Лави приподнимается, глядя на Чиарана сухими блестящими глазами:
— Чиаль… — шепотом.
— Да? — глуховатый, тихий голос.
— Как думаешь, здесь еще есть… Из наших?
Чиаран пожимает плечами, опускает голову:
— Не знаю, Зарэк. Не знаю.
— Они же все идиотки… — свистящий, резкий шепот. Лави садится на диване, сбрасывает руку Чиарана, вцепляется ей в плечи, — Им скажи, что люди ходят на руках и люди ходят на боках — поверят! Они же думать не умеют! Игрушки безмозглые… А, к леш-шему… — передергивает плечами, — какая разница, из кого пользу извлекать… К тому же — я же им романтику даю… Сказку… И стаю. Правда, здорово, когда все свои? Правда? — голос звенит растревоженной струной, и Чиаран становится на колени, бережно берет ладони Лави в свои, согревает дыханием:
— Зарэк, мой лорд, тише, тише… Все будет хорошо. Правда. Правда…
Лави осторожно высвобождает одну руку, кладет на затылок Чиарана, перебирает темные волосы — и внезапно до боли стискивает несколько прядей.
* * *Длиннющий серый дом, прозванный в народе "тещиным языком", все никак не заканчивался. Аэниэ бежала по тротуару, пытаясь одновременно и спрятать нос в воротник, и отвернуться от ветра, и при этом хотя бы одним глазом видеть дорожку. Левая рука благополучно пряталась в кармане, а вот правая мерзла нещадно — в правой девочка несла мороженое на палочке, купленное на последнюю собранную по всем карманам мелочь.
Никогда прежде девочку особо не волновало, как она будет добираться до метро, но в этот раз она почему-то долго стояла перед киоском, запустив руку в карман и нерешительно перебирая холодные монетки. Вспомнились сердитые контролеры: ее обычно не высаживали из троллейбуса, но как же стыдно было каждый раз опускать глаза и едва слышным шепотом бормотать что-то о бедных студентках и о том, что стипендию задерживают.
Странно. Раньше она никогда об этом не думала.
Разозлившись на себя, Аэниэ выковыряла мелочь и все же купила мороженое, но обычной радости все равно не почувствовала. Раньше достаточно было одной мысли: это мороженое для Лави. Лави будет рада. И все. Сейчас почему-то не помогало…
"Она любит эскимо в шоколаде… И с вареньем…"
Морозный ветер жжет щеки, нос и лоб, пробирается под куртку. Аэниэ ежится, пытается идти спиной вперед, но чуть не падает.
"Ему понравится… Всегда нравится."
В прошлый раз тоже было мороженое ("Угу, кысь, положи в холодильник… Чего, Нэр? Ну возьми. Аэниэ, солнышко, ты же не против?"), и блины были домашние, и конфеты, и ярко-рыжие мандарины — мелкие, но сладкие, и яблоко, которое мать дала с собой погрызть, и апельсин, купленный на деньги, что мать давала на обед, тогда пришлось весь день вообще не есть… Вспомнилось, как мама мыла ей яблоко, делала бутерброд — и говорила вредничающей сестренке, что тебе мы еще купим, а вот Леночка весь день учиться будет, ей нужно… Старалась для нее, для Аэниэ. Заботилась. А она… Кровь приливает к щекам.
("Кысь, ты? Ты как раз вовремя — сделай нам чаю…")
Ветер унялся, на ресницах мерзнут слезы.
("Кысь, пойми — у меня нет времени. Не все же тебе, правильно?")
Аэниэ мотает головой — слетает капюшон, и вновь поднявшийся ветер свирепо вымораживает обнажившуюся полоску кожи между шапкой и воротником свитера. А ведь то яблоко так и пролежало на кухне у Лави — пока не испортилось.
("Открой дверь, ага?")
Аэниэ всхлипывает.
("Так, тут я кому-то говорил сделать браслет — если мне ни с кем не изменяет память. И где оно?")
Аэниэ останавливается. Аэниэ сдирает обертку — пальцы скользят, срываются, кусок мороженого падает под ноги, туда же летит обертка, ветер тут же уносит ее, какая-то бабка бурчит: "Мусорят тут…" — девочка кидает на нее злобный взгляд, какая разница, плевать, плевать… Вгрызается в мороженое. Холодные куски проваливаются в желудок, зубы ломит, все тело сотрясает крупная дрожь. Выступающие слезы замерзают мгновенно.
* * *Все как всегда, все как обычно: смех и песни, разгоряченные лица, на столе — пиво и вино, только вот рядом с Лави — золотоволосое хрупкое создание с кукольным личиком, ей эльфка подливает в стакан газировки (или уже не газировки?), ей подает печенье и делает бутерброды, ее гладит по голове и с ней переговаривается, доверительно понизив голос. Аэниэ почти не ест и не отвечает, когда к ней обращаются. Она просто не слышит. Болезненно сжимается сердце, пропуская удар, и девочка закусывает губу, чтобы не дать вырваться стону. "Какого черта ее занесло на этот КОН? Мелкая же еще… Сидела бы себе дома…"
— А пушистая с руки ест? — и смех, переливчатый звонкий смех…
Сил больше нет. Аэниэ встает, неловко протискивается мимо Зю, наступает на ногу Чиарану. В дверь. Дверь — прикрыть. Плотно. Теперь можно остановиться и дать себе волю, все равно никто не заметит — а как хотелось бы, как хочется, чтобы Лави вышла следом, пришла, обняла… Слезы текут по лицу девочки. Она оглядывается — в коридоре темно, это хорошо, вот вешалка, заваленная грудой одежды, под вешалкой — скамеечка. Если сесть на нее и закрыться куртками, пальто и плащами — зарыться в них — то никто не увидит… Спрятаться.
"Меня тут нет. Меня больше нет. Меня вообще нет. Лави, любовь моя, Лави… Нет, меня нет…"
Кто-то раздвигает куртки. Шепотом:
— Кто тут? Аэниэ? Ты чего тут?
Сердце подскакивает к самому горлу — и тут же обрушивается вниз. От разочарования почти пропадает голос:
— Да нормально, Дарк.
— Ага, как же… — Дарки сощурилась, пытаясь разглядеть в темноте лицо Аэниэ, потом провела пальцем по щеке девочки, — Ну вот, я так и думал. Ревешь. Что такое-то?
— Ничего страшного. Я буду нормально, ты иди.
— Ню-ню… — девушка легко потрепала Аэниэ по волосам и встала.
Одежда снова сомкнулась. Звук удаляющихся шагов, скрип двери. Но наплакаться так и не удалось — снова дверь, снова шаги, но на этот раз перед девочкой оказалась Лави.
— Так, Артануш. Ты с чего это вдруг?
Губы девочки жалобно искривились, но она не смогла выговорить не слова. Все упреки вдруг показались такими нелепыми и ненужным…
— Пушистая, говори. Что такое?
— Ты… — судорожный вздох. Слова не шли. Девочка со страхом всмотрелась в глаза Лави — они были темны. Непроницаемы.
Лави вздохнула и взяла в ладони лицо Аэниэ:
— Это из-за Золотинки, так?
Девочка не ответила, но слеза, скатившаяся по щеке, оказалась достаточным подтверждением.
— Понятно… Слушай меня, — строгий, жесткий голос. — Ты же знаешь, что завязки мои — не только на тебя. Я не могу быть только с тобой. Сейчас это нужно ей, и я даю ей, что могу — этого не так много… Но я должен. Да, тебе я уделяю меньше времени. Но вас много, а я один. Понимаешь?
Аэниэ попыталась выдавить что-то, потом просто молча кивнула.
— Пушистая, ревность — это очень плохо. Она разъест тебя изнутри и уничтожит наши отношения. Тебе это надо? Мне совсем не хочется, — голос эльфки смягчился. — Ты мне дорога, и Золотинка тоже. Лучше — будь лапушкой, сделай мне приятное. Подружись с ней. Она у нас новенькая, стесняется, боится… Помоги ребенку. Ей будет легче, а мне будет приятно видеть вас вместе. Ты же можешь ей браслетку сделать или колечко? Ну, вот, умница. И мне тоже будет муррр, что вы не грызетесь, а дружитесь.
— А… Как?
— Ну как это — как? — подняла брови эльфка. — А со мной ты как начинала дружить? Поговори с ней — о том, что ей интересно. Расспроси ее про нее саму, о себе все любят говорить. Слушай внимательно, задавай вопросы, хвали почаще… Ты умница, все у тебя получится. И меня порадуешь.
— Честно?
— Конечно, честно, пушистая моя.
— Лави… Я люблю тебя…
— И я тебя люблю, — эльфка крепко обняла девочку, потом мягко отстранилась, мгновение вглядывалась в ее поднятое лицо — и легко поцеловала. — Ну, а теперь беги умойся и приходи. Муррр?
Девочка кивнула.
Пустив холодную воду, девочка осторожно присела на край ванны, тяжело оперлась на раковину. Надо, надо было умываться и возвращаться, тем более что обещала… Не хотелось.
Из-за шума воды Аэниэ не услышала шагов и, когда в дверях появилась Дарки с сигаретой в зубах, девочка вздрогнула.
— Ага, теперь ты сюда перебрался. И чего?
— Ничего.
— Ревел, да?
— Ну и что с того? Хорошо и делал!
— Да не кусайся ты, — Дарки затянулась, выпустила тонкую струйку дыма. Вошла и присела рядом. — Что, из-за Лави все переезжаешься?
— Слушай, да отстань ты! — ощетинилась Аэниэ.
— Да не страдай ты так, — продолжала девушка, пропустив ее слова мимо ушей, — а то ты его не знаешь. Он всегда такой, тоже мне, новости… Успокаивайся давай, и пойдем обратно.
— Ага…
Дарки снова затянулась:
— Не пробовал, кстати? От стресса хорошо помогает. Сразу, знаешь, так споко-ойно становится. И непереездно.
Аэниэ заворожено следила за появляющимися кольцами — одно, второе, третье… Расплылись. От дыма щипало в носу.
— Помогает? Ну давай…
* * *— Он говорил никому не говорить, но… Ты никому не скажешь? — Золотинка пытливо вглядывалась в опущенное лицо Аэниэ. Та встрепенулась:
— Конечно, не скажу. А что там у вас?
— Ну… — Золотинка смущенно потупилась, потом снова вскинула голову. — Понимаешь, Лав нас нашел! Причем знаешь где? В Арде!
— В Арде или в Арте? — не удержалась Аэниэ.
Помня наставление Лави, она действительно подружилась с новенькой девочкой — это оказалось на удивление легким делом. Золотинка, все еще чувствовавшая себя чужой в этой стае, с такой доверчивой готовностью откликнулась на попытку Аэниэ наладить отношения, что той даже стало не по себе. Ей-то эта девочка была совсем не нужна… Только потому, что об этом просила Лави… Да и не то, чтобы это имело такое уж огромное значение — просто если делать то, что хочет Лави, то можно получить кусочек самой эльфки — ее время, ее внимание, ее саму.
Золотинка оказалась страшной болтушкой, можно было просто задать ей вопрос — а дальше спокойно слушать и иногда даже отключаться, потому что трудно было вынести непрерывный поток речи. Правда, слушать Золотинка тоже умела — другое дело, что сама Аэниэ не была расположена что-либо ей рассказывать. Тем не менее, иногда приходилось, и Аэниэ по мере сил просвещала ее, объясняя и про тусовку, и про глюколовство, и про игры… Золотинка поглядывала на нее с опасливым восхищением, видимо, считая ее древним и многоопытным монстром.
— Наверное, в Арте все-таки…
— Вот и не путай, — наставительно сказала Аэниэ, щелкнула зажигалкой, закурила — слегка закашлялась, — и?
— Понимаешь… Там мы были муж и жена… — девочка смущенно засмеялась, покрутила головой, — эльф и майя.
— Да-а? — Аэниэ выгнула бровь, изобразила удивление.
— Да! Только там так забавно получилось! Я — эльф! Из Эллери! Представляешь? Я всегда это чувствовала… Чувствовал!
Аэниэ сморщила нос, притворяясь, что вот-вот чихнет — так смешно девочка старалась втиснуть себя в образ эльфа-Эллеро.
— И звали меня там — Ахто!
Аэниэ вскинула голову:
— Что?!
— Ну, Ахто! А майю — Тхурингветиль! Представляешь? Та самая Тхурингветиль! И потом меня казнили на скале, а ее хотели развоплотить, но ничего не вышло, только изранили ее, а потом мы…
Аэниэ уже не слушала. На забытой сигарете нарастал столбик пепла, но она не замечала этого. Она ничего не слышала и даже почти не видела — все утратило очертания, расплылось в мутном тумане, затянувшем глаза. В голове билась только одна мысль: "Не может быть."
— Что с тобой, пушистая?
— Ничего…
— Ну я же вижу… Что случилось?
Лави рядом, Лави обнимает за плечи, Лави легонько касается ползущей по щеке слезы. Совсем близко — сквозь тонкую рубашку чувствуется тепло ее тела. Дыхание — у самого уха.
— Да так… Дома всякое-разное… Родители… — язык с трудом поворачивается на вранье, но не говорить же, что на самом деле! По крайней мере — сейчас.
А Лави обнимает крепче, прижимается — и горячая волна поднимается изнутри, кружит голову.
— Бедная пушистая… — шепот, и нежно-щекотное движение губ эльфки — от уха, по шее вниз…
Глаза закрываются сами, в голове все мутится, хочется — таять в руках, все забыть, все отбросить. Какое значение имеет вся эта ерунда? Главное — Лави тут. Ее можно взять за руку, можно обернуться к ней — всем телом, прильнуть — вот она я, я твоя…
Звонок. В дверь. Аэниэ почувствовала, как мгновенно напряглась Лави, вся превратилась в слух — Нэр пошла открывать — кого там принесло?
— Мяу! Золотинки пришли!
Словно ушатом холодной воды окатили. Аэниэ вздрогнула.
— Мур! — крикнула Лави в коридор, а на ухо девочке прошептала: — Ну, держись там, пушистая! — тут же извернулась, вскочила — выбежала в прихожую, и оттуда донесся ее веселый голос. Что именно она говорила — Аэниэ не стала вслушиваться. Машинально пригладила успевшие растрепаться волосы, стараясь не встречаться глазами с Дарки и другим застольным народом. Взяла со стола бокал — чей? Свой? Чужой? Неважно… Поставила обратно, так и не сделав ни глотка, поднялась.
— Народ, пойду я.
— Чего ты? Рано же еще! — это Йолли. ("Ну, спасибо, лапушка…")
— Рано-то рано, но у меня на завтра еще одна фигня не доделана. ("Ага, сделаем хорошую мину при плохой игре… Вдруг да и поверят…")
— Нууу… — протянула длиннокосая девочка, — а жаль.
— Удачи. — Аэниэ взмахнула рукой и вышла, не дожидаясь ответных прощаний.
В прихожей уже никого не было, значит, лишних вопросов тоже не будет. Как же жжет глаза… "Что, нравится литовский праздник Обломайтис?" — язвительно спросила себя. — "Будем праздновать… До утра… Дура…" Она и сама не знала, кого так ласково поименовала.
Звон чашек из кухни, голоса, смех. Нэр явно занята чаем. "Ма-астер," — передразнивает про себя Айрэнэ.
— Ну, Тху-ури! — игриво звенит радостный голосок, и тут же, другим голосом — успокаивающее бормотание.
"Уговаривают деточку поумерить децибелы…"
Так, шнурки готовы, плащ есть, застегнуть можно и потом, перчатки вроде не потерялись… Теперь тихонько открыть дверь ("Треклятый замок!"), теперь — на лестницу, дверь — прикрыть. Все.
Пассажиры троллейбуса с неприкрытым изумлением и страхом косились на девочку, застывшую на заднем сидении у окна. Лицо девочки было неподвижно, но ногтями правой руки она медленно, размеренно полосовала кисть левой — сначала следы оставались белые, потом розовые, затем розовое набухло красным. Люди отводили взгляды. Девочка сложилась пополам, ткнулась лицом в ладони. Плечи дрогнули и застыли. Больше она не шевелилась до самого метро.
— Ой, а ты сердиться не будешь?
— Ну как же я могу сердиться на таких пушистых… А что такое?
— А… — золотоволосая девочка потупилась, стрельнула лукавым взглядом из-под ресниц, — я нечаянно Аэниэ сказала…
— Что?
— Ну, про нас… Я правда нечаянно… А он хороший… Правда, это не страшно?
— Сказала… — Лави усмехнулась, хрустнула пальцами, — Сказала — так сказала, что уж теперь… — вполголоса, — поживем — увидим.
— Чего?
— Да ничего, муррр, — эльфка нежно улыбнулась Золотинке, легонько стукнула ее по кончику носа, — все нормально, пушистая… Ты лучше расскажи, что там еще насмотрела…
Звонок.
— Ма-ам, возьми трубку, я занята! — Аэниэ со злостью швырнула на стол карандаш, схватила другой. Карандаш, конечно, ни в чем не виноват, но надо же хоть на чем-то сорвать злость?
— Алло? Да, конечно… Спасибо, хорошо… Светочка, давно вы к нам не заглядывали…
Карандаш хрустнул в пальцах и сломался.
Мать заглянула в комнату:
— Держи, доча. Тебя Света.
— Слышала… — процедила Аэниэ, забрала трубку, вернулась к столу. — Алло?
— Привет, пушистая! — "Какая веселая… С чего бы это?" — Ты чего — уже который день не показываешься? Дорогу забыла? Ты же знаешь — у нас наработки к игре, все такое… А ты взял и делся. И ни слова, а? Ну что я должен думать?
— Да ничего страшного… Просто дел полно, по учебе… — набрав в грудь побольше воздуха, — Знаешь, мне бы поговорить с тобой…
— Ну так в чем дело? Приходи, выберем время.
"Неужели еще не знает? Не верю…"
— Да у тебя вечно шум такой… Давай лучше в городе.
— Ладно тебе! Посидим на кухне — первый раз, что ли?
— Ну… Посмотрим…
— Так когда будешь?
— На днях постараюсь. Вот подразгребусь с делами…
* * *Кругом сновал народ: кто-то садился за столик, кто-то уходил, кто-то пытался куда-то подсесть, а его не пускали, кто-то выкликал знакомого, и изредка из общего шума плескали выкрики молодых ребят на раздаче, но Аэниэ любила эту забегаловку. Здесь никто ни на кого не обращал внимания, и можно было быть в толпе — но одной. Вздохнув, девочка обернулась — как раз вовремя, чтобы заметить нацелившуюся на место рядом с ней раскрашенную девицу:
— Занято здесь!
— А…
— За-ня-то! — как всегда в таких случаях, Аэниэ яростно подумала что-то вроде "Только попробуй — убью!!!", и это, как всегда, сработало. Видимо, кровожадная мысль достаточно ясно отразилась в ее глазах, так что девица, посмотрев на нее получше, спорить не стала и убралась восвояси. — Дхойна… — презрительно пробормотала Аэниэ и тут же забыла о ней. Аэниэ ждала Лави.
Ей стоило огромных усилий выцепить эльфку и вытащить ее в город — та упорно не соглашалась, предлагала поговорить у нее дома или пересечься в Эльфятнике, но Аэниэ, проявив неожиданное для себя самой упрямство, все же настояла на своем. Она прекрасно знала, что дома никакого разговора не получится: рядом будет крутиться кто-нибудь из свиты ("А если Золотинка, так вообще кранты…"), да и сама Лави — просто посмотрит, улыбнется, скажет что-нибудь, и решимость растает, как снег, а вся старательно заготовленная речь вылетит из головы, и останется только глупо улыбаться и таращиться как завороженной…