Гвидо Терон покивал. Взвинченность Джемала – вначале он накричал на Монро, а потом повысил голос на него – только придала блеска его рекомендательной речи.
– Четыре расчета, ты сказал?
Шавхелишвили подтвердил кивком головы:
– Да.
– Нам и потребуется четыре. Это значит, что выбора у нас нет. Некого отсеивать.
– Тебе обязательно нужно кого-то отсеять? Это что за практика такая? Ты вечно чем-то недоволен, Гвидо.
– Я вечно с претензиями.
* * *Гори
Ираклий Ашуба не решался явиться в полицию. Он даже отбросил тот факт, что обвинений в дезертирстве с него никто не снимал. В его представлении – это явка с повинной. Порой ему казалось, что именно он свернул брату шею. Больше всего его беспокоила «исповедь». В мыслях он сто раз приходил в дом Серго и клялся: «Не я убил его! Клянусь всеми святыми! Небом клянусь!» Но ему не верят – ни жена брата, ни полицейские в засаде.
Засада...
Ираклий шагал по минному полю. Его заочно обвинили в убийстве полковника госбезопасности. Нет, в России не знают, что такое репрессии. Если настоящего преступника не найдут, Ираклия поставят лицом к стенке.
Он был насквозь пропитан страхом. У него было алиби: он в ночь убийства провел в объятьях сорокалетней вдовы. Причем оставался у нее на ночь не в первый раз. Но его алиби затрещит по швам хотя бы по той причине, что ни одна нормальная женщина в этой стране не подтвердит алиби висельника-заочника, – иначе сама составит ему компанию.
Ираклий сто раз пожалел о том, что вернулся на родину, а потом надел военную форму.
Половина первого ночи. В подвале дома вдовы темно. Она и не знает, что он скрывается в ее доме. Огонек зажигалки, осветивший циферблат часов, погас. Ираклий отдал себе команду: «Пора». Он руководствовался простыми правилами и вещами, чтобы не запутаться. Невестка обвинила его в убийстве – и ей поверили, и только она, выслушав Ираклия, сумеет снять с него обвинения. Или по крайней мере повлиять на следствие. Как ни крути, лучшего варианта не придумаешь. Явишься в полицию, в полиции и останешься.
Страх и смертельная усталость свили из него ту веревку, которая притянула его к дому Серго, дому живому, полному скорбящих людей. Родственники и знакомые брата виделись ему защитой; но больше он воспринимал их как свидетелей. Пусть полиция арестует его при всех. Это шанс не пропасть в подвалах.
Он дошел до дома Серго за двадцать минут. Шел, кутаясь в шарф, хотя на улице было не так холодно. Он прошел мимо, бросая частый взгляд на окна, дверь, ворота, через которые были видны легковые машины. Прошел еще метров двести и вернулся.
Ираклий проник во двор путем, который уж мог считаться классическим: через забор. И – сразу к гаражу, лавируя между автомобилями. Он знал секрет – помогал брату строить и оборудовать этот гараж, – как открыть дверь гаража снаружи. В нише, в которой он, подобно часовому в непогоду, простоял, сканируя обстановку, находился скрытый рычаг. Он потянул его и удерживал в течение пары секунд. Отпустил. Ворота приподнялись над землей ровно настолько, чтобы, пригнувшись, проскользнуть внутрь.
Внутри он снова привел в действие противовесы. Передохнул, словно взбежал на девятый этаж.
Дверь в жилые помещения оказалась незапертой. Он тихонько открыл ее и шагнул на лестницу...
В доме стояла тишина. Ираклию же чудилась тихая траурная музыка. Она эфиром окутала и объединила всех, кто остался в этот час в доме вдовы. Большая часть скорбящих гостей вскоре разъедется, но все равно кто-то останется. Вот сейчас, когда Ираклий осуществил часть плана, большое количество свидетелей его не устраивало. Пусть будет пять или шесть человек. Он даже представил, как, приподнимая руки, тихо входит в комнату: «Спокойно. Без паники. Я никому не причиню вреда».
Он тенью появился в конце коридора и не сразу разобрал на другой его стороне фигуру в черном костюме. Он сделал пару шагов, прежде чем его остановил окрик дежурившего в доме Ашубы полицейского:
– Стой! Не двигаться! Стрелять буду!
Ираклий не видел, вооружен ли этот человек. Обратный путь в подвал занял у него мгновения. Он схватил металлическую трубу с завальцованным краем и, став сбоку от лестницы, ждал, когда полицейский, окрикнувший его, спустится. И когда его ноги оказались на уровне головы Ираклия, беглец со всей силы ударил его трубой по голени. Он сломал полицейскому ногу. Боль была настолько острой, что полицейский упал на бетонный пол, потеряв сознание.
Ираклий вооружился его «кольтом». Оружие придало ему уверенности. Он выстрелил, не мешкая, едва свет наверху заслонила чья-то тень. Теперь ему было плевать, попадет ли он в родственника или чужака. Ему в голову влезала сумасшедшая мысль: «Одним родственником больше, одним меньше». Он был готов ответить утвердительно на вопрос, он ли убил своего брата: «Да. И собираюсь устроить пикник на его могиле».
В ответ прозвучало шесть выстрелов. Второй полицейский опустошил барабан своего кольта. Но путь в подвал ему был заказан. Если только через гаражные ворота. Он неосмотрительно громко, как будто докладывал самому Ираклию, в двух словах обрисовал обстановку и запросил подмогу.
Ираклий усмехнулся, мысленно поблагодарив натурального копа, и, открыв ворота наполовину, выскользнул из гаража во двор. Многие видели в нему убийцу, и он стал им. Откуда в нем столько жестокости и хладнокровия, не смог бы ответить и сам Ираклий. Его обложили, и выход искал загнанный в угол человек.
Он шагнул и скрылся в нише – как будто кто-то потянул его за рукав. Он взвел курок пистолета и поднял его на уровне плеч. Прошла минута, прежде чем второй полицейский, на ходу проверив пульс напарника, показался из гаража. Его взгляд скользнул вдоль машин и уперся в забор. Он легко представил себе прыгуна в высоту. И вздрогнул, когда его виска коснулся ствол пистолета. Словно воспитанный на американских фильмах, Ираклий пробасил:
– Аста ла виста, бэби.
И придавил спусковой крючок.
Пуля не могла пройти мимо головы, поскольку Ираклий стрелял в упор. Тем не менее у него сложилось ощущение промаха. Голова полицейского чуть качнулась в сторону, словно предлагая Ираклию не валять дурака и следовать в участок. Потом ноги полицейского подкосились, и он упал. Как будто пародировал пьяного. И тотчас под его головой стала расползаться кровавая лужа.
– Готов, – поставил ему диагноз Ираклий. Он вплотную познакомился с состоянием «умирать, так с музыкой». Он улыбнулся так, как будто шел к победе.
Полицейское подкрепление прибыло раньше, чем мог предположить Ираклий. Он перелез через забор и успел пробежать тридцать-сорок метров, как вдруг из-за поворота, брызжа дальним светом, с красивым заносом выехал «Форд». Водитель увидел метнувшуюся в сторону фигуру и включил сирену.
Ираклий прижался к стене соседнего дома и выстрелил вслепую, загораживаясь одной рукой от яркого света.
Машина резко затормозила. Трое полицейских заняли места за открытыми дверцами и открыли огонь из пистолетов. Они дважды меняли обоймы, отдавая себе отчет в том, что эти, по сути контрольные, выстрелы лишние.
Когда они осторожно приблизились к дому, под Ираклием расползлась огромная лужа крови. Один из полицейских не без сомнения на полноватом лице обыскал его. Во внутреннем кармане куртки он обнаружил паспорт, нижний край которого был прострелен пулей, и вслух зачитал имя и фамилию убитого:
– Ашуба Ираклий. – Многозначительно покивав, он доложил по рации в управление: – Мы взяли его. К сожалению, он мертв.
* * *На следующее утро город только и говорил о ночной перестрелке. Артемов и Марковцев обменялись взглядами: «Что это значит?» Первые официальные комментарии полиции прозвучали по радио.
«Сегодня в ноль часов тридцать минут была предотвращена попытка убийства Нины Ашубы. Имя преступника известно. Это брат полковника Ашубы – Ираклий. При аресте он оказал ожесточенное сопротивление, убив одного и тяжело ранив другого полицейского. Полицейские, принимавшие участие в задержании, применили табельное оружие, и преступник был убит. Мотивы двух преступлений выясняются».
– Ну что же, – подвел итог Артемов, – этот Ираклий, сам того не зная, прикрыл нас. И мы можем остаться.
Глава 13 Обходительность
По пути в Гори Джемал, пребывая в дурном расположении духа – не скрывая этого от единственного пассажира «Жигулей», буквально упиваясь плохим настроением, как желчью, на вопрос Терона «Что с тобой такое происходит?» ответил прямо:
– Да ни хрена не происходит.
Американец взял короткую паузу и покачал головой:
– Ты недоволен мной или собой?
– Окстись, Гвидо!
– Тогда в чем дело? В чем твоя проблема?
– Моя проблема носит «GEO»-политический характер. Тебя здесь не было четыре года, – Джемал быстро загнул пальцы, как будто сыграл мелодию на призрачной флейте. – Я не скучал по тебе. Вообще не знаю человека, который бы взгрустнул по тебе. И я не скучал. У меня работы было по уши. Но я выкраивал время и для размышлений. Однажды подумал: «Не хочу плясать под чужую дудку. Хочу играть на своей, и пусть даже она звучит в унисон с вашей».
– Джемал, – с нажимом позвал его американец.
– Да?
– У меня к тебе просьба: когда ты обращаешься ко мне, то смотри на дорогу.
Шавхелишвили вел машину уверенно, держа руль одной рукой, а второй необязательно сжимая рукоятку переключения передач. Он вел машину на скорости сто сорок километров в час. Но что такое плюс-минус двадцать километров на буквально горной дороге?..
– Помнишь, как мы познакомились?
Шавхелишвили, задав этот вопрос, искренне улыбнулся.
Гвидо Терон ответил ему наигранной улыбкой, с полуоткрытым ртом, как будто у него заложило нос или он выступал перед толпой, баллотируясь в президенты.
– Помню, Джемал, и никогда не забуду. Ты делал первые шаги, работая в госбезопасности.
Свою службу в МГБ Грузии Джемал Шавхелишвили начал с одного из противостояний России, и случилось это одиннадцать лет тому назад, когда рычаги влияния в Закавказье у «большого брата» начали ломаться. На территории Грузии самым заметным оставалось военное присутствие, и выражалось оно дислокацией трех российских военных баз и войсковой группы «Грузия» Кавказского особого пограничного округа ФСП РФ, охраняющей грузино-турецкую границу. 1997 год. «Спиртовое противостояние» на границе в Верхнем Ларсе и Нижнем Зарамаге. Грузии «спиртовой бизнес» приносил немалый доход. России – громадные убытки и натуральную головную боль: здоровье россиян. Российские военные сами, что называется, «напросились»: перенесли на один километр свой пост в сторону грузинской территории. Хотя этот шаг и был юридически и технически оправдан, но вызвал соответствующую реакцию Грузии; дело дошло до демонстраций. А дальше в Верхний Ларс прибыл российский пограничный спецназ. Лейтенант Шавхелишвили был классным стрелком. Группа спецназа госбезопасности Грузии, которая в этом противостоянии официально приобрела статус антитеррористической, держала российских коллег-«террористов» на мушке.
На огневой позиции рядом с Шавхелишвили расположился американский советник Гвидо Терон, которого сами грузины называли «слитно»: Гвидотерон, что походило на название запрещенного стероида. Как и Джемал Шавхелишвили, советник был вооружен винтовкой фирмы Knight's Armament калибра 7,62 с облегченным полуметровым стволом плавающего типа.
Шерхан надолго сохранил ощущение гордости при прикосновении к настоящему американскому оружию, равно как и личное знакомство с американским «консулом»; он воспринял это буквально как прикосновение к части великой страны, которая развязывала по всему миру войны и ни разу не проиграла. Его прельщала больше безнаказанность Штатов, но в то время он не мог думать в таком ключе по причине высокого мнения о себе, плюс национальная гордость. Одно прикосновение Гвидотерона, и молодой грузин Шавхелишвили стал американцем.
Прошли годы. Одиннадцать лет прошло, но только не пролетело. Сегодня Шавхелишвили осознал, что невольно подменяет одно понятие другим – стиль китчем. Хотя и дешевку нередко маскировали под стиль.
Он перегорел в плане подражания и поклонения кому-то, действительно повзрослел в самом широком смысле этого слова. Он четко осознал, что Грузия стала оккупационной территорией. С тех пор как в стране обосновались американцы, давление русских ощущалось все сильнее. Но как в таком сложном положении сказать – «враг врага моего – друг мой» и применить это на практике? И как произнести «старый друг лучше новых двух»?.. Старый друг превратился в заклятого врага.
И еще о независимости подумал Джемал. О Дне независимости. И горько усмехнулся: пожалуй, только в этот праздничный день его страна становится по-настоящему независимой. И не только в Грузии из триста шестидесяти пяти дней независимым был только один.
Он откашлялся, словно привлекал внимание Гвидо Терона, хотя это было не так, и с усмешкой произнес:
– И когда обрушились бомбы на Югославию и повалил народ с родной земли, сказал президент США: «Плодитесь и размножайтесь». Хорваты, боснийцы и прочие югославопитеки с глазами шахидов расползлись по всей земле. Они сбивались в кучки: только тронь! За них горой вставали правозащитники со всего мира. Им давали работу в тех странах и городах, где местные жители только мечтали о работе. «Только тронь!» Они кутались в триколоры «расчлененок», искренне ненавидя народы, которые дали им кров. На любом спортивном матче, на любом игрище они громче и агрессивнее всех: только тронь! Организованное меньшинство бьет неорганизованное большинство – и от этого уже оскомина. Они не только громче, они впереди всех. Они возрождают Великую Югославию – в Австралии, Западной Европе, Океании и еще черт знает где. И очередной президент США готов отдать приказ своим мальчикам: «Летите в Австралию и бомбите!»
– Ну, – с некоторой запинкой ответил Гвидо Терон, – мы так далеко не загадывали.
– Ну надо же, – усмехнулся Джемал. – Если уж мне в голову пришла эта мысль, то что говорить о ваших аналитиках... Вы просчитываете на много ходов вперед. Вы видите очередную мировую заварушку в Австралии, Японии. И «малые народы» превратились в выкрестов, вставших над могилами Великих народов. Вы пустили их по миру, и они – ваша пища: вы пьете их кровь и едите их тело.
Гвидо Терону стало не до скорости, перевалившей за сто пятьдесят. Может быть кто-то другой на его месте и назвал бы полковника Шавхелишвили отступником, неблагонадежным. Он сравнил его с трамваем. У него один путь: по рельсам, по кругу, с заходом в депо, с запланированными остановками. Отклонение с пути – это сход с рельсов, и это лечится. Приезжает бригада ремонтников, ставит трамвай на рельсы, дает втык вагоновожатому или сажает на его место другого.
Увлекшись, Терон сравнил Джемала с целой страной, Грузией...
Шавхелишвили только поначалу не разделял точку зрения Гвидо Терона: их визит в Гори спровоцировала или стимулировала («нужное подчеркнуть», – акцентировал американец) смерть полковника Ашубы.
– Что это значит? – спросил он, озабоченный больше только взявшей его в оборот операцией «Метро».
– Это значит, кто-то пытается выбить у нас из-под ног почву, вывести из равновесия. Кто-то бросил в почву зерно сомнений и ждет всходов. Ну и что с того, что Ираклия убили, а дело скоро закроют? Мы отработаем свою версию.
Шерхан уже в который раз скривился от «дешевой лирики» американца. Было заметно, что вот сейчас ему по-русски говорить было в тягость. Он хотел выразить свою мысль о «всходах» на родном языке, свободно и понятно.
До него тирада Терона дошла быстрее, чем он ее закончил: «Кто-то мешает ему». Пока что только его оболочка подверглась взлому. Но и этот факт был очень тревожным.
Кто его враг?
Джемал на подсознательном уровне понял, что вычислить его не составит труда. Он был в Гори и встречался с Ашубой три недели тому назад. Если не брать в расчет ту встречу, то ключевой стала последняя.
– В «Филиале» нас видели десять-пятнадцать человек. Но только один знал наш интерес.
– По поводу карты города, – покивал Терон. – И не сам Ашуба ходил в полицию. Карту принес посыльный. Пока ты стригся, я видел, как он выходил из «Филиала» и как заходил. В общем, как говорят русские, что знает один человек, то знает и свинья.
Шавхелишвили согласился.
– Ашуба передал мне карту в парикмахерской. – Только сейчас, зараженный сомнениями, он подумал: «Отличный наблюдательный пункт за «Филиалом». – А там я встретил странного типа. – Он выразительно посмотрел на Терона: «Вот с кем ты по-русски наговорился бы всласть». – Случайный посетитель?
– Кто знает?
– Я узнаю...
На этом прервались логические умозаключения, от которых у Шавхелишвили голова разболелась. Он был исполнителем, а значит, как никто другой, – человеком дела.
Он вызвал дежурного. Когда тот явился, вытянувшись в струнку, отдал распоряжение:
– Подготовь камеру для допросов.
– Все шесть свободны, господин полковник.
– Ты недослушал меня, – недовольно сдвинул брови Шавхелишвили. – Приведи в камеру парикмахера из соседнего салона. – Ему этот момент показался подходящим для того, чтобы высказать недавнюю мысль вслух. – Не задумывался над тем, что салон – это наблюдательный пункт?
– Никак нет.
Терон подумал, что Шавхелишвили скажет: «Хорошо», и продолжит. Однако Джемал сказал: «Плохо». И продолжил.
– Парикмахеру за пятьдесят. Прическа – как у Шеварднадзе. Дунь, и волосы разлетятся, как с одуванчика. Подготовь его к допросу.
– Да, я все понял.
– Иди, – отпустил его Шавхелишвили.
Через полчаса он, самолично открыв тяжелую дверь с глазком и кормушкой, стянутой, как бочка, широкими стальными полосками, вошел в камеру, заставив Мастера опустить глаза...
Этот человек уже был сломлен. Но не полковником Шавхелишвили. Он ощущал это на физическом уровне. Ему было необходимо не просто одержать верх над Мастером. Он привык стартовать и финишировать. А в этом случае он словно вылез из машины и, сделав шаг, грудью коснулся финишной ленты.