Поскольку мышление эпилептоида конкретно-ситуативное, ему не свойственны пространные и отвлеченные размышления. Он не станет обсуждать с собеседником категорический императив Канта, скорее, заведет разговор о ценах на мясо. Конечно же в той или иной степени Душитель зануда, и вряд ли он станет скрывать свое упрямство от окружающих. Так же, как не станет скрывать свою категоричность в суждениях, которая легко может переходить в безапелляционность. Что такого в упрямстве, чтобы его замалчивать?
Душитель законопослушен, во всяком случае, таким он кажется окружающим. Нарушая закон по-крупному, он не склонен подставляться по мелочам, поэтому переходит улицу в положенных местах, не грубит окружающим и тем более не пускает в ход кулаки по поводу и без него. И еще у него не особо хорошо с чувством юмора. Оно скорее всего есть, людей напрочь лишенных чувства юмора Савелий пока что не встречал, но оно приземленное, без каких-либо изысков остроумия. Линейное мышление — такой же юмор.
Еще бы знать, почему именно убивает Душитель, каков его ведущий мотив?
По мотивам своих преступлений серийные убийцы делятся на четыре типа.
Первый, визионера, можно сразу же отбросить. Их толкают на убийство галлюцинации, зрительные и слуховые. Визионеры — психически больные люди в прямо смысле этого слова, чаще всего убивающие по приказу чьего-то голоса. Действуют очень часто непродуманно, улик после себя оставляют кучу. Нет, Останкинский Душитель не таков.
На «миссионера», который возлагает на себя миссию очищающего мир от скверны, Душитель тоже не похож. Они специализируются на проститутках или, к примеру, на наркоманах. Они не станут убивать обычных добропорядочных (или условно добропорядочных) обывательниц. Зачем? Разве что потому, что в его представлении любая женщина олицетворяет зло? Возможно…
Но скорее всего, Душитель — гедонист. Среди серийных убийств они составляют большинство. Гедонисты убивают не по чьему-то приказу и не во имя какой-то идеи. Они убивают потому, что им нравится так делать, процесс убийства доставляет им величайшее удовольствие. Именно гедонисты сочетают убийство с насилием или пытками. Убийцы-гедонисты могут жаждать сексуального удовлетворения или просто ощущений небывалой остроты, адреналиновой встряски.
Не исключено, что Душитель — тиран, никому не нужный неудачник с низкой самооценкой. Убивает он для самоутверждения, чтобы доказать самому себе, что не тварь он дрожащая, а право имеет, способен кое на что. Во время убийства тиран наслаждается беспомощностью жертвы, утверждает над ней свою власть и чувствует себя в этот момент поистине всемогущим. Тираны, конечно, большей частью склонны похищать свои жертвы, чтобы утверждать свою власть над ними с чувством, с толком, с расстановкой, в привычной, безопасной обстановке. Но далеко не у всех могут быть такие возможности, как отдельный дом с подвалом-тюрьмой. Приходится обходиться тем, что есть. Против натуры не попрешь.
Совершенно прикольная, иначе и не скажешь, складывалась ситуация. Савелий знал о Душителе так много, как будто приятельствовал с ним несколько лет, и в то же время не знал о нем ровным счетом ничего. Парадокс? Никакого парадокса, все по науке. Оттолкнувшись от скудных имеющихся сведений, Савелий создал некий психотип. Дело было за малым — найти кого-нибудь, кто в него уложится.
Пойти — и найти.
Где-то же он должен показываться, этот проклятый Душитель! Тип, способный войти в доверие едва ли не любой женщине. Незнакомец или, скажем так, малознакомый человек, которого легко и безбоязненно пускают домой. И никаким участковым врачом он не представляется, в этом Савелий был уверен почти полностью. Если никто не может найти ниточки, тянущейся из поликлиник, то это может означать только одно. Ее нет. Нет никакой связи с поликлиниками. Есть что-то другое. Принципиально иное, но имеющее отношение к факту болезни. Уж мимо болезни не пройти никак, если все пять жертв в день своего убийства внезапно заболели.
— В любом деле есть один вопрос, — как-то сказал Виталик, хвастаясь очередными своими успехами на розыскном поприще (что-то давно не слышно про них). — Тот самый, самый-самый. Как только правильно на него ответишь, считай — дело раскрыл. Только на него правильно ответить мало, его еще надо уметь правильно задать. Вот где загвоздка-то…
Тогда Савелий не очень хорошо понял, о чем речь, а теперь… Действительно, стоит только правильно задать вопрос, как сразу же начинаются поиски правильного ответа. А в деле Душителя главный вопрос так пока и не задан.
Или нет?
Пока он звучит так: «Почему именно заболевшие женщины становятся жертвами?»
И ответить на него можно так: «Потому что Душитель приносит им лекарство или как-то еще собирается их полечить».
Если бы Душитель был курьером какой-нибудь интернет-аптеки, то он действовал бы по всей Москве, еще и ближнее Подмосковье прихватывал бы, и его довольно скоро вычислили бы. В полиции, несмотря на устойчивое народное мнение, работают далеко не дураки. Взять хотя бы того же Виталика. Он совсем не дурак, котелок у него варит хорошо и быстро, а еще он очень наблюдательный. Характер, конечно, не подарок, и воспитание оставляет желать лучшего, но это уже к уму не относится и на деловых качествах не сказывается. Тем более что если Виталику надо у кого-то что-то вызнать-выспросить, то он таким сладкоречивым змеем может обернуться, что только держись.
Значит, все-таки какой-нибудь целитель, причем явно без широкой известности или с известностью не в Останкино. Возможно, где-нибудь в Сергиевом Посаде или Фрязино… А что? Вполне. Доехал на электричке, автобусе или машине до Выставки и пошел куролесить — насиловать и душить. Савелий был уверен в том, что даже при наличии машины Душитель не станет подъезжать на ней прямо к месту планируемого преступления, а оставит ее где-то далеко. Так правильнее и спокойнее.
Но даже если он живет где-то там, то тусуется он в Останкино. Тусуется ненавязчиво, неброско, возможно, используя работу как прикрытие. И более-менее регулярно. Цель-то у него… Как бы лучше выразиться… Специфическая. Не каждый объект подойдет. Опять же — нужно время для того, чтобы войти в доверие. Возможно, потребуется несколько встреч.
— Ты где-то там, — говорил Душителю Савелий, рассматривая за завтраком карту Останкина на экране монитора. — И тебя надо найти.
Чтобы не терять времени, сегодня он завтракал не на кухне, как обычно, а за компьютером. Поставил слева чашку с кофе, справа — тарелку с бутербродами (хлеб, масло, брынза, эдамский сыр), почитал новости (не случилось ли чего за ночь в Останкино?), рассчитал время так, чтобы не опоздать на работу. Опаздывать Савелий вообще не любил, неприятно.
Песня была совсем не о том, но неожиданно пришлась к месту главной идеей — улыбкой, открывающей двери, которая действует лучше любого ключа:
А у Душителя глаза небось не врут. То есть врут искусно. Взгляд у него, скорее всего, простой, располагающий, дружелюбный. И только в последний момент, когда он становится сам собой…
Б-р-р! Савелия передернуло от омерзения. С одной стороны, передернуло очень неудачно, как раз в тот момент, когда в левой руке была чашка с кофе, с другой — очень даже удачно, потому что кофе был выпит почти наполовину, оттого на клавиатуру упало всего три капли, и все попали на клавиши, а не между ними. А то бы накрылась клавиатура, совсем как ее предшественница, прошлым летом облитая холодным тоником.
Перед выходом Савелий подумал о том, нет ли у него какого-нибудь «металлоремонтного» дела, потому что вспомнил, что на электрической мясорубке основательно затупился нож, пора поточить. Вместе с ножом Савелий прихватил и решетку. Нормально, теперь есть удобный повод для общения с мастером из металлоремонта. Жаль, что ножи точатся быстро… Ничего, главное — завязать разговор, потом можно задержаться минут на пять, это вполне естественно.
«А почему только металлоремонт?» — спохватился Савелий и вернулся на кухню за обломком серебряной ложки (прабабушкино наследство). Его можно предъявить в ювелирном и поинтересоваться, нельзя ли чего из него изготовить, чтобы не валялся без дела, например, брелок или колечко.
С полки в прихожей Савелий взял книжку карманного формата — мистический детектив, купленный от нечего делать на лотке «Все книги по тридцать рублей», еще не прочитанный. Вообще-то вне дома Савелий предпочитал читать с телефона, благо экран у того был крупным, почти пять дюймов, но книжкой можно прикрыть лицо, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Гораздо естественнее, чем темные очки и надвинутая на лицо шляпа, тем более что ее у Савелия не было. Кепка с козырьком была, но в ней голове будет жарко, да и козырек куцый, ничего толком не закроешь.
Ну вроде как все. Привычно бросив взгляд на висевшие в коридоре часы, Савелий вышел на лестничную площадку, запер дверь и спустился вниз пешком, а не на лифте. Бороться с гиподинамией так бороться, тем более что уговорить себя спуститься с шестого этажа пешком не столь уж и сложно. Решиться на подъем при работающем лифте гораздо труднее. Сразу приходят на ум отговорки, вроде: «Я сегодня так устал» или «Я так тороплюсь». Но ведь всякий раз, чувствуя, что штаны стали узковаты, Савелий торжественно обещал забыть о лифте. Обещать самому себе легко, а нарушать еще легче.
9
— Разбираетесь, — сказал мастер из металлоремонта, принимая у Савелия нож и решетку.
— Простите, не понял? — Савелий облокотился на прилавок, который скрипнул, после чего Савелий тотчас же убрал руки.
— Как правило, одни ножи приносят, — пояснил мастер, — мало кто знает, что решетку тоже надо затачивать. А ведь она даже важнее…
Обтачивая нож, четырежды пронзительно вскрикнул точильный круг. Решетку мастер точил в два подхода — заточил, провел большим пальцем по одной из сторон, недовольно качнул лысой головой и повторил процедуру.
— Через полгода снова приносите, — сказал он, возвращая нож с решеткой Савелию. — Не запускайте, а то вместо мясорубки будет у вас мясодавка. Пятьдесят рублей.
Кроме Савелия, никаких других клиентов в металлоремонте не было. Очень удобно для общения.
— Да я ее раз в полгода и включаю. — Затягивая время, Савелий начал неторопливо шарить по карманам в поисках бумажника, который лежал там, где ему и положено было, — в правом внутреннем кармане куртки. — Долгое дело — с фаршем возиться, лучше готовый купить.
— Его надо готовить самому, — назидательно сказал мастер. — В покупном может оказаться все что угодно — от крысятины до человечины.
Ого! Другой бы сказал — «от крысятины до собачатины», а этот сразу про человечину вспомнил. И недоверчивость весьма характерна для эпилептоидов и для социопатов. В голове у Савелия прозвенел первый звоночек.
— Я стараюсь покупать фарш в приличных местах, — сказал он, продолжая ревизию карманов, которых на одной только куртке было семь, да еще на джинсах четыре. — Пока доволен.
— Когда-то я работал в сети «Девятое небо», так там… Эх… — Мастер махнул рукой. — Даже вспоминать не хочу.
— Вы там работали? — оживился Савелий, наконец-то «находя» бумажник. — Меня туда когда-то приглашали на работу бухгалтером, да не сложилось. Вот, пожалуйста…
Мастер сунул в карман пятидесятирублевую купюру, а желания выдать кассовый чек или какую-нибудь квитанцию не обнаружил. Не совсем характерно для Душителя, тот, по идее, в подобных мелочах должен быть законопослушен. Правда, есть еще такая штука, как единый налог на вмененный доход, в просторечии именуемая «патентом». Кажется, те, кто работает по нему, не обязаны выдавать чеков. Но какую-нибудь квитульку, подтверждающую получение денег, наверняка должны.
— И хорошо, что не сложилось. Гнилое место — «Девятое небо». Я нисколько не жалею, что свалил оттуда.
— Естественно, — забросил следующий крючок Савелий. — Вы теперь сами себе хозяин, да еще с такой знатной репутацией. Кстати, меня Станиславом зовут, а вас как?
— Юрий, — представился мастер. — Хозяин, это вы правы, только не знаю, что и лучше. С одной стороны — свое дело, — он взмахнул правой рукой, обводя свой павильон, — с другой — вечная головная боль. Расходы растут, доходы падают. Наше дело такое, с ценой зарываться нельзя, конкуренция большая. Люди хотят не только хорошо, но и чтобы дешево…
— Так не бывает, — покачал головой Савелий. — Дешево — всегда сердито.
— Но ведь хочется… — вздохнул мастер Юрий. — Но ничего, прорвемся… Место здесь бойкое…
— Во многом благодаря вам! — убежденно сказал Савелий. — Вас весь район хвалит…
— В первую очередь благодаря супермаркету, — улыбнулся Юрий, — во вторую — благодаря нашей аптеке. А я в лучшем случае на третьем месте.
Тем не менее улыбка его выглядела польщенной.
— Аптеке? — Савелий скептически поморщился. — Да мало ли в Москве аптек!
— Наша — особенная, — со значением сказал Юрий. — Широчайший ассортимент, низкие цены, никаких подделок, и люди там работают понимающие. Хозяйка абы кого не берет, понимает, что не вениками торгует, а медициной!
«Не вениками торгует, а медициной!» — повеселило.
— Татьяна Витальевна начинала в знаменитой аптеке на Калининском проспекте, — продолжал Юрий. — А Виктор — так тот вообще кандидат медицинских наук. Вот какая у нас аптека.
— Назваться можно хоть профессором. — Савелий продолжил разыгрывать роль недоверчивого скептика. — Я довольно близок к медицине, у меня брат — врач, но мне никогда не доводилось слышать, чтобы кандидаты наук в аптеках торговали. Не иначе как заливает ваш Виктор.
— Не знаю, документов я у него не смотрел, — Савелию показалось, что Юрия слегка обидело недоверие — переиграл, — но то, что он в своем деле соображает как профессор, это точно! Он не так давно работает, полгода не прошло, а уже зарекомендовал себя. Другие аптекари как советуют? Достанут из коробочки инструкцию и зачитают ее. Так я и сам могу, какие проблемы? А Виктор непременно спросит, что человек еще принимает, какими болезнями болеет, и посоветует именно так, как надо, лучше этих коновалов из поликлиники!
Не так давно работает, полгода не прошло…
Зарекомендовал себя…
Посоветует именно так, как надо, лучше этих коновалов из поликлиники…
Савелий напрягся, что называется, сделал стойку. Ой, как славно начал складываться пазл! Тьфу-тьфу, не сглазить бы. Неужели он нащупал хвост черной кошки в темной комнате? Торжественно-тревожно зазвучали где-то внутри неведомые струны.
— Надо бы посмотреть, что это за Виктор такой, — вслух подумал Савелий, глядя в сторону, — проконсультироваться…
И, переведя взгляд на собеседника, пояснил:
— Аллергия у меня, ничего толком не помогает.
— Так у вас вроде брат врач… — ответил памятливый Юрий.
«Кретин!» — мысленно сделал себе комплимент Савелий.
— Он у меня патологоанатом, — логичный ответ нашелся мгновенно. — В аллергии не рубит… Пей, говорит, супрастин, а я от него сплю на ходу.
— Тогда непременно сходите, — поддержал Юрий. — Виктор как раз сегодня работает. И завтра тоже, у них с Татьяной график два через два… Заодно спросите, может, он вам кандидатский документ и покажет.
Глаза Юрия сверкнули ехидцей, впрочем, доброй.
— Да ладно, — виновато улыбнулся Савелий. — Это я так, удивился…
— Я, между прочим, Бауманку закончил, — похвастал Юрий. — Факультет машиностроительных технологий. Меня сам Баландин на кафедру к себе звал, а я ключи делаю да ножи точу. Эх…
— Еще неизвестно, как бы у вас там сложилось, — сказал Савелий, не желая заканчивать разговор на минорной ноте. — А здесь вам явно нравится…
— Это почему же? — поинтересовался Юрий.
— Потому что давно бы все бросили, если бы не нравилось, и устроились куда-нибудь на работу, — убежденно ответил Савелий. — Люди, которые умеют что-то делать руками, в наше время нарасхват.
Главный врач Анатолий Михайлович все мечтал найти где-нибудь рукастого мужика, который избавил бы его от перманентной головной боли по поводу различных мелких поломок. Готов был принять его на должность дворника, компенсировать скудость дворницкого оклада премиями, но так до сих пор никого и не нашел. Кандидаты приходили постоянно, некоторые даже приступали к работе, но все они оказывались умельцами другого рода — языком работали отменно, а руками не очень.
Пообещав Юрию заходить еще, Савелий ушел, но направился не в аптеку, а в супермаркет. К разговору со столь перспективным кадром надо было серьезно подготовиться: продумать анамнез своей мнимой аллергии, продумать биографию, то есть легенду. Псевдоним он уже озвучил в металлоремонте, назвавшись отцовским именем. Савелий — редкое имя, штучное, запоминающееся, для тайнооперативных дел непригодное. А Станислав — то что надо.
Отец погиб за три с половиной месяца до того, как Савелий появился на свет — 17 февраля 1982 года. Он работал плановиком на заводе «Энергоремонт», ездил на работу и возвращался домой на метро. Вот и в тот день отец прошел через турникет на «Авиамоторной», привычно ступил на эскалатор, который понесся вниз, набирая скорость. Что-то сломалось, отключился электродвигатель, а тормоза, в том числе и аварийный, не сработали. Пассажиры (это был час пик!) не смогли устоять на ногах и попадали вниз. Задние сваливались на передних и давили их своей массой. Итог был печальным — тридцать раненых и восемь погибших.
От отца осталось несколько фотографий, разбитые при падении часы, которые мать хранила как реликвию и увезла с собой в Германию, и скудные сведения, известные из рассказов матери. Мать редко вспоминала про отца, явно не хотела омрачать жизнь сыну. Сам Савелий не испытывал к отцу никаких чувств (да и какие чувства можно испытывать к тому, кого ты никогда не видел). Была только горечь, обида на провидение, отнявшее отца. В детстве эта обида была острой, порой (чаще всего при виде пап своих друзей) — пронзительной, а по мере взросления притихла. Перегорела, наверное, перебродила, а может, просто Савелий вырос и уже не так нуждался в отце, как в детстве.