Бергвид медленно опустился на колени и закрыл лицо руками, липкими от застывшей жертвенной крови. На него, здорового и сильного, но всего лишь восемнадцатилетнего парня вдруг обрушилась каменная лавина старой войны: страдания и смерти, боль ран и отчаяние потерь, гордость самопожертвования и позор предательства, горящие дома и плач над мертвыми. Стремления и горести всего предыдущего поколения давили на плечи, пригибали к земле. Все это входило в его душу и выстраивалось там; со временем он привыкнет носить это в себе и почти не будет замечать тяжести, но сейчас, в первые мгновения, он только и понял, за какое дело взялся. Меч предков выдержит не каждый.
– Кто это был? – шепнула Тюра, не сводя глаз с опустевшего воротного проема. – Это…
Она догадывалась, но не смела произнести имя вслух.
– Это был Стюрмир Метельный Великан, – сказал Хагир, тоже глядя в темноту, скрывшую мертвого конунга. – Я видел его в детстве… Я его запомнил именно таким. Он подтвердил, что передает своему сыну долг мести. Теперь мы победим. Я уверен.
Гельд молчал и вытирал мокрый лоб. Да, боги и предки откликнулись на призыв в заброшенном святилище гораздо громче и охотнее, чем он предполагал. Они как будто только и ждали, что их позовут. Старый конунг послал сына в битвы, но и его, Гельда, собственный отец, Рам Резчик, тоже недаром напомнил пророчество, сделанное при его рождении. «Он будет плохим помощником квиттам». Гельд надеялся, что это относится к его давним походам под стягом Торбранда конунга и никогда не повторится. Но призраки не вспоминают ненужных вещей. К чему это относится теперь? К Бергвиду? И не было ли плохой услугой Квиттингу его освобождение из свинарника? Однако, так или иначе, но назад его уже не вернуть.
– О чем он говорил? – украдкой шепнула Тюра. Она видела, что Гельд очень встревожен словами призрака, и не могла удержаться от вопроса.
– Что хватит с меня подвигов, пора и домой! – ответил Гельд. Разъяснять все в подробностях было не время.
– И правильно! – с облегчением одобрила Тюра. Виденное в святилище произвело на нее сильное впечатление, но от этого еще меньше хотелось, чтобы ее второй муж сложил голову в той же войне, что и первый. – Я и раньше была уверена, что твой отец – очень умный человек… умный призрак то есть.
– Вот так вот! – шептала Аста и тайком показывала язык Кайе и Колю. – У вас никакого деда нет, а у меня теперь есть дед – призрак! Завидно, да?
На другой день «Змей», «Кабан» и «Златорогий» обогнули Острый мыс и поплыли вдоль восточного побережья Квиттинга на север. Конечной целью был Тингваль, усадьба хёвдинга Квиттингского Востока, где жила сестра Хагира Борглинда. Но и путь туда уже служил будущему делу. Гельд, хорошо знавший побережье, мог указать усадьбы наиболее знатных и состоятельных людей. В каждой такой усадьбе три корабля останавливались и Бергвида сына Стюрмира показывали как наследника квиттинских конунгов. Посмотреть на такое чудо сбегались жители всей округи, и казалось удивительным, что где-то на Квиттинге еще встречается такое многолюдство. Женщины дивились, а мужчин это зрелище радовало: надежда собрать войско выглядела все более осуществимой.
– Довольно квитты жили в унижении и бедности, платили дань фьяллям и терпели разорение и бесчестье! – говорил Хагир в гридницах, полных хозяйскими хирдманами, работниками, окрестными рыбаками и бондами. – Наша земля пустеет, наши дети растут, не смея поднять головы, а если такой смелый и найдется, то он недолго останется в живых! Мой вождь, Стормунд Ершистый, дрался за свободу своей семьи и одержал победу! И я зову всех, кто не хочет жить и умереть рабом, идти с новым конунгом квиттов!
Эти и подобные слова встречали разный отклик. Иной раз Хагир видел, что его слова зажигают души людей, что хозяйские сыновья-подростки слушают его с горящими глазами и мысленно уже видят свои будущие подвиги. Но тут хозяин вздыхал и махал рукой:
– Так это все когда было! Пятнадцать лет назад! Тогда люди были другие!
– Какие – другие? Тебе, я так думаю, побольше пятнадцати! Ты тоже тогда был! Куда же ты делся, так сказать?
– Вот сюда! – Хозяин обводил руками свою пустоватую гридницу, где было два серебряных кубка, но восемь человек детей, из них пять девочек. – Вот сюда! Мне надо кормить этих маленьких короедов, мне надо будет женить их со временем и выдавать замуж, да в приданое дать что-нибудь получше пары каменных жерновов! Пятнадцать лет назад я, точно, ходил воевать, даже два раза – и со Стюрмиром конунгом, и с Гримкелем конунгом. Тогда я был моложе тебя и меня никто не держал за штаны. А теперь – вот! – Он опять обвел рукой головки детей. – Теперь ты сам воюй, последний из Лейрингов, а я буду за тебя молиться.
Люди с изумлением и даже со страхом смотрели на Бергвида, разглядывали оружие, подаренное призраками, и великолепный корабль, отбитый у фьяллей, с жадным вниманием выслушивали рассказы о битвах возле Березняка и о знамениях в святилище Тюрсхейм. Особенно потрясало появление призрака самого Стюрмира Метельного Великана.
– Да, это так! – соглашались люди. – Если старый конунг вернулся, значит, он хочет, чтобы квитты снова сражались с фьяллями!
Многие радовались, но многие лишь качали головами.
– Как можно сейчас собирать войско? – говорили они. – У нас и людей нет, и оружия нет. Железные копи заброшены, печи травой заросли, только и хватает кое-как на косы и топоры… Какое тут войско? Из одних рыбаков? С палками и камнями? Вот если бы призраки и нам всем принесли по мечу и шлему…
Эти сомнения имели под собой почву: даже в больших усадьбах хозяйства выглядели бедными, скота имелось мало. Слишком много приходилось отдавать фьяллям. И каждый год случались происшествия, подобные тем, что пережил Березняк: каждый год кто-то погибал, пытаясь отстоять хоть что-то от жадных грабителей. Но победные исходы случались очень, очень редко. Здесь ведь никому не являлся на помощь заморский ярл с сотенной дружиной. И те, кто больше всех страдал от грабежей, меньше всех хотел что-то сделать для их прекращения. Каждый судорожно держался за свой убогий кусок, гораздо лучше представляя полное разорение и гибель, чем победу и процветание.
– А кто-нибудь из могущественных людей вас поддерживает? – часто спрашивали в разных местах. – Кто-нибудь из конунгов или из тех, кто может собрать войско? Вот, вы говорили что-то про ярла с Квартинга – он-то обещал дать вам людей? Сколько он дает? На кораблях с припасами?
– Это не его дело! – с досадой отвечал Хагир, чувствуя, что отказ Фримода ярла повредит их делу больше, чем он думал поначалу. – Фьялли разоряют не Квартинг, а Квиттинг! С кого еще нам спрашивать, как не с самих себя! Мы сами должны биться за нашу землю, а не кто-то другой!
– Уж я бы не стал терпеть, если бы с меня каждый год заново снимали штаны! – восклицал Вебранд, который не мог взять в толк, чего они все боятся. – Уж я бы перегрыз горло тому фьяллю, который попытался бы собрать с меня дань! Смешно смотреть, как вы глодаете кору и жуете мох, хуже скотины, и не смеете драться за хороший хлеб и мясо! Крысоеды! Едите всяких зайцев, прочую ушастую дрянь, а коров и овец сами отводите фьяллям! Посмотрите на меня! – И он гордо ударял себя в грудь. – Я никогда никому не платил дань! Фьялли с Хрейдаром Гордым убили у меня половину дружины, и я скорее надену женское платье и сяду к прялке, чем смирюсь и откажусь от мести! Среди вас ведь нет ни одного такого, кому было бы не за что мстить фьяллям. И если вы собираетесь мстить «никогда», то звание вам одно – паршивых трусов!
На него обижались, возникали ссоры, перебранки, Хагир и Гельд с трудом могли примирить хозяев с беспокойными гостями. Бергвид смотрел на эти споры с презрением: для него все в жизни было просто и ясно. После того как его право и призвание подтвердили боги, он и сам стал смотреть на людей свысока, будто сошедший в Средний Мир бог.
– Мой старший сын тоже говорил такие речи! – кричала Вебранду одна женщина, исхудалая и высохшая, как щепка, и злая, как голодная куница. – Тоже говорил, что не будем платить! Его убили, и теперь мы сидим зиму и лето на одной рыбе, потому что некому пахать землю, некому ходить в лес с луком! А ты хочешь, старый волк, чтобы и младшие мои туда же отправились? Посылай своих, если у тебя есть лишние! Вы натравите на нас фьяллей и разбежитесь, а нам опять воевать одним! Знаем мы таких героев!
– Ну, если бы кто-то помог… – здесь и там приговаривали квитты. – А без помощи мы немного навоюем… Вон, и вы корабль отвоевали, а дома и хозяина лишились!
Люди косились на женщин и детей, которых возили на себе «Змей» и «Кабан». Конечно, впечатление они производили не самое подходящее: каждый, кого звали на войну, очень легко воображал своих собственных женщин и детей осиротевшими, лишенными крова и обреченными скитаться по чужим домам.
– Надо скорее избавиться от них! – говорил Бергвид и брезгливо морщился, как будто речь шла о корзине с крысами. – Над нами только смеются из-за этого курятника!
– Правильно! – весело одобрял Вебранд. Надменность бывшего раба забавляла его, и он неустанно ее подогревал. – Ты рассуждаешь как истинный конунг! Зачем в военном походе нужны женщины, всякие там старухи, вдовы, чужие невесты? Без них обойдемся!
Но все же постепенно, от усадьбы к усадьбе, вокруг Хагира и Бергвида стали собираться люди. То один, то другой сын бонда, рыбак или работник, зачарованный рассказами и видом «Златорогого», приходил проситься в дружину. Мужчинам опостылела жизнь в бедности и унижении, а вооруженная дружина ведь всегда раздобудет себе мяса и пива, верно? С такими вождями не пропадешь! Постепенно на «Златорогом» набралось достаточное количество гребцов, и Бергвид, став независимым от дружин «Кабана» и «Волка», посматривал теперь еще более самодовольно. Глядя на вождя, его молодая дружина тоже стала держать носы высоко, и опытные, умелые хирдманы Гельда, Хагира и Вебранда, встречая пренебрежительные взгляды вчерашних рыбаков, не знали, обижаться или смеяться.
Вслед за простыми потянулись и знатные люди. Первым явился Оддбьёрн по прозвищу Муха – рыжеватый, невысокий, подвижный, говорливый человек средних лет, одетый довольно бедно, но с хорошим оружием, сохраненным где-то в тайниках. Дружина его насчитывала всего шесть человек, но зато он был полон решимости.
– Я давно ждал, что новый конунг появится! – просто объяснял он. – Ведь в святилище Стоячие Камни еще пятнадцать лет назад было дано пророчество, что он появится, когда придет его срок. Мне мать рассказывала. Да у нас многие знают. А раз срок пришел, надо начинать дело. Ведь пахать и сеять надо весной, а то к осени ничего не вырастет. И это то же самое. Чтобы чего-то пожать, надо засеять. Я с тобой, Бергвид сын Стюрмира. Может, от меня будет немного пользы, но зато моя совесть будет чиста!
Миновав область Квиттингского Юга, корабли плыли теперь вдоль восточного побережья, уже много лет подвластного Хельги хёвдингу из рода Птичьих Носов. Эта область находилась под защитой конунга слэттов и не платила дани фьяллям; здесь люди жили чуть побогаче и гостей принимали охотнее, особенно когда узнавали Гельда Подкидыша и слышали, что Хагир сын Халькеля тоже в родстве с хёвдингом.
Но и Квиттингский Восток трудно было назвать процветающей областью. Еще пятнадцать лет назад сюда прикатилась первая волна беженцев с севера и запада, и с тех пор этот поток, хотя и ослабел, почти не прекращался. Каждый год на восточном побережье появлялись новые люди, очень похожие на домочадцев Березняка: с детьми и старухами, с кое-как выхваченными из огня узлами, но почти без мужчин, без скота, без денег и какой-нибудь ценной утвари. Еще пятнадцать лет назад всю землю, пригодную для пастбищ и полей, заняли и поделили, все места рыбной ловли пометили владельческими знаками. Каждая полянка в лесу выкашивалась, лесных зверей в прибрежной полосе почти истребили и оттеснили в глубину полуострова. На сенных сараях красовались замки, а стены носили следы починок – грабители приходили с топором и просто прорубали в стене новую дверь. Многие из тех, кто у себя дома звался знатным хёльдом и хозяином работников, теперь сами оказались вынуждены взяться за плуг и косу, но прокормить семью могли едва-едва. Людям не хватало места, часты были ссоры, столкновения, и на ежегодных тингах разбиралось множество дел, зачастую кончавшихся кровной местью и уничтожением целых родов. Здесь, где фьялли не показывались, тоже бушевала война.
После Квиттингского Юга Хагир уже многого не ждал, но на востоке люди откликнулись на призыв гораздо охотнее.
– Живем на головах друг у друга, чтоб нам провалиться! – восклицал Яльгейр хёльд из усадьбы Ягнячий Ручей. Его отец, Кетиль Толстяк, погиб пятнадцать лет назад, а сам он успел лишиться уха в какой-то схватке и носил прозвище Одноухий. – Говорили, будто рауды пошли заодно с фьяллями воевать, потому что у них места не было – ну, так теперь и наши хоть на кого готовы пойти! Правда, Гельд! Ты же знаешь, скажи! Тут где хочешь сеть закинь – за чужую зацепишься! Мы с Бримом Зевакой уж на что друзья и соседи – за зиму три раза сцепились! Ну, вы сами знаете! – Широкими взмахами рук он призывал жителей западного побережья понять его беды, и Бьярта убежденно кивала, вспоминая свои ссоры с Ульвмодом Тростинкой из-за пастбищ, овец и тому подобного. – Мой отец еще тогда погиб, когда фьялли к нам в первый раз пришли, а ведь тогда-то наши одолели! Так что я хуже моего отца! Вышвырнем их, поганых, чтобы все эти пришлые назад к себе поползли! А мы вздохнем как следует! Ведь вся земля до Сокольей горы была моя, а на юг до самого ольховника – там были мои поля, а теперь какие-то тролли сидят. Да у меня у самого рук бы не хватило еще там пахать! А десять лет назад у нас целая война за эти земли была, почище твоей Битвы Чудовищ! Человек десять там и закопали, чтоб ты сдох! И ни единого фьялля рядом не было, все свои же, квитты натворили, чтоб их тролли драли!
Народ волновался: старшее поколение еще помнило оставленные на западе и юге разоренные, сожженные дома, и жизнь до нашествия всем рисовалась спокойной, изобильной – совсем не такой, какой была на самом деле. Грудь вздымалась, как парус на ветру, от одной мысли вернуть все назад. В глазах светлело, решимость вскипала в жилах. Здесь, не видя каждый год фьяллей, люди злились без боязни и не отказались бы попробовать силы в битве. По крайней мере, сейчас, пока шли одни разговоры.
– Да, да! Мы вернем наши дома! Мы отобьем назад нашу землю! – приговаривали сотни голосов. – Для этого нам послан конунг! Для этого боги послали ему оружие – чтобы он стал нашим оружием!
– Вот только кто возглавит войско? Что скажет Хельги хёвдинг? И его сын Даг! Даг сын Хельги – славный воин! Если он пойдет с вами, то боги пошлют победу! С ним мы победили пятнадцать лет назад!
К усадьбе Тингваль, где жил хёвдинг со своим родом, подошло уже целых пять кораблей. Слухи их опередили, и Хельги хёвдинг хорошо знал, чего ему ждать. Гостей встретили радушно, немедленно устроили пир, но, как скоро заметил Хагир, родичи хёвдинга предпочитали говорить только о семейных делах. Сестра Борглинда была счастлива встретиться с Хагиром, восхищалась, видя, в какого видного мужчину вырос ее маленький брат, и даже расплакалась, заметив в нем сильное сходство с дядей Ингвидом, которое с годами становилось сильнее. Но его нынешние цели в жизни ее скорее смущали, чем радовали, и призывы отомстить за пепел усадьбы Лейрингов не находили отклика в ее сердце.
Сама Борглинда теперь была статной, величавой женщиной лет тридцати с небольшим, очень красивой, румяной, с блестящими глазами и гордой походкой. С Бергвидом она обращалась учтиво, но скорее дивилась, что он выжил и вернулся, чем приветствовала это. Гораздо больше ее занимали дела Гельда, который за те же пятнадцать лет стал ей намного ближе, чем незнакомый родич.
– Ты собираешься жениться? – повторила она, когда Гельд впервые подвел к ней Тюру, за спину который застенчиво пряталась Аста. – Ты собираешься жениться? – повторяла Борглинда, будто не веря, но ее светло-карие глаза уже загорались ликованием, прорваться которому мешало лишь недоверие. – Нет, правда? И двадцати лет не прошло… О… Нет, не шутишь?
– Не такой уж я дурак, чтобы шутить такими вещами!
– Вот на этой милой женщине? О… Даг! – изо всех сил закричала Борглинда, хлопая в ладоши, и от ее недавней величавости ничего не осталось: она стала похожа не на знатную хозяйку большой усадьбы, а на пылкую девочку, у которой сбылась заветная мечта. – Мальфрид! Халькель! Хельга! Хёвдинг! Зовите всех! Дагвард! Эльдвина! Ингъяльд! Свейн! Всех, всех зовите ко мне! Брюнвейг! Хьяльмар! Все бегите сюда! Сюда! Даг! Хельга!
Тюра была смущена таким шумом, а Гельд смеялся. Пятнадцать лет замужества превратили Борглинду из рода Лейрингов в истинную представительницу Птичьих Носов: теперь она тоже созывала родню по всякому поводу и умела радоваться только сообща.
– Вот на этой женщине? – сыпала она вопросами, пока муж, дети, свекр, воспитатели детей, воспитанники мужа и всякие прочие родичи и домочадцы сбегались со всех сторон. – А кто она родом? Откуда она? Кто есть из родни? А первый муж? А дети? Только вот эта? А приданое? Нет ничего? Совсем ничего? Как хорошо! Какая радость! – Борглинда била в ладоши и хохотала, смущая Тюру все больше и больше.
– Хи-хи! Вот, говорят, превратности судьбы! – вставила троюродная сестра Мальфрид, длинноносая бледноватая женщина, игривая не по годам. – Пока Гельд считался подкидышем без рода и племени, он сватался к дочке ярла, а когда стал родичем конунгов, то пятнадцать лет выбирал и выбрал – вот кого! – Она все же не решилась непочтительно отозваться о Тюре и только засмеялась.