— Так что случилось? — словно издалека донесся голос Бруно. — Вы смогли бы сказать мне? Мне это интересно.
Стив случился… Гай взял свой стакан с виски. Он вспомнил тот полдень в Чикаго, картинку, ограниченную дверным проемом — словно черно-белую фотографию. Это был полдень, не похожий ни на какой другой полдень, когда он застал их в квартире. Полдень со своим особенным цветом, привкусом и звуком, своим собственным миром, как на страшной картине-миниатюре. Это осталось, как запоминающаяся дата истории. Или это событие вообще всегда следовало за ним? По крайней мере теперь оно с ним, отчетливое, как никогда. И хуже всего то, что он чувствовал потребность сказать всё Бруно — незнакомцу, который будет слушать его, сочувствовать ему, а потом всё забудет. Мысль рассказать Бруно понравилась ему. Бруно во всех отношениях отнюдь не обычный незнакомец в этом поезде. Он вполне груб и развращен сам, чтобы оценить историю наподобие этой — о его первой любви. Что касается Стива, то он был последней каплей. Он был не первой ее изменой. В тот полдень в нем взорвалась гордость двадцатишестилетнего мужчины. Себе он пересказывал эту историю тысячу раз, историю классическую, драматическую. А его глупость лишь добавляла этой истории юмора.
— Я ожидал от нее слишком много, — начал Гай как ни в чем не бывало, — без какого бы то ни было права на это. Ей нравилось внимание. Она, вероятно, будет заводить романы всю жизнь независимо от того, с кем она будет.
— Ясно, это вечный тип выпускницы школы. — Бруно взмахнул при этом рукой. — Она даже притворяться не может, что принадлежит одному парню.
Гай взглянул на Бруно. Когда-то Мириам все-таки принадлежала одному.
Внезапно он оставил свою идею рассказать всё Бруно, ему и так стало стыдно, что он уже начал это делать. Но Бруно, казалось, и не заметил, начал Гай рассказывать или нет. Тяжело опустив голову, он водил спичкой по соусу в тарелке. Губы обвисли и в профиль придавали ему старческий вид. И весь этот вид говорил, что слушать Гая для Бруно — ниже его достоинства.
— Такие женщины притягивают мужчин, — пробормотал Бруно, — как помои мух.
Вторая глава
Шок, произведенный словами Бруно, отвлек Гая от мыслей о себе.
— У вас у самого был неприятный опыт, — заметил Гай, хотя трудно было представить, чтобы у Бруно были неприятности от женщин.
— У моего отца была такая. Тоже рыжая. Звали Карлотта. — Бруно поднял голову, его лицо исказилось ненавистью к отцу. — Здорово, да? Такие, как мой отец, держат их у себя на работе.
Карлотта. Теперь Гаю показалось, что он понимает, откуда у Бруно такое презрение к Мириам. Возможно, в этом ключ к личности Бруно, разгадка его ненависти к отцу, его замедленного взросления.
— Есть два вида мужчин!.. — загремел было Бруно, но осекся.
Гай увидел себя в узком зеркале не стене. Глаза у него были испуганными, как ему показалось, лицо хмурым, и он заставил себя расслабиться. В спину ему уперлась клюшка для гольфа. Он коснулся кончиками пальцев ее прохладной лакированной поверхности. Металл в темном дереве клюшки напомнил ему компас на яхте Энн.
— …И, по существу, один вид женщин! — продолжал Бруно. — И вам, и нам. Это с одной стороны. А с другой — просто потаскухи! Вот и делайте ваш выбор!
— А как же женщины вроде вашей матери?
— Такой женщины, как моя мать, я никогда не видел, — решительно заявил Бруно. — Никогда не видел женщины, в которой столько достоинств. Она тоже симпатичная, у нее много друзей-мужчин, но она не таскается с ними.
Наступило молчание. Гай постучал новой сигаретой по часам и увидел, что уже половина одиннадцатого. Еще немного — и пора идти.
— И как вы узнали про свою жену? — Бруно пристально посмотрел на Гая. Гай постарался выиграть время, закуривая сигарету. — Сколько их у нее было?
— Немало. Еще до того, как я все узнал. — И хотя Гай уверял себя, что теперь, признавай он или нет, это уже не имеет никакого значения, его стало смущать неприятное ощущение, будто в нем начинает раскручиваться стремительный водоворот, маленький, но реальный, который он сам раскрутил своими воспоминаниями. Что им движет? Оскорбленная гордость? Ненависть? Или раздражение на самого себя из-за того, что все его былые переживания оказались теперь никчемными? Он решил перевести разговор с себя на другую тему. — Скажите, что вы еще собираетесь сделать до своей смерти?
— Смерти? А кто собрался умирать? Я тут разнюхал, как делать ракетки, которые не ломаются и не трескаются. В один прекрасный день открою дело в Чикаго или Нью-Йорке. Потом, я могу торговать собственными идеями. У меня есть идеи идеальных убийств. — Бруно снова пристально — и, похоже, вызывающе — уставился на Гая.
— Надеюсь вопросы, которые вы мне тут задаете, не являются частью одного из ваших планов. — С этими словами Гай сел.
— Иисусе Христе, я люблю вас, Гай! Правда, люблю!
Печальное лицо Бруно побуждало Гая сказать, что он тоже его любит. Какое одиночество в этих маленьких, измученных глазах!
— И что, все ваши идеи сосредоточены на преступлениях?
— Конечно нет! Просто… Я, например, хочу однажды дать кому-нибудь тысячу долларов. Какому-нибудь нищему. Когда у меня будут свои деньги, я это первым делом сделаю. А вам никогда не хотелось украсть что-нибудь? Или убить кого-нибудь? Было небось, было. У всех это бывает. Вам не кажется, что некоторых людей на войне хлебом не корми, а дай поубивать?
— Нет, — ответил Гай.
Бруно заколебался, но продолжил:
— Они, конечно, никогда не признаются в этом, побоятся! Разве у вас не было в жизни случая, чтобы вам хотелось убрать кое-кого с дороги, а?
— Нет. — «А Стив?» — внезапно вспомнил он. Однажды он подумывал убить его.
Бруно выпрямил спину.
— Наверняка было, я же вижу. Почему вы не хотите признаться?
— Может и было что-то мимолетное, но я ничего не сделал в этом направлении. Я не того рода человек.
— Во-от в чем вы ошибаетесь! Любого рода человек может убить. Обстоятельства, неудержимый темперамент. Иногда нужен самый слабенький толчок, чтобы человек переступил грань. Любой может убить. Даже ваша бабушка. Я это точно знаю!
— Тут я не соглашусь с вами, — произнес Гай.
— Скажу вам, что я тысячу раз приближался к той грани, когда мог убить отца! Вам кого хотелось убить? Любовников вашей жены?
— Одного из них, — тихо пробормотал Гай.
— И как близко вы подошли к делу?
— Вообще не приближался. Просто подумал об этом — и всё.
Он вспомнил бессонные ночи, сотни таких ночей, мысли о том, что он не успокоится, пока не отомстит. Могло ли что-нибудь тогда подтолкнуть его к переходу грани? И тут до него вдруг донесся голос Бруно:
— Вы были в сто раз ближе к этому, чем думаете, вот что я вам скажу.
Гай озадаченно взглянул на Бруно. Весь его вид свидетельствовал об усталости, худую голову он подпирал ладонями рук.
— Вы начитались детективов, — сказал Гай и не узнал своего голоса.
— Детективы — хорошая вещь. Они показывают, что любой человек способен на убийство.
— Вот поэтому я всегда и считал, что в них нет ничего хорошего.
— Опять ошибаетесь! — воскликнул Бруно уже с возмущением. — Вы знаете, какой процент убийств раскрывается?
— Не знаю и не интересуюсь.
— Одна двенадцатая часть. Только представьте — одна двенадцатая! А кто совершает остальные одиннадцать двенадцатых? Обыкновенные людишки. Полиция знает, что всех их не переловит.
Он стал наливать себе виски, обнаружил, что бутылка пуста, и с трудом поднялся за другой. Из кармана брюк при этом выскочил золотой перочинный ножичек на золотой цепочке, тонкой, как струна. Гай получил эстетическое удовольствие от ножа с цепочкой, как от красивого ювелирного изделия. И подумал, глядя, как Бруно возится с новой бутылкой шотландского виски, что тот может когда-нибудь кого-нибудь убить этим ножичком, причем свободно хотя бы потому, что его будет мало волновать, поймают его или нет. Наконец Бруно разобрался с бутылкой и с радостной улыбкой обратился к Гаю:
— Поехали со мной в Санта-Фе, а? Отдохнете пару дней.
— Спасибо, я не могу.
— У меня полно денег. Будьте моим гостем, а? — С этими словами он пролил виски на стол.
— Спасибо, — снова сказал Гай.
Бруно, видно, судит по его одежде, что у него не много денег. Но это были любимые брюки Гая — серые фланелевые. Он собирался носить их и Меткалфе, и в Палм-Биче, если не будет слишком жарко. Он выпрямился и сунул руки в карманы брюк, тут же обнаружив в правом дырку.
— А почему нет? — Бруно подал Гаю его стакан. — Вы мне очень нравитесь, Гай.
— Чем?
— Вы хороший парень. Приличный, я имею в виду. Я много ребят встречал, но не много таких, как вы. Я восхищаюсь вами, — выпалил Бруно и припал к виски.
— Поехали со мной в Санта-Фе, а? Отдохнете пару дней.
— Спасибо, я не могу.
— У меня полно денег. Будьте моим гостем, а? — С этими словами он пролил виски на стол.
— Спасибо, — снова сказал Гай.
Бруно, видно, судит по его одежде, что у него не много денег. Но это были любимые брюки Гая — серые фланелевые. Он собирался носить их и Меткалфе, и в Палм-Биче, если не будет слишком жарко. Он выпрямился и сунул руки в карманы брюк, тут же обнаружив в правом дырку.
— А почему нет? — Бруно подал Гаю его стакан. — Вы мне очень нравитесь, Гай.
— Чем?
— Вы хороший парень. Приличный, я имею в виду. Я много ребят встречал, но не много таких, как вы. Я восхищаюсь вами, — выпалил Бруно и припал к виски.
— Вы мне тоже нравитесь, — сказал Гай.
— Ну поедемте со мной, а? Мне два или три дня до приезда матери совершенно нечего делать. Мы так проведем время!
— Возьмите еще кого-нибудь.
— Что вы, Гай! Что же я, думаете, езжу да подбираю попутчиков по дороге? Вы мне нравитесь, вот я и прошу вас поехать со мной. Хотя бы на день. Я сразу от Меткалфа, минуя Эль-Пасо, собираюсь съездить к Каньону.
— Спасибо, после Меткалфа меня ждет работа.
— А-а. — На лице Бруно вновь появилась грустная и восхищенная улыбка. — Что-нибудь строить?
— Да, один клуб. — Для него до сих пор это звучало странно и непривычно. Еще пару месяцев назад он ни за что бы не поверил, что будет строить. — Новую «Пальмиру» в Палм-Биче.
— Да-а?
Бруно, конечно, слышал про «Пальмира-клаб». Пару раз он бывал в нем. Это был самый большой клуб в городе. Он даже слышал, что они собираются строить новый.
— Вы проектировали его? — Он взглянул на Гая такими глазами, какими смотрит мальчик на героя войны. — Вы можете нарисовать мне его?
Гай сделал быстрый набросок здания на обратной стороне записной книжки Бруно и по просьбе Бруно расписался. Он объяснил, что такая-то стена будет убираться, чтобы нижний этаж превращался в большой танцевальный зал, выходящий на террасу, а здесь он надеется получить разрешение сделать вентиляционные отверстия для естественной вытяжки, что позволит обойтись без кондиционера. Чем больше он рассказывал, тем счастливее становился, у него даже глаза повлажнели от волнения, хотя голос он сдерживал. Он сам себе удивлялся, зачем он все это рассказывает о дорогом для него и так доверительно Бруно. Вряд ли найдется человек, который поймет в этом меньше Бруно.
— Жуть, — произнес Бруно, на что Гай откинулся в кресле и рассмеялся. — Вы сделаетесь знаменитым. Вы, может быть, уже знаменит.
Будут фотографии в журналах, а может, это попадет и в киножурналы новостей. Пока у него не брали материалы для этого, напомнил он себе, но это точно не за горами. Майерз, архитектор, с которым они работают в одном офисе в Нью-Йорке, был уверен в этом. И Энн тоже. И мистер Бриллхарт тоже. Это величайший случай в его жизни. «Я, может быть, стану знаменитым после этого. О таких вещах узнают все».
Бруно завел долгую историю о своей жизни в колледже, о том, что он стал бы фотографом, если бы в дело не вмешался отец. Гай не слушал. Он с отсутствующим видом потягивал виски и думал о заказах, которые пойдут после Палм-Бича. Может, здание под офисы Нью-Йорк, он верит в это. Гай Дэниэл Хейнз. Звучит! Конец этому неприятному сознанию того, что он получает денег меньше Энн.
— Так будет или нет, Гай? — повторил Бруно.
— Что?
Бруно глубоко вздохнул.
— Если ваша жена подложит вам свинью с разводом, если она организует, что вас отошьют в Палм-Биче с вашим проектом, это будет достаточным мотивом для убийства?
— Убийства Мириам?
— Ну конечно.
— Нет, — ответил Гай.
Однако вопрос обеспокоил его. Он опасался, что Мириам слышала про «Пальмиру» от его матери, что она может влезть в это дело просто из удовольствия напакостить ему.
— Когда она бегала налево, у вас не было желания убить ее?
— Нет. Вы не могли бы сменить тему?
На мгновение Гай увидел обе половины своей жизни — брак и карьеру совсем рядом, как он никогда в жизни не видел их. Он сейчас силился понять, как же это он оказался таким глупым и беспомощным в одном и таким способным в другом. Он взглянул на Бруно, который по-прежнему не сводил с него глаз. Чувствуя себя несколько пьяным, Гай поставил стакан на стол и отодвинул его, распрямив пальцы.
— Наверняка однажды хотели, — в мягкой, но настойчивой манере пьяного человека произнес Бруно.
— Нет.
Гаю захотелось уйти и прогуляться, но поезд все гнал и гнал по прямой, словно вообще не собирался больше останавливаться. А если представить, что Мириам удастся напортить ему с проектом. Ведь он рассчитывал жить в Палм-Биче несколько месяцев и быть на равных с директорами. Бруно такие вещи понимал очень хорошо. Гай провел рукой по мокрому лбу. Трудность состоит, конечно, в том, что он не узнает, что происходит в голове Мириам, пока не увидит ее. Он устал, а когда он чувствует усталость, Мириам набрасывается на него с мощью целой армии. За два года, пока он избавлялся от любви к ней, такое случалось неоднократно. И вот теперь такое происходит. Он почувствовал, что его тошнит от Бруно. Но Бруно улыбался.
— Рассказать вам одну из моих идей, как убить моего отца?
— Нет, — ответил Гай и накрыл ладонью свой стакан, в который Бруно собрался долить.
— Вы какой хотите — про испорченную розетку в ванной или с окисью углерода в гараже?
— Делайте что хотите, только прекратите эту тему!
— Я сделаю. Вы не думайте, что не сделаю. Хотите знать, что я еще сделаю однажды? Я совершу самоубийство, если мне захочется совершить самоубийство, и сделаю это таким образом, что всё будет выглядеть так, словно меня убил мой злейший враг.
Гай с отвращением посмотрел на Бруно. Его силуэт стал расплывчатым, словно Бруно начал таять. От него оставались только голос и дух, дух дьявола. Всё презренное было представлено в Бруно. Всё, чем он не хотел бы стать, уже стал или станет Бруно.
— Хотите, я вам разработаю план идеального убийства вашей жены? Когда-нибудь пригодится. — Бруно смущенно поежился под неумолимым взглядом Гая. Гай встал.
— Я хочу пройтись.
Бруно ударил в ладони.
— О! Блеск, какая идея! Мы убьем друг для друга, понимаете? Я убью вашу жену, а вы убьете моего отца! Мы встретились в поезде, и никто не знает, что мы знакомы друг с другом! Полные алиби! Улавливаете?
Стена перед Гаем ритмично раскачивалась, словно готовая отвалиться. Убить. Ему стало тошно и страшно от этого слова. Ему хотелось отделаться от Бруно, уйти из купе, но кошмарная тяжесть не давала сдвинуться с места. Он постарался твердо держаться на ногах и понять, что говорит Бруно, потому что в его словах была какая-то логика, как в головоломке, которую следует решить.
Желтые от табака руки Бруно прыгали и дрожали на его коленях.
— Алиби не подкопаешься! — визгливо кричал он. — Это идея всей моей жизни! Не понимаете? Я могу сделать это, когда вас нет в городе, а вы сделаете, когда меня не будет в городе.
Гай понял. Никто никогда, вполне возможно, не узнает.
— Для меня будет большой радостью остановить карьеру такой женщины, как Мириам, и продолжить карьеру такого человека, как вы. — Бруно захохотал. — Вы не согласны, что ее надо остановить, пока она не разрушила жизни многих других людей? Сядьте, Гай!
Она не разрушила мою жизнь, хотел сказать Гай, но Бруно не дал ему вставить и слово.
— Значит, предположительный расклад такой. Вы мне можете рассказать про то, где она жила, а я расскажу вам то же самое, и вы будете знать всё, будто сами там жили. Мы могли бы оставить отпечатки пальцев по всему городу, полиция с ума сойдет! — Бруно захихикал. — Несколько месяцев мы врозь и никакой связи. Господи, как нечего делать! — Он встал и чуть не упал, потянувшись за стаканом. Потом сказал прямо в лицо Гаю с убийственной, точнее удушающей, доверительностью: — Вы можете это, правильно, Гай? Всё пройдет как по маслу, клянусь. Я всё организую, клянусь, Гай.
Гай оттолкнул его, причем сильнее, чем намеревался. Бруно весело поднялся с кресла. Гай посмотрел, что бы можно открыть, чтобы дать доступ воздуху, но стены выглядели неприступными. Купе превратилось уже в маленький аэродром. Что он здесь делает? Как и когда он так напился?
— Я уверен, вы сможете! — подчеркнул Бруно последнее слово и нахмурился.
Заткнись ты со своими проклятыми теориями, хотелось крикнуть Гаю, но вместо этого произнес полушепотом:
— Меня тошнит от этого.
Он увидел, как узкое лицо Бруно причудливо изменилось: тут была и удивленная улыбка, и мрачное всеведение. Бруно снисходительно пожал плечами.
— Ну что ж. Я по-прежнему говорю, что это хорошая идея и у нас есть абсолютно идеальный план. Это идея, которую я применю. Вместе с кем-то еще, конечно. Вы куда идете?