— Тогда Регал истинный король, — кисло проговорил Баррич. — По крайней мере до тех пор, пока не родится и не подрастет ребенок Кетриккен. И если он потребует корону, жди гражданской войны. Если только к тому времени еще останутся Шесть Герцогств, чтобы сражаться за власть над ними. Верити… Лучше бы он не ходил на поиски Элдерлингов. Тогда у нас была бы хоть какая-то защита от пиратов. А теперь Верити нет, а весна уже на носу, и между нами и красными кораблями нет ничего…
Верити. Я содрогнулся от холода. И отогнал этот холод. Он вернулся, но я снова прогнал его. Нельзя подпускать его к себе. Через несколько мгновений я перевел дух.
— …Значит, только вода? — спросил Чейд Баррича, и я понял, что они разговаривали, а я не слушал.
Баррич пожал плечами:
— Чему это повредит? Он вообще когда-нибудь видел что-то в воде?
— Я никогда не испытывал его. Но подозреваю, что он мог бы, если бы попробовал. Он владеет Даром и Силой. Наверное, может и гадать…
— Если человек может делать что-то, это вовсе не значит, что он будет это делать.
Некоторое время они смотрели друг на друга. Потом Чейд пожал плечами.
— Возможно, мое ремесло не позволяет мне быть таким разборчивым, как ты, — проговорил он напряженным голосом.
Через мгновение Баррич сказал:
— Прошу прощения, господин. Все мы служим нашему королю в меру своих способностей.
Чейд кивнул. Потом он улыбнулся и убрал со стола все, кроме миски с водой и нескольких свечей.
— Иди сюда, — тихо сказал он мне, и я вернулся к столу.
Он посадил меня в свое кресло и поставил передо мной миску.
— Посмотри на воду и расскажи мне, что увидишь.
Я видел воду в миске. Я видел голубое дно. Ни один из моих ответов Чейда не обрадовал. Он просил меня посмотреть еще раз, но я видел те же самые вещи. Он несколько раз передвигал свечи и каждый раз просил посмотреть еще. Наконец он сказал Барричу:
— Что ж, теперь, по крайней мере, он отвечает, когда с ним разговариваешь.
Баррич кивнул, но выглядел разочарованным.
— Да. Может быть, со временем… — сказал он.
Я понял, что они закончили со мной, и расслабился.
Чейд спросил, можно ли переночевать у нас. Баррич сказал: «Конечно». Потом он принес бренди и налил две чашки. Чейд подвинул к столу мою табуретку и опустился на нее. Я сидел молча и ждал, но они снова начали разговаривать друг с другом.
— А мне? — не выдержал я.
Они замолчали и посмотрели на меня.
— Что тебе? — спросил Баррич.
— Мне не дадут бренди?
Они переглянулись, и Баррич осторожно спросил:
— Ты хочешь? Я думал, он тебе не нравится.
— Да, он мне не нравится. Никогда не нравился. — Я немного подумал. — Но он дешевый.
Баррич уставился на меня. Чейд слегка улыбнулся, глядя на свои руки. Потом Баррич достал еще одну чашку и плеснул мне немного. Некоторое время они сидели и смотрели на меня, но я ничего не делал. Наконец они продолжили свой разговор. Я сделал глоток бренди. Он, как всегда, обжег мне рот и нос, но внутри стало тепло. Я знал, что больше не хочу. Потом подумал, что хочу, и выпил еще немного. Это было так же неприятно, как что-то, что силой заставляла меня выпить Пейшенс. Нет. Я отогнал это воспоминание и поставил чашку.
Баррич не глядел на меня, продолжая разговаривать с Чейдом.
— Когда охотишься за оленем, часто можно подойти очень близко, если притвориться, что не видишь его. Он будет стоять неподвижно и смотреть на тебя и даже ухом не шевельнет, пока ты не уставишься прямо на него.
Он взял бутылку и подлил мне бренди. Я фыркнул и почувствовал, как в моей голове возникла чья-то мысль. Я окликнул:
Ночной Волк!
Брат мой? Я сплю, Изменяющий. Еще не время охотиться.
Баррич яростно зыркнул на меня. Я прекратил.
Я знал, что не хочу больше бренди. Но кто-то другой думал, что я хочу. Он заставил меня поднять чашку, просто чтобы подержать ее. Я взболтал жидкость. Верити обычно взбалтывал так вино и смотрел на него. Я уставился в темную чашку.
Фитц.
Я поставил чашку, встал и прошелся по комнате. Мне хотелось выйти наружу, но Баррич не выпускал меня одного и вообще не выпускал по ночам. Так что я походил еще немного, вернулся к своему стулу и снова сел. Чашка с бренди никуда не делась. Через некоторое время я поднял ее, просто чтобы избавиться от желания поднять. Но когда она оказалась в моих руках, кто-то, который во мне, изменил мое желание и заставил меня подумать о том, что бренди нужно выпить, и о том, как тепло от него будет у меня внутри. Просто выпить, а неприятный вкус быстро пройдет, останется только тепло.
Мне не нравилось, что он делает, и я начинал сердиться.
Всего один маленький глоток. Голос в моей голове звучал успокаивающе. Просто чтобы расслабиться, Фитц. Огонь такой теплый. Ты поел. Баррич защитит тебя. Чейд тоже здесь. Тебе не нужно все время быть настороже. Просто еще один глоток. Еще глоток.
Нет.
Отпей чуть-чуть. Просто смочи рот.
Я сделал глоток только для того, чтобы он перестал заставлять меня хотеть этого, но он не перестал, и я глотнул еще раз, набрал полный рот и проглотил. Сопротивляться было все труднее и труднее. Он утомил меня. И Баррич подлил мне бренди.
Фитц. Скажи: «Верити жив». Вот и все. Скажи только это.
Нет.
Разве от бренди у тебя в животе не стало теплее? Выпей еще капельку.
— Я знаю, что вы пытаетесь сделать. Вы хотите, чтобы я напился и не мог сопротивляться вам. Я вас не пущу. — Мое лицо было мокрым от пота.
Барич и Чейд оба уставились на меня.
— Он никогда не напивался до такого состояния, — заметил Баррич. — По крайней мере, в моем присутствии.
По-видимому, они сочли это интересным.
Скажи это. Скажи: «Верити жив». А потом я отпущу тебя, обещаю. Только скажи это. Хотя бы раз. Хотя бы шепотом. Скажи это. Скажи.
Посмотрев на стол, я тихо промолвил:
— Верити жив.
— О? — Голос Баррича звучал слишком спокойно.
Он быстро наклонился, чтобы подлить в мою чашку бренди, но бутылка была пуста. Тогда он налил мне из своей чашки.
Внезапно мне захотелось выпить, самому захотелось. Я поднял чашку и выпил все. Потом встал и сказал:
— Верити жив. Ему холодно, но он жив. И это все, что я должен сказать.
Я подошел к двери, отпер замок и вышел. Они не пытались меня остановить.
Баррич был прав. Все это преследовало меня, как песня, которую слышишь слишком часто и не можешь выкинуть из головы. Оно все время оставалось в моем сознании и окрашивало все мои сны, давило на меня и не давало мне покоя. Весна перешла в лето. Старые воспоминания стали накладываться на свежие. Мои жизни начали соединяться. В этих соединениях были складки и дыры, но становилось все труднее и труднее отказываться от воспоминаний. Имена снова обрели значение. Пейшенс, Лейси, Целерити и Уголек теперь были не просто словами. Они звонили, как колокола, воспоминаниями и чувствами.
— Молли, — сказал я себе вслух в конце концов.
Баррич внезапно посмотрел на меня и чуть не выронил тонкие силки, сплетенные из кишок. Я услышал, как он задержал дыхание, как будто хотел заговорить со мной, но сдерживался, ожидая, что я скажу что-нибудь еще. Но я молчал, закрыв лицо руками, мечтая о забвении.
Я проводил много времени, стоя у окна и глядя на луг. Смотреть там было не на что. Но Баррич не окликал меня и не заставлял вернуться к работе, как сделал бы раньше. Однажды, глядя на буйную траву, я спросил его:
— Что мы будем делать, когда сюда придут овцеводы? Где мы тогда будем жить?
— Подумай об этом. — Он растянул на полу кроличью шкурку и тщательно выскабливал ее. — Они не придут. Нет больше скота, который надо вести на летние пастбища. Хорошие стада ушли внутрь страны вместе с Регалом. Он ограбил Баккип и вывез все, что мог. Готов биться об заклад, что все овцы, оставшиеся в Баккипе, за зиму превратились в баранину.
— Наверное, — согласился я.
И потом что-то обожгло мою память, что-то более ужасное, чем все, что я знал, но не хотел вспоминать. Это было то, чего я не знал, бесчисленные вопросы, которые некогда остались без ответа.
Я отправился прогуляться по лугу и дошел до реки. Ее болотистые берега заросли рогозом. Я собрал зеленые ростки, чтобы добавить их в кашу. Теперь я снова знал названия растений. Я не хотел этого, но знал, какое из них может убить человека и как приготовить яд. Все старые знания были со мной, ожидая, что я воспользуюсь ими, хочется мне того или нет.
Когда я вернулся, Баррич готовил кашу. Я положил зелень на стол и набрал в котелок воды из бочки. Помыв и очистив ростки, я наконец спросил:
— Что случилось? Той ночью?
Он очень медленно повернулся и посмотрел на меня, как будто я был оленем, которого можно спугнуть внезапным движением.
— Той ночью?
— Той ночью, когда король Шрюд и Кетриккен должны были бежать. Почему ты не приготовил лошадей и носилки?
— О! Та ночь. — Баррич вздохнул, словно я разбередил старую рану. Он говорил очень медленно и спокойно, боясь испугать меня. — Они следили за нами, Фитц. Все время. Регал знал все. Я не мог утащить ни зернышка из конюшни в тот день, не говоря уж о трех лошадях, носилках и муле. Повсюду были гвардейцы из Фарроу, которые делали вид, что просто пришли проверить пустые конюшни. Я побоялся прийти и сказать тебе. Так что в конце концов я дождался начала праздника, когда Регал решил, что победил. Тогда я выскользнул и пошел за теми двумя лошадьми, которых мог забрать в любой момент, — за Крепышом и Уголек. Я спрятал их в кузнице на тот случай, если Регалу вздумается продать и их тоже. Еду я стянул из караульной. Больше мне ничего в голову не пришло.
— И королева Кетриккен и шут уехали?
Эти двое постоянно вертелись у меня на языке. Я вовсе не хотел думать о них и вспоминать. Когда я в последний раз видел шута, он плакал и обвинял меня в убийстве короля. Я настоял на том, чтобы он бежал из дворца ради спасения его жизни. Не самое хорошее прощание с тем, кого я считал лучшим другом.
— Да. — Баррич отнес котелок с кашей на стол и оставил там, чтобы она упревала. — Чейд и волк отвели их ко мне. Я хотел поехать с ними, но не мог. Я только задержал бы их — моя нога… Я знал, что не смогу долго идти вровень с лошадьми, а двоих ездоков сразу в такую погоду ни одна лошадь не выдержала бы. Мне пришлось просто отправить их одних. — Он помолчал, а когда заговорил, его голос был глубже волчьего рыка. — Если я когда-нибудь узнаю, кто предал нас Регалу…
— Я предал.
Его глаза впились в мои, на его лице отразились ужас и недоверие. Я посмотрел на свои руки. Они начинали дрожать.
— Я был глупцом. Это была моя вина. Маленькая горничная королевы, Розмари. Все время рядом, все время под ногами. Похоже, она была шпионкой Регала. И слышала, как я сказал королеве, чтобы она была готова и что король Шрюд поедет с ней, слышала, как я велел Кетриккен тепло одеться. Регалу не составило труда догадаться, что та собирается бежать из Баккипа. Он понимал, что ей понадобятся лошади. А может быть, Розмари не только шпионила. Возможно, это именно она отнесла старой женщине корзинку с отравленными снадобьями. Может быть, это она смазала жиром лестницу, по которой, как она знала, скоро будет спускаться ее королева. — Я заставил себя поднять голову и встретил убитый взгляд Баррича. — А то, чего не подслушала Розмари, доложили Джастин и Сирен. Они впились в короля, высасывая из него Силу, и имели доступ ко всем мыслям, которые он посылал Верити или получал от него. Когда они узнали, что я делал, будучи человеком короля, они начали шпионить и за мной. Я не знал, что такое возможно. Но Гален нашел способ и обучил ему своих учеников. Помнишь Уилла, сына Хостлера? Члена круга Силы? Он лучше всех преуспел в этом. Он мог заставить человека поверить даже в то, что его нет там, где он находится…
Я покачал головой, устав даже от легкого прикосновения к моим страшным воспоминаниям об Уилле. Это воскресило тени подземелья, о котором я до сих пор отказывался вспоминать. Я подумал, убил ли я его. Вряд ли. Скорее всего, он вдохнул недостаточно яда. Я поднял глаза и увидел, что Баррич пристально наблюдает за мной.
— В ту ночь, в самый последний момент, король отказался ехать, — тихо сказал я ему. — До тех пор я думал о Регале только как о предателе. Я забыл, что Шрюд всегда будет видеть в нем сына. Регал присвоил корону Верити, отлично зная, что его брат жив… Когда король Шрюд понял, что Регал на это способен, он не захотел жить дальше. Он просил меня выполнить долг человека короля и одолжить ему мою Силу, чтобы попрощаться с Верити. Но Сирен и Джастин ждали. — Я помолчал. Новые куски головоломки занимали свое место. — Мне следовало знать, что все получилось слишком легко. Никаких стражей в покоях короля. Почему? Потому что Регал не нуждался в них — Сирен и Джастин цепко держали Шрюда. Регал покончил со своим отцом. Он получил титул будущего короля, и больше ему ничего не было нужно от Шрюда. И они опустошили короля, лишив его Силы, убили его, не дав даже попрощаться с Верити. Наверное, Регал велел им проследить за тем, чтобы король больше не связывался Силой с сыном. Так что после этого я убил Сирен и Джастина. Так же как они убили моего короля. Я не дал им шанса защититься и не испытывал ни малейшей жалости.
— Тише, тише… — Баррич быстро подошел, положил руки мне на плечи и силком усадил в кресло. — Ты дрожишь, как будто у тебя сейчас будет припадок. Спокойнее.
Я не мог говорить.
— Вот об этом мы с Чейдом так и не догадались, — сказал мне Баррич. — Мы подозревали всех. Даже шута. Некоторое время мы боялись, что поручили Кетриккен предателю.
— Как вы могли подумать такое? Шут любил короля Шрюда, как никто другой.
— Мы не могли вычислить больше никого, кто знал бы все наши планы, — просто сказал Баррич.
— Не шут был повинен в нашем поражении, а я, — проговорил я, и это, полагаю, было то мгновение, когда я полностью стал самим собой. Я произнес вслух непроизносимое, осознав самую страшную реальность: я предал их всех. — Шут предупреждал меня. Он сказал, что я буду Смертью Королей, если не научусь оставлять вещи в покое. Чейд предупреждал меня. Он пытался заставить меня обещать не приводить в движение никаких колес. Но я не послушался. Так что мои действия убили моего короля. Если бы я не помогал ему Силой, он не был бы так открыт своим убийцам. Я раскрыл его, когда искал Верити, но вместо принца в его сознании оказались эти два клеща. Королевский убийца. О, сколько смыслов у этих слов! Мне остается только кусать локти. Если бы не я, у Регала не было бы никакой причины убивать короля…
— Фитц. — Голос Баррича был твердым. — Регалу никогда не нужна была причина, чтобы убить своего отца. Наоборот, ему требовалось множество веских причин, чтобы оставить его в живых. И ты ничего не мог с этим поделать. — Внезапно он нахмурился. — Почему они убили его именно тогда? Почему они не подождали, пока у них в руках не окажется и королева?
Я улыбнулся ему:
— Ты спас ее. Регал думал, что она у него в руках. Они считали, что остановили нас, не дав тебе забрать лошадей из конюшен. Регал даже хвастался этим, когда я был в подземелье, говорил, что ей пришлось уйти пешком, без зимней одежды.
— Кетриккен и шут взяли вещи, приготовленные для Шрюда, и двух лучших лошадей, которые когда-либо выходили из конюшен Оленьего замка. Бьюсь об заклад, что они благополучно добрались до гор, мальчик. Уголек и Крепыш наверняка уже пасутся на горных пастбищах.
Это было жалкое утешение. В эту ночь я вышел и долго бегал с волком, и Баррич не упрекал меня. Но мы не могли носиться быстро и умчаться достаточно далеко, и кровь, пролитая нами в ту ночь, была не той кровью, которой я жаждал, а горячее свежее мясо не могло заполнить пустоту внутри меня.
Итак, я вспомнил свою жизнь и то, кем я был. Мало-помалу мы с Барричем снова стали разговаривать открыто, как друзья. Он перестал командовать мной и насмешливо об этом сожалел. Мы вспоминали, как раньше вели себя друг с другом, как смеялись вместе и спорили. Но когда все между нами утряслось, мы оба еще острее почувствовали, чего лишились.
Днем Баррич явно скучал, потому что работы было мало. Еще недавно он распоряжался конюшнями Оленьего замка и всеми лошадьми, собаками и ястребами, обитающими в них. Я видел, как он хватается за любое дело, чтобы убить время, и понимал, как сильно он тоскует по животным, за которыми ухаживал так долго. Что до меня, то мне не хватало замка, но больше всего я скучал по Молли. Я придумывал длинные беседы, которые вел бы с ней, собирал душистые луговые цветы, потому что они пахли как она, и вспоминал по ночам, как ее руки касались моего лица.
Но об этом мы с Барричем не говорили. Мы складывали наши осколки мозаики, чтобы вместе собрать из них единое целое. Баррич рыбачил и охотился, и у нас были шкуры, которые надо было скоблить, рубашки, которые надо было стирать и чинить, и вода, которую нужно было приносить. Это была жизнь. Однажды Баррич попробовал заговорить со мной о том, как он пришел ко мне в темницу и принес яд. Его руки дрожали, когда он рассказывал, как ему трудно было уйти и оставить меня в подземелье. Я не мог позволить ему продолжать.
— Пойдем ловить рыбу, — внезапно предложил я.
Он глубоко вздохнул и кивнул.
В тот день мы больше не разговаривали. Но все мои мысли были о том, как меня заключили в тюрьму, морили голодом и избивали до смерти. Время от времени, когда Баррич смотрел на меня, мне казалось, что он видит только шрамы. Я сбрил бороду, стараясь не касаться отметины на щеке, и обнаружил белую прядь волос надо лбом, там, где кожа на голове была рассечена. Мы никогда не говорили об этом, и я отказывался об этом думать. Но ни один человек не может пройти через нечто подобное, не изменившись.