– Намекаешь на то, что я вздрагиваю по ночам? – шутливо спросил акселерат.
– Намекаю на то, что не стоит судить о человеке только по его недостаткам, – серьезно ответила Ким. – А с братом ты еще помиришься, вот увидишь.
Мефодий не нашел, что на это ответить, и ему опять пришлось признать, что в некоторых вопросах ему до Кимберли еще расти и расти.
– Кстати, по твоему запросу: хотел переслать его в Ниццу, но подумал, что не успею, – неожиданно вспомнил заместитель полковника Мотылькова подполковник Ерыгин, когда сдавал ему отчет о проделанной работе.
– Какому запросу? – не понял Мотыльков, отрываясь от бумаг – всю неделю он только и делал, что наверстывая упущенное, изучал сводки, ориентировки и протоколы допросов.
– Забыл, что ли? – Ерыгин подозрительно покосился на полковника: слишком искренним было недоумение шефа. – Запросу по некоему господину Ятаганову, мотающему сейчас срок в Якутии неподалеку от Верхоянска.
– Одну минуту, Павел Сысоевич. – Мотыльков отложил в сторону папку с документами. – Ты чего-то путаешь – не знаю я никакого Ятаганова и запросов из Ниццы тебе не присылал.
Обиженный Ерыгин хотел было сказать «Эка тебя, братец, рефлезианцы-то в плену отмудохали, что аж память отшибли!», но поостерегся: хоть они с Мотыльковым и на «ты», но тот все же был старше по званию.
– Да нет, ничего не путаю, – раздраженно ответил Ерыгин. – Ты же мне сам позвонил и попросил неофициально разузнать, где этот Ятаганов на данный момент «прописан».
– Прямо так и попросил? – насупился полковник, ненароком подумав, что втягивается сейчас в некий розыгрыш. Впрочем, до этого Ерыгин в амплуа массовика-затейника не выступал, как и розыгрышами в СОДИР никто не увлекался, тем паче розыгрышами с шефом.
– Да, практически слово в слово! – подтвердил подполковник.
– И что ты выяснил?
– Я же сказал: заключенный Ятаганов топчет тундру в колонии строгого режима под Верхоянском и будет топтать еще очень долго. Что, не вспомнил?
– А, да-да, припоминаю!.. – закивал Мотыльков, но на самом деле ничего он не припоминал, а лишь притворялся. – Просто мы с напарником из Питера про одно дело говорили, вот и захотелось уточнить… Спасибо, Паша, что разузнал, правда, теперь эта информация уже не нужна. Спасибо, можешь идти.
На прощание Ерыгин еще раз окинул полковника подозрительным взглядом, на который Сергей Васильевич ответил нарочито дружеской улыбкой, продержавшейся на его лице ровно до того момента, пока за Ерыгиным не захлопнулась дверь.
Мотыльков снова уткнулся в бумаги, но только мысли его теперь витали вокруг прошедшей беседы. Неужели и впрямь просил разузнать эту информацию? Да полковник знать не знает никакого Ятаганова! Тем более почему просил заместителя узнать о нем именно из Ниццы? Черт бы побрал дырявую память и недавнее сотрясение мозга в придачу! Может, и впрямь просил, но Ерыгин напоминает, а ассоциаций в голове никаких. Может, были тогда со Степаном пьяны? Да, выпивали пару раз – как можно посетить Францию и не отведать ее хваленых вин? – однако до такого состояния опьянения, чтобы забыть о посланном запросе, никто из них не доходил.
Немного приподняла настроение полковника депеша из Парижа, в которой говорилось, что «Сумеречной Тенью» было найдено брошенное судно, где, со слов Мотылькова, его продержали несколько дней. Депеша лишний раз доказывала особистам правдивость показаний бывшего рефлезианского пленника и снимала с него последние подозрения.
Наказав себе непременно выяснить, кто такой неизвестный верхоянский зэк Ятаганов, полковник очистил голову от ненужных сомнений и вернулся к прерванной работе, благо той имелось столько, что сидеть и сокрушаться о плохой памяти было попросту некогда.
Отбросив ненужные протоколы допросов псевдорефлезианцев, Мотыльков вплотную взялся за рассмотрение случая, когда от его оперативников скрылся якобы настоящий рефлезианец.
Он был замечен в Центральном районе, когда выходил из дома, в котором проживал известный преступный авторитет Тутанхамон. Остановили рефлезианца по чистой случайности следователи РУБОПа, явившиеся к Тутанхамону, дабы допросить его по поводу одного из его нашкодивших боевиков. Рефлезианец столкнулся с рубоповцами в подъезде и, будучи чем-то похожим на их подозреваемого, заинтересовал следователей. Документов он при себе не имел. В отделение, где согласно новым инструкциям все подозрительные субъекты проверялись в том числе и на принадлежность к рефлезианской расе, подозреваемый проехать категорически отказался.
Проверка эта была очень простой и не требовала каких-либо технических приспособлений. Подозреваемого усаживали на стул, к нему со спины подкрадывался сотрудник милиции и неожиданно бил пробковой дубинкой по голове. Невесомая дубинка была ничем не отличима от своего аналога – настоящего резинового «демократизатора». Коренной землянин после этой «шутки» обыкновенно возмущался; рефлезианец, обладающий сверхразвитыми защитными инстинктами, не давал «дубинкоимитатору» даже коснуться своей головы. Правда, в Староболотинске и окрестностях подобные проверки «свой – чужой» пока плодов не приносили, но, согласно сводкам, в соседних регионах несколько раз сработали безотказно.
В тот день рубоповцы до квартиры Тутанхамона не добрались, поскольку рефлезианец выказал свою подлинность безо всяких проверок: накостылял всей следственной группе и исчез. Широкомасштабная операция по его отлову, предпринятая СОДИР по горячим следам, лишь навела в городе панику, но результат имела нулевой.
Далее между РУБОПом и СОДИР возник спор, по какому из ведомств теперь будет проходить гражданин Тутанхамон: останется под присмотром первого или за пособничество рефлезианцам плавно перейдет под опеку второго, – у содировцев не возникло подозрений, что смывшийся рефлезианец вышел именно из апартаментов Тутанхамона. Бумажное отражение межведомственных распрей лежало сейчас на столе перед Мотыльковым и требовало незамедлительного вмешательства высокопоставленных лиц из обеих контор.
Мотыльков недоумевал, почему его подчиненные – сотрудники весьма опытные – зациклились на этом Тутанхамоне. Видимо, на них воздействовал сложившийся стереотип Виктора Игнатьевича Тутуничева как потенциального злодея. В отличие от подчиненных у руководителя СОДИР мыслей о причастности Тутанхамона к инопланетному криминалу не возникло, зато родилась одна догадка, требующая поднятия кое-каких архивных данных. Хромоногий Сергей Васильевич не поленился проковылять в архив и лично перелистать папки с протоколами полугодичной давности.
Все упреки собственной дырявой памяти у Мотылькова испарились бесследно, когда он обнаружил то, что искал, именно там, где оно и должно было находиться.
Дом, в котором проживал Тутанхамон, успел попасть в картотеки СОДИР гораздо раньше – еще прошлой осенью. Тогда при проведении повальных несанкционированных обысков у всяческих неординарных субъектов – колдунов, гадалок, ясновидящих и иже с ними – следственная группа новообразованной СОДИР прорабатывала некую бабулю, живущую аккурат этажом ниже Тутанхамона. Бабуля слыла маститой гадалкой, и потому в квартире ее был проведен тщательный обыск, впрочем, никаких компрометирующих старушку улик не давший. Гадалку оставили в покое, однако адресок ее в содировской картотеке сохранили.
Нахваливая себя за наблюдательность, Мотыльков хотел немедленно созвать оперативное совещание с работающей по беглому рефлезианцу бригадой, но обнаружил, что на часах уже не то время, чтобы браться за серьезные вопросы, да и народ начинал постепенно разбредаться по домам. Визит к подозреваемой бабуле мог вполне подождать до завтра.
И все-таки, следуя домой на служебной «Волге» и проезжая по проспекту Ворошилова, что проходил возле дома, где проживали бок о бок Тутанхамон и гадалка, Мотыльков не выдержал и попросил водителя остановиться.
– Пойду прогуляюсь, Дима, – пояснил он водителю свою неожиданную просьбу. – Весь день в кабинете просидел, надо бы проветриться перед сном.
– Так ведь до вашего дома еще пять кварталов, Сергей Васильевич! – изумился шофер. – А у вас нога больная!
– Ничего, я тут напрямик, дворами, – отмахнулся Мотыльков. – Бешеной собаке, сам знаешь, сто верст не крюк. Я с бойцами когда-то по горам не такие марш-броски бегал.
Водитель понимающе кивнул, поскольку знал, что боевой полковник Мотыльков стал кабинетной крысой лишь по принуждению.
«Пора привыкать работать головой, а не кулаками, – размышлял Мотыльков, приближаясь к нужной десятиэтажке. – До такого аналитика, как Степан, мне с моим неоднократно контуженным мозгом, конечно, не дорасти, но надо попытаться хотя бы соответствовать своей нынешней должности. Тем паче что в горы мне, по всей вероятности, больше не хаживать».
Первый самостоятельный план работы под прикрытием у Мотылькова был незамысловат: раз уж он идет к гадалке, то и прикинуться стоит этаким верящим во всякую паранормальную хренотень простаком. Было бы куда проще, исходя из комплекции и короткой стрижки, выдать себя за представителя криминальной группировки (говорят, братки последнее время не чураются поспрошать советов у астрологов и почистить ауры у экстрасенсов), только вот мешали этому три вещи: недорогой служебный костюм, отсутствие золота на пальцах и во рту, а также скромная толщина бумажника, которым, хочешь не хочешь, а придется в ипостаси братка демонстративно потрясти.
«Ладно, – решил полковник, – за кого примет, тем и буду. Примет за профессора – буду профессором, лишь бы только не заставила закон Бойля – Мариотта цитировать».
Как и ожидалось, бабуля в этот поздний час оказалась дома. Она долго изучала Мотылькова через приоткрытую на длину цепочки дверь, а в это время выглядывавший из-за ее ног лохматый фокстерьер занимался тем же самым, только недоверия в его взгляде было на порядок больше. К удивлению Сергея Васильевича, собравшегося уже развернуться и уйти, в квартиру его все-таки впустили, правда, бабуле пришлось сначала грозно цыкнуть на собачонку, поскольку та с решением хозяйки была совершенно не согласна.
Внутри квартиры гадалки Мотыльков сразу же погрузился в дурманящие ароматы сушеных трав. Они сразу напомнили полковнику босоногое деревенское детство, а конкретно – ту пору, когда отец брал маленького Сережу на покос. Воспоминание всплыло столь неожиданно и отчетливо, что Сергей Васильевич замешкался и на мгновение забыл, зачем пожаловал.
– Здравствуйте, Пелагея Прокловна. Я к вам по вопросу… э-э-э… деликатного свойства. – Мотыльков не изображал замешательство, он его и впрямь испытывал. – Говорят, вы умеете заглядывать в будущее и редко при этом ошибаетесь.
– Ой, ну что ты такое говоришь, милок! И я, бывает, ошибаюсь, как же без этого? – смутилась Пелагея Прокловна. – Ворожу на картах немножечко, заговоры супротив различной хворобы ведаю, целебные травушки-муравушки страдальцам могу посоветовать и само собой предложить за небольшую плату. Тебя, я так разумею, будущее интересует?
Мотыльков скромно присел на краешек потертого кресла – как раз того самого, в котором рефлезианец Мефодий Ятаганов когда-то принял свое Просвещение, – заскрипевшего под нешуточным весом полковника всеми своими пружинами.
Однако для хозяйки этих стен бабушка Пелагея вела себя как-то неуверенно. Она пристально осмотрела Мотылькова с одного бока, затем обошла кресло и осмотрела гостя с другого. Сергей Васильевич никогда в жизни не присутствовал на опознании в роли опознаваемого, но сейчас ощущал себя именно в таком качестве, отчего нервно заерзал и еще больше заскрипел креслом.
– Что-нибудь не так? – поинтересовался он, опасаясь, как бы бабуля того и гляди не вывела его на чистую воду по протокольной роже или по каким другим, сугубо ментовским, приметам.
– Хм, милок, даже не знаю, что тебе сказать… Знаешь ли ты о том, что совсем недавно помечен знаком архангельским? Вроде бы должен знать – уж коли архангел помечает кого, то в тайне этого не хранит.
– Извините, Пелагея Прокловна, но я вас не понимаю, – ответил Мотыльков, прикидывая, играет гадалка с ним в обязательную ритуальную игру или вправду заприметила нечто странное, судя по ненаигранному волнению бабули, больше смахивало на второе.
– Вот и мне удивительно, – не слушала его Прокловна. – Вроде помечен, а ведешь себя как простой раб божий, каких благодать господня еще не коснулась… – И вдруг выпалила: – А ты, милок, случаем газовую плиту не продаешь?
– Чего-чего? – Мотыльков усиленно искал в уме связь между якобы лежащей на нем архангельской меткой и газовой плитой. – Не продаю я никаких плит, пылесосов и сковородок! Я просто хотел, чтобы вы мне немного погадали…
Сергей Васильевич хотел добавить «…чокнутая старая карга!», однако сдержался, памятуя, что главное правило для работающего под прикрытием – это выдержка и умение не поддаваться на провокации.
Откуда Мотылькову было знать, что вопрос о продаже газовой плиты и обязательный за этим ответ «продаю только вместе с баллоном и противнем» были не чем иным, как паролем и отзывом, по которым агенты и исполнители Староболотинска определяли друг друга при телефонных разговорах. Как опытный агент и обладатель экстраординарных способностей, Пелагея Прокловна почувствовала на Мотылькове «руку» смотрителя Гавриила, но, будучи не в курсе, что полковник – «законсервированный» агент, впала в замешательство. Агент не признавался другому агенту в том, что он агент!.. Однако надо отдать должное огромному стажу Пелагеи Прокловны – она живо смекнула, что нужно играть по предложенным правилам и не следует без ведома Свенельда предпринимать никакой самодеятельности.
– Прости, милок, глупую старуху, прости бога ради! – наконец оттаяла и улыбнулась она. – Несу всякую чушь, совсем из ума выжила. Прости бабушку, коли обидела чем… Говоришь, погадать? Да всегда пожалуйста!
Пелагея Прокловна подошла к серванту и вытащила оттуда засаленную колоду карт, после чего прикрикнула на запертого в кухне фокстерьера, который принимался громко лаять, как только Мотыльков начинал говорить.
– Ну, на вальта такому солидному человеку гадать негоже, – польстила Прокловна гостю. – Король!.. – И, сощурившись, добавила: – Пиковый король!
– Вам виднее, – отмахнулся Мотыльков, поскольку понятия не имел, какой карточной масти эквивалентно звание полковник.
Карты в руках Пелагеи Прокловны замельтешили, одна за другой ложась на стол в ничего не говорящем Мотылькову порядке. Сергей Васильевич про себя отметил, что бабуля ко всему прочему наверняка способна кого угодно обуть хоть в подкидного дурака, хоть в покер. Раскладывая карты, гадалка полушепотом бубнила себе под нос какие-то традиционные для такого занятия гадальные комментарии.
– Люди окружают тебя злые и алчущие, не жди добра от этих людей! – манипулируя картами, стала подводить итоги Прокловна. – Больше скажу: и не люди они вовсе! Плохая дорога, по которой ты идешь, милок!
– Не в казенный ли дом случайно ведет эта дорога? – с опаской полюбопытствовал полковник, помня, что казенный дом означает не то тюрьму, не то еще какое-то мерзкое заведение.
– Нет, не в казенный, – утешила его гадалка, – но тоже в очень нехорошее место! В гиблое место! Сойди с этой дороги, милок!
– Каким же образом?
Карты перетасовались и легли по-новому.
– Слушайся того, кто укажет тебе правильный путь! – авторитетно заявила Прокловна, непостижимым для Мотылькова образом находя ответы на все вопросы в скупых карточных символах. – Грядут суровые времена, смутные и кровавые. Слушайся этого человека во всем! Сначала он поможет тебе, а вскоре ты поможешь ему! Он уже приметил тебя, поэтому встречи с ним ждать тебе недолго.
– Но кто это – он? – чрезвычайно заинтригованный, потребовал уточнения Мотыльков.
Прокловна предпочла не отвечать и вместо ответа продемонстрировала полковнику трефового короля. Бородатое лицо карточного короля не было похоже ни на одну из известных Мотылькову личностей. Кого следовало подразумевать под иносказанием гадалки, предположить было сложно.
Сергей Васильевич почесал в затылке и обреченно развел руками.
– Ну что ж, будь что будет.
Бабушка Пелагея сгребла карты и сложила их назад в колоду, тем самым давая понять, что экскурс в будущее полковника завершен.
Мотыльков поднялся из кресла и, вытащив из кармана бумажник, полюбопытствовал:
– Сколько я вам должен, Пелагея Прокловна?
Старушка для вежливости сконфузилась и, отвернувшись к серванту, назвала свою таксу, после чего Мотыльков выяснил, что карточное прогнозирование – довольно прибыльный бизнес, тем более для простого российского пенсионера.
Сдачи с крупной купюры у старушки не оказалось, и Мотыльков собрался было простить Пелагее Прокловне эти деньги, но она, ни слова не говоря, зачем-то взобралась на стул и открыла дверцы антресолей. Антресольные полки оказались забиты разнокалиберными склянками, преимущественно баночками из-под майонеза. Баночки, в свою очередь, были наполнены всяческими веществами, отличающимися друг от друга как цветом, так и вязкостью. К каждой из них прилагался прилепленный на скотч ярлычок.
Мотылькова заинтересовало содержимое антресолей Прокловны, и, дабы получше его рассмотреть, полковник привстал на цыпочки.
Бабушка Пелагея довольно скоро обнаружила то, что искала, – баночку с буро-зеленой, густой, как солидол, субстанцией, – захлопнула антресоль, ловко для преклонного возраста спрыгнула со стула и протянула баночку Мотылькову.
– Вот тебе, милок, на сдачу, – сказала она изучающему ярлычок полковнику и пояснила: – Это супротив твоей хромоты; мажь ногу перед сном и через неделю будешь скакать аки козлик!