Василий Иванович[24] читал стихи — Блока, Есенина. Из угла поблескивал черной короткой шерстью и большими умными глазищами качаловский доберман-пинчер.
Василий Иванович положил руку на его породистую точеную морду.
— Джим… Джим… Хорош?
— Хорош!..
— Есениным воспет!
И Качалов прочел стихотворение, посвященное Джиму. А я после спросил:
— Что Есенин?… хорошо или худо?…
Вражда набросала в душу всякого мусора и грязи. Будто носили мы в себе помойные ведра.
Но время и ведра вывернуло, и мокрой тряпкой подтерло. Одно слово — чистуха, чистоплюха.
— Будто не больно хорошо…
И Василий Иванович рассказал теплыми словами о том, что приметил за редкие встречи, что понаслышал через молву и от людей, к Есенину близких, и сторонних.
— А где же сейчас Сережа?… Глупо и гадко все у нас получилось… не из-за чего и ни к чему…
До позднего часа просидели в малюсенькой комнатке за приветливым хозяйским вином.
Прощаясь, я сказал:
— Вот только узнаю, в каких обретается Есенин палестинах, и пойду мириться.
И в эту же ночь на Богословском несколько часов кряду сидел Есенин, ожидая нашего возвращения. Он колдыхал Кириллкину кроватку, мурлыкал детскую песенку и с засыпающей тещей толковал о жизни, о вечности, о поэзии, дружбе и любви. Он ушел, не дождавшись. Велел передать:
— Скажите, что был… обнять, мол, и с миром…
Я не спал остаток ночи. От непрошеных слез намокла наволочка.
На другой день с утра — бегал по городу и спрашивал подходящих людей о есенинском пристанище. Подходящие люди разводили руками. А под вечер, когда глотал (чтобы только глотать) холодный суп, раздался звонок, который узнал я с мига, даром что не слышал его с полутысячу, если не более, дней.
Пришел Есенин.
63
Прошло около недели. Я суматошился в погоне за рублем. Засуматошенный вернулся домой.
Никритина открыла дверь:
— У нас Сережа…
И встревоженно добавила:
— Принес вино… пьет…
Когда в последнее время говорили: «Есенин пьет», слова звучали как стук костыля.
Я вошел в комнату.
Еще желтая муть из бутылок не перелилась в его глаза.
Мы крепко поцеловались.
— Тут Мартышон меня обижает…
Есенин хитро прихромнул губой:
— Выпить со мной не хочет… за мир наш с тобой… любовь нашу…
И налил в стаканчик непенящегося шампанского.
— Подожди, Сергун… сначала полопаем… Мартышка нас щами угостит с черной кашей…
— Ешь…
Есенин сдвинул брови.
— А я мало теперь ем… почти ничего не ем…
И залпом выпил стаканчик.
— Весной умру… Брось, брось, пугаться-то… говорю умру, значит — умру…
Опять захитрили губы:
— У меня… горловая чахотка… значит, каюк!
Я стал говорить об Италии, о том, что вместе закатимся весной к теплой Адриатике, поваляемся на горячем песке, поглотаем не эту дрянь (и убрал под стол бутылку), а чудесное, палящее, расплавленное д'аннунциевское солнце.
— Нет, умру.
«Умру» произносил твердо, решенно, с завидным спокойствием. Хотелось реветь, ругаться последними словами, корябать ногтями холодное, скользкое дерево на ручках кресла.
Жидкая соль разъедала глаза.
Никритина что-то очень долго искала на полу, боясь поднять голову.
Потом Есенин читал стихи об отлетевшей юности и о гробовой дрожи, которую обещал он принять как новую ласку.
64
— К кому?
— К Есенину.
Дежурный врач выписывает мне пропуск.
Поднимаюсь по молчаливой, выстланной коврами лестнице. Большая комната. Стены окрашены мягкой, теплой краской. С потолка светится синенький глазок электрической лампочки. Есенин сидит на кровати, обхватив колени.
— Сережа, какое у тебя хорошее лицо… волосы даже снова запушились.
Очень давно я не видел у Есенина таких ясных глаз, спокойных рук, бровей и рта. Даже пооблетела серая пыль с век.
Я вспомнил последнюю встречу.
Есенин до последней капли выпил бутылку шампанского. Желтая муть перелилась к нему в глаза. У меня в комнате, на стене, украинский ковер с большими красными и желтыми цветами. Есенин остановил на них взгляд. Зловеще ползли секунды и еще зловещее расползались есенинские зрачки, пожирая радужную оболочку. Узенькие кольца белков налились кровью. А черные дыры зрачков — страшным, голым безумием.
Есенин привстал с кресла, скомкал салфетку и, подавая ее мне, прохрипел на ухо:
— Вытри им носы!
— Сережа, это ковер… ковер… а это цветы…
Черные дыры сверкнули ненавистью:
— А!.. трусишь!..
Он схватил пустую бутылку и заскрипел челюстями:
— Размозжу… в кровь… носы… в кровь… размозжу…
Я взял салфетку и стал водить ею по ковру — вытирая красные и желтые рожи, сморкая бредовые носы.
Есенин хрипел.
У меня холодело сердце.
Многое утонет в памяти. Такое — никогда.
И вот: синенький глазок в потолке. Узкая кровать с серым одеяльцем. Теплые стены. И почти спокойные руки, брови, рот.
Есенин говорит:
— Мне очень здесь хорошо… только немного раздражает, что день и ночь горит синенькая лампочка… знаешь, заворачиваюсь по уши в одеяло… лезу головой под подушку… и еще — не позволяют закрывать дверь… все боятся, что покончу самоубийством.
По коридору прошла очень красивая девушка. Голубые, большие глаза и необычайные волосы, золотые, как мед.
— Здесь все хотят умереть… эта Офелия вешалась на своих волосах.
Потом Есенин повел в приемный зал. Показывал цепи и кандалы, в которые некогда заковывали больных; рисунки, вышивки и крашеную скульптуру из воска и хлебного мякиша.
— Смотри, картина Врубеля… он тоже был здесь…
Есенин улыбнулся:
— Только ты не думай — это не сумасшедший дом… сумасшедший дом у нас по соседству.
Он подвел к окну:
— Вон то здание!
Сквозь белую снежную листву декабрьского парка весело смотрели освещенные стекла гостеприимного помещичьего дома.
65
Платон изгнал Гомера за непристойность из своей идеальной республики.
Я не Гомер.
У нас республика Советов, а не идеальная. Можно мне сказать гадость. Совсем маленькую и не очень скабрезную. О том, как надо просить у жизни счастья.
Так вот, счастья надо просить так, как одесский беспризорный милостыню:
— Гражданка, дайте пятачок. А не то плюну вам в физиономию — у меня сифилис.
66
В тюремной приемной женщина узнала о смерти мужа. Она зарыдала. Тогда к ней подошел часовой и сказал:
— Гражданка, огорчаться ступай за ворота.
67
31 декабря 1925 года на Ваганьковском кладбище, в Москве, вырос маленький есенинский холмик.
68
Мне вспомнилось другое 31 декабря. В Политехническом музее «Встреча нового года с имажинистами». Мы с Есениным — молодые, веселые. Дразним вечернюю Тверскую блестящими цилиндрами. Поскрипывают саночки. Морозной пылью серебрятся наши бобровые воротники.
Есенин заводит с извозчиком литературный разговор:
— А скажи, дяденька, кого ты знаешь из поэтов?
— Пушкина.
— Это, дяденька, мертвый. А вот кого из живых знаешь?
— Из живых нема, барин. Мы живых не знаем. Мы только чугунных.
1926
Примечания
1
Трансвааль - независимое бурское государство, существовавшее в Южной Африке во второй половине XIX века.
2
Козон, козна - кость надкопытного сустава ноги барана, употребляемая для игры в бабки.
3
Тюречок (тюрик) - бумажный пакет, кулек.
4
Дошлый - бывалый, опытный, бойкий.
5
Духанщик - содержатель духана (трактира).
6
Крылатка - широкое мужское пальто в виде накидки, плаща.
7
Сергей Тимофеевич Конёнков (1874—1971) - выдающийся русский и советский скульптор. Еще до революции его называли «русским Роденом». Народный художник СССР (1958).
8
СОПО - Союз поэтов, образован в конце 1918 г. в Москве, размещался в кафе «Домино» на углу Тверской и Камергерского переулка.
9
Пульман - комфортабельный пассажирский спальный вагон (по имени американского фабриканта и изобретателя Джорджа Пулльмана).
10
Сэр Джон Фальстаф - комический персонаж ряда произведений Шекспира, хвастается своими мнимыми воинскими подвигами.
11
Салопница - женщина в изношенном платье, в старом салопе, ходящая по богатым домам и живущая подачками.
12
Бекеша - мужское пальто со сборками в талии.
13
Лепорелло - слуга Дон Жуана из оперы В. А. Моцарта.
14
Всеволод Эмильевич Мейерхольд (1874—1940) - русский и советский театральный режиссер, актер и педагог.
15
Густав Густавович Шпет (1879—1937) - русский философ, психолог, теоретик искусства, переводчик философской и художественной литературы.
16
Бильбоке - игрушка в виде шарика и деревянной чашечки на стержне, в которую ловят шарик.
17
Драпри - портьера, драпировка, занавесь.
18
Баккара - хрусталь высшего качества.
19
«Брокар и Ко» - одна из крупнейших парфюмерных фирм в России в конце XIX — начале XX вв. (основатель Генрих Брокар).
20
Павел Карлович Буре (1810—1882) - часовой мастер, петербургский купец, основатель торговой марки «Павел Буре».
21
Вивер - человек, ведущий веселую жизнь; весельчак; кутила.
22
Роман Н. С. Лескова «Захудалый род».
23
Николай Алексеевич Клюев (1884—1937, расстрелян) - русский поэт, представитель так называемого новокрестьянского направления в русской поэзии XX века.
24
Василий Иванович Качалов (1875—1948) - ведущий актер труппы Станиславского, один из первых Народных артистов СССР (1936).