Скиннеру стало стыдно от таких мыслей. Он даже покраснел.
Шеннон классная девчонка, мы с ней друзья. Нельзя так думать про друзей! Это все гребаный алкоголь: мозг покрывается похабной скользкой пленкой. А если добавить кокаин, да еще в больших количествах, да еще регулярно,— вообще в животное превратишься. Надо держать себя в…
Скиннер вспомнил, как они с Кей пришли однажды в ночной клуб в западном Эдинбурге и встретили там Шеннон и Кевина. Могли бы вчетвером классно провести время, но Кевин и Скиннер почему-то сразу друг другу не понравились, как, впрочем, и девушки. Конечно, снаружи все выглядело пристойно, однако взаимная антипатия была налицо.
Разные типы женщин, размышлял Скиннер. Кей была последним ребенком в семье, оба брата намного старше. Маленькая избалованная принцесса. Шеннон, наоборот, еще училась в школе, когда умерла ее мать, а отец после этого пошел вразнос, и ей пришлось практически в одиночку воспитывать младших брата и сестренку. Скиннер изучал ее женственный профиль, целеустремленные волевые глаза… Шеннон заметила восхищенный взгляд и улыбнулась — обезоруживающе, как солнышко сквозь тучи.
На первом этаже в лифт заскочил нервный тощий парнишка в ширпотребном костюме. Его движения были так неуклюжи, что Скиннер почувствовал жалость и улыбнулся — практически одновременно с Шеннон.
У Скиннера в животе штормило после вчерашнего пива и острой приправы карри; он натужился и почти беззвучно, как Джульетта, вздыхающая от любви, выпустил газы — как раз в тот момент, когда в кабину зашли рабочие в комбинезонах. Растеклась убийственная, режущая вонь. Лифт тащился медленно, все молча страдали. Рабочие вышли на следующем этаже, и Скиннер воспользовался случаем, чтобы перевести стрелки:
— Отвратительно! Фу!
Он знал, что, когда речь идет о пердеже, каждый превращается в консервативного присяжного: на мужчину подозрение падает прежде, чем на женщину, а на пролетария — прежде, чем на чиновника. Таковы правила игры.
Дэнни Скиннер и Шеннон Макдауэл шли по коридору, тощий парнишка шагал впереди. Перед дверью офиса он обернулся и спросил, как найти мистера Фоя. Боже, какой заморыш, думал Скиннер, разглядывая щуплую фигуру. Кожа да кости. Спереди посмотришь — как катком переехали, а сбоку — спичечный человечек с перезрелой головой. Открытое веснушчатое лицо, светло-каштановые волосы.
— Айда с нами,— улыбнулся Скиннер, открывая дверь.
Нового парнишку звали Брайан Кибби. Они привели его в офис, угостили кофе, познакомили со всеми. Фой еще не пришел.
— Мы экскурсию проводить не будем,— сказала Шеннон.— Это прерогатива Боба, у него целая процедура для новичков. Как выходные провел?
Кибби принялся с энтузиазмом рассказывать. Скиннер слушал вполуха, с похмелья его тянуло в сон. На столе лежал журнал «Гейм информер», который Брайан достал из сумки. Скиннер лениво перевернул несколько страниц. Он не увлекался видеоиграми в отличие от Гэри Трейнора, который это дело любил и даже иногда усаживал Дэнни пострелять на пару. Мелькнуло знакомое название, «Полночный клуб-3», версия автожурнала «Даб». Гэри что-то такое упоминал…
— Знаешь эту игру?— спросил Скиннер.
— О, потрясающая вещь!— Голос Кибби завибрировал на высоких тонах.— Ни в одной другой игре так не чувствуешь скорость. И прелесть даже не в гонках, а в подготовке машины, когда сидишь в гараже, прокачиваешь свое сокровище…
— Слушай, класс! Это я тоже люблю. В гараже с порножурнальчиком уединился — и давай свое сокровище прокачивать!
— Д-да ну…— Щеки Кибби вспыхнули.— Я не это имел…
— Дэнни так шутит, Брайан,— вмешалась Шеннон.— Он у нас типа офисный клоун.
Брайан вздохнул и продолжил нудный рассказ. Когда он, поддавшись на уговоры Шеннон, открыл коробку и гордо продемонстрировал игрушечный паровоз, Скиннер почувствовал, что скука сменяется вялым презрением. Из сумки Брайана торчала бейсболка с эмблемой «Манчестер Юнайтед».
— Болеешь за «Манчестер Ю»?— поинтересовался Скиннер.
— Я вообще-то футболом не увлекаюсь, но «Манчестер Юнайтед» — это знаменитая команда, самая популярная в мире, на них всегда посмотреть интересно,— пропищал Брайан. Ему вспомнились каникулы на курорте Скегнесс. Они с отцом смотрели финал кубка Европы в гостинице, и Кит Кибби купил эту бейсболку. А потом заболел и передал ее сыну. Своеобразный талисман.
О боже, подумал Скиннер, пускай Шеннон с ним разговаривает.
Он извинился, отошел к своему рабочему месту и плюхнулся на стул возле окна.
Ну и работа, кругом одни зануды! Всю башку прогундели — про свои огороды, заборы, клюшки для гольфа… Сейчас еще эта старая набожная залупа Айткен припрется… И новенький, видно, из той же породы, зануда каких мало.
Скиннер вдруг осознал, что втайне надеялся обрести в новом сотруднике свежего собутыльника. Как же, размечтался!.. Он с отвращением взглянул на Кибби.
Вот же, бля, ангелочек! И голосок писклявый.
Большие верблюжьи глаза новенького сияли чистым энтузиазмом, но Скиннеру показалось, что сквозь сияние проступает нечто ползучее, расчетливое — намек на червоточинку в нимбе Кибби.
Дверь открылась, вошли Айткен и де Муар — оба промокшие, с бумажными кофейными стаканами. Скиннер наблюдал, как они сердечно здоровались с новичком: похоже, никто не собирался замечать, что у занудного пискуна двойное дно.
За этим зайцем надо присматривать.
По подоконнику забарабанил тяжелый град. Окна, несмотря на солидный размер, лишь в редкие полуденные часы пропускали достаточно света — мешали высотные дома на противоположной стороне знаменитой улицы Роял-Майл, узкой, но оживленной транспортной артерии, ведущей к зданию дворца, в котором раньше сидели короли, а сейчас разместился музей с открытой планировкой.
Скиннер встал, чтобы полюбоваться на бегущих пешеходов. Мокрый толстяк в почерневшем от дождя костюме укрылся от града в неглубокой нише и беспомощно поглядывал вверх, выжидая просвета. Когда он наконец решился сделать рывок через дорогу и приблизился настолько, что стали видны черты его лица, Скиннер с удовольствием узнал Боба Фоя.
Злорадно улыбаясь, Скиннер опустился на неудобный стул — подлокотники ему по рангу не полагались. На столе красовалась декоративная пивная кружка с черно-белой эмблемой клуба «Ноттс Каунти», приспособленная под карандашницу. Его словно молнией прошила острая дразнящая фантазия: в кружке вместо карандашей — ледяное пиво. Янтарное, освежающее…
Всего одну кружечку, чтобы запустить мотор! Большего я не прошу.
Скиннер с тоской подумал, что придется терпеть до обеда, когда у потенциального собутыльника Дуги Винчестера появится сходное желание. Тихоня Винчестер, засевший на своем чердаке в крошечном кабинете, похожем на чулан для веников,— бездельник на зарплате, пьяница и паразит.
Еще один засохший сорняк, который надо вырубить с корнем — если, конечно, найдется решительный человек, готовый помахать топором. А он найдется рано или поздно!
Скиннер представил Винчестера как наяву: пепельное лицо, исчезающе короткая шея, мертвые глаза-утопленники, жидкие волосы, налипшие на плешь,— все дышит тем жалким и нелепым тщеславием, на какое способен лишь патологически унылый старый пердун. Вспомнилась их невеселая беседа в баре — в пятницу после работы. «Когда приходит старость, секс уже по барабану,— рассуждал Винчестер, а Скиннер смотрел на его лоснящийся пиджак и думал: что верно, то верно.— Конечно, сама идея еще привлекает,— продолжал Винчестер,— но процедура слишком хлопотная: надо суетиться, потеть… Одно дело подрочить в охотку или чтобы шлюшка отсосала по-быстрому — это пожалуйста. Но ублажать какую-то бабищу, думать, как ей сделать приятное… нет, чересчур сложно. Моя вторая жена — вот была ненасытная корова! У меня вся жопа была исцарапана, в паху растяжение, на ляжках гематомы… Нет, ну его нафиг! Не для меня».
Ерзая на жестком стуле, Скиннер пытался вспомнить, сколько раз они с Кей переспали за прошлые выходные. Пожалуй, только один: поспешный перепихон в субботу утром, чтобы снять похмелье, без всяких нежностей… И еще, кажется, в воскресенье ночью, но это вообще как в тумане.
Ей в любовники надо спортсмена, а не пьяницу.
Скиннер выпрямился — в офис, потирая озябшие руки, вошел Фой. При виде Кибби его избитое градом лицо расплавилось в покровительственной улыбке. Он зацепил новенького под локоток и увлек по лестнице наверх, в свой кабинет.
Еще один гребаный андроид, готовый Фою задницу вылизывать. Очередной персонаж в галерее уродов, подобных жирному хряку де Фретэ!
6. Маленькая Франция
Прошлой ночью выпал снег. На улицах появились уборочные машины, хотя пользы от них не было — все быстро раскисло в жидкую кашу. Такая погода всегда наводит на мысли о фермерах: каково им работать? Если судить по «Харвест Мун» — страшное дело! Пашешь в любую погоду, не замечаешь, как день проходит. А с утра все по-новой. Не терплю, когда по телевизору фермеров показывают: стоит такой лентяй, оглядывает просторы. Или пиво в баре потягивает. Я однажды отцу сказал, что у них на это нет времени! И он согласился. От такой жизни многие просто умерли бы. Вот мы, городские неженки, радоваться должны, что работаем в теплых офисах.
6. Маленькая Франция
Прошлой ночью выпал снег. На улицах появились уборочные машины, хотя пользы от них не было — все быстро раскисло в жидкую кашу. Такая погода всегда наводит на мысли о фермерах: каково им работать? Если судить по «Харвест Мун» — страшное дело! Пашешь в любую погоду, не замечаешь, как день проходит. А с утра все по-новой. Не терплю, когда по телевизору фермеров показывают: стоит такой лентяй, оглядывает просторы. Или пиво в баре потягивает. Я однажды отцу сказал, что у них на это нет времени! И он согласился. От такой жизни многие просто умерли бы. Вот мы, городские неженки, радоваться должны, что работаем в теплых офисах.
Нет, в такую погоду лучше дома сидеть. А мы едем в отцовской машине по окружной дороге. Я за рулем. Направляемся к новой больнице в Маленькой Франции. Молчим. Тишина угнетает маму, она говорит что-то про снег на холмах в Пентландсе. Кэролайн на заднем сиденье уткнулась в книгу, будто не слышит. Но мама не сдается:
— Интересно, будет ли еще сегодня снег? Похоже, тучи опять собираются…— Она косится на меня.— Извини, сынок. Ты за рулем, не буду отвлекать. А вот Кэролайн могла бы и поддержать разговор!
Сестра гневно отдувается, шлепает книгу на колени.
— Нам этот текст в институте задали, мам! Я и так не успеваю. Хочешь, чтобы меня отчислили?
— Ну что ты… Нет, конечно.
Голос у матери виноватый, она знает: отцу приятно, что Кэролайн хорошо учится.
По идее, к Рождеству на ферме становится легче; прежде так и было. Но теперь все по-другому.
Надо тщательно подумать, на ком жениться. Тут поспешность не нужна. Я сократил список до пяти кандидатур:
Энн
Карен
Маффи
Элли
Цилия
Энн нежна и надежна, но мне больше нравится Карен, потому что у нее мирный характер. Маффи тоже ничего, однако что-то в ней сквозит нехорошее. Таких женщин отец называет темными лошадками… Элли, конечно, чертовски хороша! Да и Цилию не хочется отвергать, хотя… если уж кого и вычеркивать, то в первую очередь ее.
Я паркую машину на открытой стоянке. Мы с мамой прячемся под зонтик: дождь поливает в полную силу. Кэролайн тоже поместилась бы, если бы захотела. Но она лишь нахлобучивает красный капюшон, съеживается и решительно шагает через бетонный плац, обхватив себя руками,— прямиком к матерчатому козырьку над подъездом.
Когда мы заходим в палату, я начинаю нервничать. Осторожно приближаюсь к отцовской койке. Вижу его фигуру… и жуткая волна вздымается снизу вверх, словно проникнув через линолеум, через подошвы ботинок, так что я едва не падаю в обморок. Глубокий вдох. Я набираюсь смелости, поднимаю глаза, смотрю на его изможденное лицо. Внутри все напряглось, словно повисла тяжелая гиря. Как ни трудно, а надо признать: отец здорово сдал, ему уже недолго осталось. Кожа да кости, смотреть страшно. А мы до сих пор себя обманывали — я, мама, Кэролайн. Говорили друг другу, что он поправится…
Вид умирающего отца настолько страшен и нелеп, что я не сразу замечаю стоящего у кровати незнакомца. Здоровенный, зверского вида мужик, хотя отец всегда учил не судить по внешности, и правильно делал. Стоит молча, даже не здоровается. И отец его нам не представляет. Мы тоже молчим. Наконец человек кивает и быстро выходит из палаты. Наверное, ему неловко: помешал семье.
— Кто это был, пап?— спрашивает Кэролайн.
Я вижу, что мама тоже волнуется — мужчина ей явно не знаком.
— Один старый друг,— хрипло шепчет отец.
— Наверно, твой приятель с работы?— сюсюкает мать.— Кто-то из депо, да, Кит?
— Из депо…— как эхо повторяет отец, но думает, похоже, о другом.
— Ну вот видишь, из депо,— успокаивается мать.
— Как его зовут, пап?— Кэролайн хмурит брови.
Отец молчит — и выглядит, кажется, смущенно.
Мать вмешивается:
— Не утомляй папу, Кэролайн!— Она берет его за руку.— Ты устал, да?
Все это очень странно. У отца немного друзей, семья всегда на первом месте. А вообще, конечно, хорошо, что товарищ его навестил.
Я начинаю рассказывать о работе, стараясь, чтобы голос звучал бодро, стараясь убедить отца, что у меня все отлично… ну, как бы на прощание. Но это очень тяжело. Хотя с работой действительно порядок, мне нравятся новые сослуживцы — почти все. Бобу Фою, правда, лучше под горячую руку не попадаться.
Единственный, с кем я не могу найти общий язык,— это Дэнни Скиннер. Забавно и непонятно: поначалу он был дружелюбен, улыбался, со всеми меня познакомил. Потом начались какие-то саркастические шуточки… Наверное, из-за того, что я подружился с Шеннон, а она ему, похоже, нравится. Я слышал, правда, что у него есть подружка, но бывают такие ухари — им наплевать, к каждой девчонке липнут. Парни типа Дэвида Бэкхема, о них все газеты пишут. Девушки дают интервью, рассказывают, что спали с ним, когда его жена была беременна… Вообще-то я люблю Бэкхема. Надеюсь, все это неправда, просто девушки хотят денег заработать.
А может, я тоже нравлюсь Шеннон? Вряд ли, конечно: она на полтора года старше. Впрочем, это еще ничего не значит. Она со мной приветлива, так что всякое возможно.
Я смотрю на Кэролайн: лицо окаменело, глаза как сжатые пружинки. Понятно, нам всем тяжело, но она должна стараться, улыбаться — ради отца или хотя бы ради мамы… Боюсь, что она связалась с дурной компанией. Начала за здравие, поступила в Эдинбургский университет, однако недавно я видел ее на улице в компании Анжелы Хендерсон, продавщицы из булочной. Эта Анжела — как раз из тех девчонок, что подают в суд на парней типа Дэвида Бэкхема из-за денег. Я не допущу, чтобы она утащила за собой Кэролайн!
Дыхание у отца учащенное, поверхностное; он сумбурно рассказывает о железной дороге, смысла не уловить. Ничего странного после всех наркотиков, которыми его накачали, тем не менее мать переживает. Отец бубнит, в глазах досада, желание поймать ускользающую мысль.
Подозвав меня ближе, он стискивает мою руку с неожиданной для больного человека силой.
— Не повторяй моих ошибок, сын…
Мать, услышав его слова, начинает плакать.
— Какие ошибки, Кит! Ты не делал никаких ошибок!— Она поворачивается к Кэролайн.— О чем он говорит?
Отец не отпускает мою руку.
— Будь честен, сын…— хрипит он.— Будь честен перед собой.
— Да, папа.
Я сажусь на кровать; отец разжимает хватку, проваливается в полудрему. Заходит медсестра, говорит, что ему надо отдохнуть. Но я боюсь его покидать. Мне кажется, что если я уйду, то уже не увижу его живым.
Сестра настаивает: не волнуйтесь, он просто устал, должен поспать. Ну, им виднее.
На обратном пути мы храним мертвое молчание.
Войдя в дом, я первым делом поднимаюсь наверх и дергаю палку, прикрепленную к чердачному люку. Опускается алюминиевая лесенка. С возрастом я понял, что отца раздражают мои частые визиты на чердак. Всякий раз, заслышав скрип алюминиевых ступенек, он огорчался, хотя виду не показывал, только головой качал. Я от этого словно в размере уменьшался — как в школьном дворе, когда Макгриллен и его банда ко мне приставали. Но здесь, на чердаке, я их не боялся… Они меня ненавидели, потому что я был другим: не знал, что ответить, не увлекался футболом и рок-музыкой, отвергал наркотики, боялся девчонок… которые были хуже мальчишек! Особенно Сьюзан Холкроу, Диони Макиннес и Анжела Хендерсон — все одного пошиба! Я этих прошмандовок за версту чую. Чуть не умер, когда увидел Кэролайн в компании с проклятой Анжелой Хендерсон! Я знаю, девчонки не виноваты, все дело в семьях, которые их воспитали. Моя сестра не такая!
Но ничего, здесь, рядом с городом, который построили мы с отцом, я в безопасности. Защищен от всего, даже от родительского недовольства — с тех пор, как папе стало трудно взбираться наверх. Чердак — моя вселенная, мое убежище, и сейчас он нужен мне как никогда.
7. Рождество
Дни выродились в узкие полоски света, безжалостно зажатые между морями темноты. Снег почти не шел, но на земле лежала изморозь, и ночь налетала так стремительно, что воздух не успевал прогреться.
Сегодня в офисе отмечали Рождество, и Брайан пребывал в приподнятом настроении. Отец провел ночь относительно спокойно и держался бодрее, чем во время предыдущих визитов. Его сознание прояснилось. Со светлой улыбкой он извинился за прошлый раз и заявил, что у него лучшая семья в мире.
Брайан вновь обрел надежду. Может, отец еще поправится, станет сильным, как раньше? Конечно, не стоит унывать! Надо и самому быть сильным, особенно в обществе таких, как Дэнни Скиннер, глаза которого последнее время светились плохо завуалированной враждебностью, словно он рассмотрел в Кибби нечто порочащее.
Мы же с ним едва знакомы. Он совсем не знает, что я за человек! Надо показать ему, что я такой же классный парень, как остальные, ничем не хуже его. И в музыке разбираюсь, и вообще.