. – К-крепкий замок. Н-надежный.
– Того-этого… Замок не беда… – Лекса оперся локтями о край ямы. – Надо – сломаем. А лишку рыть неохота.
Пан Войцек окинул взглядом вместительный сундук. И правда, что золоту сделается в сырой земле? Чай, не железо, ржа не поест.
– Д-добро. Бросай лопату. Иди с-сундук ломать.
Шинкарь выбрался из ямы. Взялся пальцами за толстую дужку замка.
– Того-этого… Замочек, оно, конечно, крепкий. А скобка… – Он на миг напрягся, рванул замок на себя. Послышался хруст расщепляющейся древесины. – А скобка так себе. Того-этого… хлипкая. На продажу делали, не себе.
Лекса подбросил на ладони вырванный со скобами – не помогли и каленые гвозди – замок. Хотел швырнуть в кусты, но после по-хозяйски сунул в свой мешок.
– Что везете-то?
– Золото! – сделал круглые глаза пан Бутля. – А ты не знал?
– Дык… Того-этого… Догадывался. Только…
– Что «только»?
– Да того-этого… Ваш груз – это ваш груз. Чужой каравай по осени считают.
– Чего?
– Да… того-этого…
– Что ж ты с нами увязался? – удивился Ендрек. – Я думал, ты знаешь.
– А чо было не увязаться? Я с малолетства странствовать хотел… Того-этого…
– А чо было не увязаться? Я с малолетства странствовать хотел… Того-этого…
– Н-ну, теперь настранствовался? – Войцек поднял крышку сундука.
– Точно! – подхватил пан Бутля. – Как в той побасенке: «Не догоню, так хоть согреюсь…» Эй, пан Войцек! Ты чего?
Ендрек и сам заметил неестественно остановившиеся глаза и расползающуюся по скулам бледность пана Шпары.
– Что там? – Юржик бросил топор и одним прыжком взлетел на повозку. – Песья кровь! Это ж надо…
Когда медикус присоединился к старшим товарищам, Меченый уже смог оторвать взгляд от распахнутого сундука. Он сидел, сжав виски руками, сгорбив сильные плечи под затертым, кое-где прохудившимся кунтушом.
– Гляди. – Пан Юржик малость подвинулся.
В сундуке ровными рядками лежали слитки. Даже кто никогда их не видел, догадался бы, что это и есть слитки. Из таких после на монетном дворе клепают двойные «корольки». Вроде самые обычные.
Если бы не одно «но».
Уж цвет золота ни один человек ни с чем не перепутает. Пускай ты из самого глухого медвежьего угла, а из лесу раз в год выходишь за солью.
Эти слитки были светло-серые, матовые, мягкие даже на вид.
– Свинец, песья кровь, – буднично сказал пан Бутля.
– Похоже… Того-этого… – согласился Лекса. – Ты прости меня, пан Юржик, на кой ляд вы свинец в такую даль перли?
– Хочешь знать, Лекса? – звенящим голосом произнес пан Войцек.
– Не, ну…
– Я найду, Лекса, пана Зджислава Куфара, а заодно и преподобного, – он скривил губы в едкой усмешке, – пана Богумила Годзелку. Я их найду, обещаю. Клянусь памятью погибших односумов. А потом ты их спросишь. И я спрошу. Обещаю.
Меченый поднял старую саблю, выдвинул лезвие на пол-ладони из потертых черных ножен и поцеловал клинок. Затем спрыгнул с телеги и шагнул к ближайшей ели. Прижался лбом к смолистому янтарно-желтому стволу и замер.
– Ты того-этого… Пан Войцек. Я с тобой искать пойду, – тихо и как бы несмело проговорил шинкарь.
– И я тоже! – Пан Юржик соскочил на кучу песка, перемешанного с суглинком. – Вместе начали, вместе закончим.
– И я! – воскликнул Ендрек. – Кто-то ж вас лечить должен? Раны там шить…
– Да? – Пан Войцек повернулся, смахнул чешуйку коры, прилипшую к брови. – Тогда п-пошли…
Он сделал шаг навстречу спутникам и протянул руку ладонью вверх.
Лишь вставшее над макушками елей полуденное солнце да пролетавшая пичуга могли увидеть, как сошлись в рукопожатии четыре руки.
Узкая, сильная ладонь порубежника.
Короткопалая с обломанными ногтями пьяницы шляхтича.
Широкая, как медвежья лапа, твердая, как копыто, ладонь шинкаря.
И измаранная кровью из лопнувшей мозоли ладонь студиозуса-медикуса.
Сошлись и сжались на мгновение, обещая недругам сполна забот и хлопот.
Эпилог
С началом кастрычника с востока задули сырые холодные ветры, на Прилужанское королевство наползли низкие серые тучи. Зарыдала хлябь небесная мелким холодным дождем, скорбя о растоптанном братстве лужичан.
Обвисли, отсырев, широкие полотнища флагов – с рисунком Белого Орла в Уховецке и с выгнувшим спину Золотым Пардусом на стенах Выгова.
Зазвонили колокола многоглавых соборов панихиду по погибшим и в предчувствии грядущих смертей. Эхом стального лязга отозвались соседи на севере и западе. Как падальщики-вороны на труп великана, слетелись рыцари в белых плащах с Черным Коршуном; разбойные хэвры изгоев-колдунов, прикормленных с ладони Грозина и Мезина; разудалые ватаги мазылов с отрогов Отпорных гор; дикие, воняющие потом и звериными невыделанными шкурами улусы с правобережья Стрыпы. Заполыхали хутора и застянки, горький дым пожарищ застлал распаханные к зиме нивы.
И ходила Смерть-Мара с алым платком в худющей руке. Любо ей, радостно. Еще бы! Когда в последний раз так жировала? Вот и ходила, искала добычу… И всяк, кто видел ее, отправлялся в горний мир.
* * *Промозглым осенним днем в Искорост въехали два всадника. Один, невысокий, светлоусый и светлобородый, постоянно щурящийся, с носом круглым и багровым, как молодой бурачок, ехал на буланом злом скакуне. Несмотря на ободранный кунтуш и сломанное петушиное перо на шапке, он держал себя подлинным шляхтичем. Даже сыпанул стражникам на воротах десяток медяков. За ним следовал здоровенный детина на светло-гнедом коне. Мужлан мужланом, на самый беглый взгляд заметно. Поперек седла он вез узловатую дубину аршина два длиной. В стародавние времена кмети лужичанские выходили с таким оружием против захватчиков и грабителей. И, попади вражина под удар, не покажется мало ни закованному в броню рыцарю-волку, ни гауту в лисьем малахае.
Приезжие прорысили по Привратной улице, перешли на Угорскую, миновали столярную слободу, направляясь в купеческий квартал. Там на Кривом спуске поинтересовались у встречного трубочиста особняком Болюся Галенки. Ну, трубочист, малый не промах, раскрутил шляхтича на пару кружек пива, а потом признался, что нет более в Искоросте такого дома. И такого купца тоже. В начале вресня, люди говорят, сожгли заживо Галенку, вместе с женой, детьми, тещей-старухой, кухаркой и охранником.
Кто? Зачем? По чьему приказу? Того народу не ведомо. Говорили, что, мол, задолжал карузликам из Синих гор, а те наняли вышибал. Да кто поверит? Зачем вышибалам жизни лишать должника? Мертвую овцу можно остричь только один раз. А живую – о-го-го!
Еще пустомели досужие болтали, что видели в тот вечер на Кривом спуске людей в одежде грозинецких драгун. Даже в ратушу челобитную соседи носили. Расследование, проведенное местным уголовным дознавателем, показало – грозинчане были. Числом не менее двух десятков. Жили в харчевне «Вертел и окорок», порядку не нарушали, при въезде и выезде из города предъявили стражникам грамоту, подписанную новым подскарбием Выговской короны князем Зьмитроком. Так что, выходит, были драгуны на коронной службе, и любой, кто осмелился бы открыто высказать им обвинение в незаконных действиях, сразу стал бы врагом короны. Отцы города проявили прозорливость и государственную мудрость, объявив пожар в доме Болюся Галенки несчастным случаем – сажа, мол, в трубе загорелась, а там пошло, как по писаному.
Приезжие послушали трубочиста, поцокали языками, повздыхали, выглушили каждый кружек по шесть пива – а оно в Искоросте на зависть соседним городам выходило густое да крепкое – и исчезли прежде, чем обыватели успели связать их появление со смертью купеческой семьи и грозинецкими драгунами.
Покидали город пан Юржик Бутля и бывший шинкарь Лекса через другие ворота. Особо не прятались, но излишнего внимания к себе постарались не привлекать.
В двух верстах от Искороста, на Терновском тракте, их поджидали пан Войцек, за прошедшие два месяца поседевший еще больше – прядь расползлась едва ли не на весь висок, – и медикус Ендрек.
Выслушав рассказ пана Юржика, Меченый махнул рукой на северо-восток, на Жорнище по Терновскому тракту.
А что еще делать?
Четыре коня под седлами и два вьючных прорысили по широкой, от обочины до обочины, луже и долго еще дрожало и кривлялось отражение серых облаков на ее взволнованной глади.
* * *Скособоченный калека с лицом закоренелого сердцееда отер саблю об овчинную безрукавку убитого аранка, хмуро оглядел уцелевших воинов. Из двух десятков грозинецких драгун, выбравшихся с ним из Выгова, в живых остались одиннадцать.
Включая чародея.
Мржек Сякера за несколько дней совсем оправился от злополучной раны, причиненной ему бельтом во время неудачной атаки струга. Пожалуй, если бы не его молнии и сгустки огня, разбрасываемые щедрой рукой, кочевники взяли бы верх. Во всяком случае, обожженных трупов на поляне валялось гораздо больше, чем отведавших грозинецкой сабельки.
Пан Переступа носком сапога столкнул с головы предводителя кочевников – украшенного шрамами седого бойца с сотней косичек на голове – косматый малахай.
– Клан Росомахи.
Урядник Янек, перетягивая раненое предплечье шейным платком, кивнул:
– Они самые.
Пан Владзик еще раз обвел взглядом полянку. Сказал утвердительно:
– На засаду не похоже.
Янек просто кивнул. Зубами он затягивал узел.
– Пан ротмистр! – Подбежавший драгун едва стоял на ногах от усталости, но надо было знать драгун Переступы – скорее свалятся замертво, чем признают собственную слабость. – Пан ротмистр! Там вроде копали!
И вправду, меж двух елей – одна с некогда сломанной верхушкой, другая на пядь выше корня изогнута словно «козья нога» – поверх обычного для здешних лесов песка виднелись смелые мазки желто-коричневого суглинка.
– Эге! Да тут телега! – донесся из чащи выкрик еще одного драгуна.
В обугленных обломках, сваленных в одно большое кострище, даже не числящий себя опытным следопытом пан Владзик узнал остатки колес и передка, а Янек, поковырявшись чуть-чуть, обнаружил присыпанный пеплом стальной шкворень, которым дышло парной запряжки крепится к передней оси.