Снова и снова Сергей Федорович перебирал про себя все приметы аптекаря, какие-то детали, которые были давно забыты и теперь всплывали в памяти, словно обломки корабля после кораблекрушения. Многие люди и события со временем забываются и по прошествии лет вспоминаются смутно, как в сильном тумане. Но другие, самые яркие, отпечатываются в мозгу раз и навсегда, и стоит только о них вспомнить, как они появляются перед глазами столь же ясно и отчетливо, как тогда, когда они происходили наяву. Они будто засняты памятью на кинопленку, и стоит запустить ее, как повторяются во всех деталях. А воспоминания о старом аптекаре были для Сергея Федоровича одними из самых ярких в жизни. Но сколько он ни перебирал их, сколько ни пытался найти хоть какое-нибудь отличие встреченного сегодня на лестнице человека от того аптекаря, ничего не получалось. Если бы человек мог ни капли не измениться за шестьдесят с лишним лет, Сергей Федорович готов был бы поклясться, что это тот самый аптекарь.
Он видел себя рядом с Мишей, когда они, мальчишки с красными галстуками, на которые многие старики реагировали как бык на красную тряпку, подходят к аптеке. Они шли с робостью, побаиваясь странного бородача и подбадривая друг друга. Рано или поздно им или другим пионерам все равно нужно было навестить аптекаря, но первым инициативу проявил сам Сергей Федорович, тогда еще Сережка, чего потом долго не мог себе простить. Ну а потом старик проявил неожиданную сознательность, и ребята быстро ушли, по пути обсуждая удачный визит.
– А ты видел, какие у него приборы? – спросил вдруг Миша.
– Какие приборы? – не понял Сергей, удивившись блеску в его глазах. Таким Мишка был, только когда видел что-то очень интересное.
– В глубине аптеки.
– Ну и что? – искренне удивился Сергей. – В аптеке так и должно быть.
– Да нет же! – Миша, казалось, был поражен невнимательностью друга. – Что обычно бывает в аптеках? Весы, несколько колб и пробирок. Как у старого аптекаря, деда Василия. – В предыдущем аптекаре, умершем незадолго до приезда странного преемника, не было ничего загадочного. Этот безобидный толстячок в пенсне целыми днями с кем-нибудь болтал, шутил, так что пришедший к нему за лекарством, как правило, уходил не скоро и с хорошим настроением. Но трудно было представить его возившимся с приборами.
– А здесь разве по-другому? – Сергей так внимательно наблюдал за стариком, что совсем не обратил внимание на обстановку.
– Да ты как слепой! – досадливо махнул рукой Миша. И мечтательно добавил: – Вот бы с ними повозиться!
Тогда Сергей быстро забыл об этом разговоре и вспомнил только, когда Миша стал помогать аптекарю. Наверное, старик тогда заметил интерес юного посетителя к своим приборам. А может быть, Миша и сам, загипнотизированный их видом, нашел повод еще раз зайти в аптеку. Но только с тех пор его словно подменили. Он сделался еще более серьезным, если не сказать мрачным. Улучив свободную минуту, он бежал к старику, с горящими глазами говорил о каких-то опытах. Сережа не мог понять такой увлеченности друга; школьных занятий по физике и химии ему вполне хватало, и он свободное время предпочитал проводить на воздухе.
Мишина мать не раз говорила, что боится старика, похожего на колдуна, и сетовала, что Миша стал совсем другим. Но за работу в аптеке сыну хоть немного, но платили, а в это трудное время на счету была каждая копейка. К тому же она сама понимала, что в городе, среди бела дня, старик не сможет сделать ничего дурного.
Другие ребята тоже замечали, что с Мишей творится неладное. Многие напрямую говорили, что парень зазнался и его нужно как следует проучить. В играх Миша участвовать вообще прекратил, ссылаясь на нехватку времени. Да и к пионерским делам он, всегда такой активный, потерял всякий интерес. С ним даже хотели серьезно поговорить на сборе, но накануне он как раз пропал…
Этот теплый летний вечер врезался в память Сергею Федоровичу на всю жизнь. Все шло как обычно. Мать возилась у печки, готовя нехитрый ужин, а он во дворе помогал отцу колоть дрова. Неожиданно Шарик, их дворовый пес, залился громким лаем, и они увидели обеспокоенную Мишину мать.
– Сережа, ты не знаешь, где пропадает мой Мишка? – спросила она с плохо скрываемым волнением. – Давно должен быть дома.
Сергей удивился отсутствию друга. Тот всегда был очень обязательным и если обещал кому-то прийти, то делал это точно в срок. Он предположил, что Миша может быть у своего аптекаря.
– Да я только что проходила мимо, – ответила женщина. – Но там даже нет света. Наверное, он уже спит. Я не решилась зайти.
– Так придется разбудить! – проворчал Сережин отец, который не любил аптекаря и не доверял ему. – Подумаешь, какой барин!
Он с силой воткнул топор в полено и направился к калитке. Когда-то он дружил с Мишкиным отцом. Они вместе воевали в Красной Армии, и, когда Мишкин отец умер, он старался опекать его семью. Федор Васильевич всегда готов был помочь им. Сережа очень хотел пойти с ним, но отец наказал ему доделать работу, а уж спорить с отцом мальчишка никогда не решался. С большим трудом он вытащил топор и продолжил колку дров. Работа спорилась, и тревога за друга как-то отступила на второй план.
Когда Сергей заканчивал колоть дрова, вернулся озабоченный отец. Он был очень спокойным и смелым человеком и, наверное, не боялся ничего на свете, но в этот раз было заметно, что он нервничает.
– Пойдем-ка со мной! – позвал он Сережку. – И захвати с собой Шарика. Пусть он поможет поискать.
Отвязав Шарика, страшно обрадовавшегося неожиданной вечерней прогулке (ведь обычно ему до утра приходилось сторожить дом) и весело запрыгавшего вокруг хозяина, Сережа выбежал из калитки вслед за отцом, который, не оглядываясь, шагал в сторону аптеки.
– Мишка так и не нашелся? – спросил Сергей у отца, когда, весь запыхавшийся, наконец нагнал его. Беспокойство вспыхнуло в нем с новой силой, но он пока еще верил, что с рассудительным и в общем-то осторожным Мишкой все в порядке и тот вот-вот отыщется.
– Нет, – отрывисто ответил отец, который вообще не отличался многословием. Раньше он работал лесником и привык к одиночеству и тишине. – И этот его аптекарь клянется, что ничего не знает. Надо бы обыскать его дом. – Федор Васильевич даже сплюнул под ноги, показывая тем самым свое отношение к старику.
Оставшуюся часть пути по затихшему, погружавшемуся в сон городку оба сосредоточенно молчали. Каждый строил свои догадки о произошедшем, но вслух их не высказывал. Зачем зря болтать, если не знаешь, что на самом деле случилось. Только резвившемуся Шарику все было нипочем. Он то забегал далеко вперед, то отставал, обнюхивая какое-нибудь дерево, то начинал переругиваться с другими собаками, отвечавшими ему из-за заборов. Но по мере приближения к аптеке, жизнерадостность пса исчезала. Он уже никуда не забегал, а шел крадучись, настороженно и все время к чему-то принюхивался. Настороженность животного передалась и людям, и они, сами не отдавая себе отчета почему, стали ступать тихо-тихо, как на охоте.
Одноэтажное, зато довольно длинное здание аптеки было покрашено в темно-зеленый цвет и сейчас, в сумерках, казалось совсем черным. Ни один луч света не проникал сквозь плотно закрытые ставни. Наверное, человеку, только приехавшему в город, показалось бы, что в этом мрачном доме давно никто не живет. Даже крест на вывеске над дверьми аптеки, который должен был символизировать помощь, здесь казался каким-то зловещим и пугающим, будто ночью на кладбище. Около самой аптеки Шарик остановился и угрожающе зарычал. Миролюбивый пес делал это только в самых крайних случаях.
– Вот видишь, собаку не проведешь, – пробормотал словно про себя отец. – Он что-то чует. – И Федор Васильевич решительно подошел к двери. Он подергал за колокольчик и, не дожидаясь ответа, громко и резко постучал.
– Сейчас-сейчас! Уже иду! – раздался из-за двери недовольный и заспанный голос, сопровождаемый шаркающими шагами.
Где-то через минуту, когда Федор Васильевич уже стал терять терпение, дверь, издав противный скрип, полоснувший по нервам, медленно приотворилась, и из-за нее высунулась всклокоченная голова аптекаря с настороженным взглядом. Против обыкновения всегда столь аккуратный старик казался каким-то взъерошенным, да и одет был не в свой неизменный черный костюм, а в какой-то неопрятный халат. Так должен был выглядеть только что проснувшийся человек, и аптекарь явно хотел убедить незваных гостей, что они его разбудили. Но пронзительный, колючий взор никак не вязался с этим заспанным обликом.
– Что вам угодно? – спросил аптекарь резким тоном, но в то же время со старомодной, какой-то дореволюционной вежливостью. – На что жалуетесь? Живот? Голова? Лихорадка?
В этот момент Шарик с громким лаем бросился на хозяина дома. Аптекарь проворно захлопнул дверь, а пес с яростью кинулся на нее, словно пытаясь прорваться сквозь преграду. На него не подействовал даже окрик Федора Васильевича, и только когда тот замахнулся ногой для удара, пес, жалобно скуля, отскочил в сторону, продолжая зло глядеть на дверь, за которой скрылся старик, и издавая глухое ворчание.
– Сейчас-сейчас! Уже иду! – раздался из-за двери недовольный и заспанный голос, сопровождаемый шаркающими шагами.
Где-то через минуту, когда Федор Васильевич уже стал терять терпение, дверь, издав противный скрип, полоснувший по нервам, медленно приотворилась, и из-за нее высунулась всклокоченная голова аптекаря с настороженным взглядом. Против обыкновения всегда столь аккуратный старик казался каким-то взъерошенным, да и одет был не в свой неизменный черный костюм, а в какой-то неопрятный халат. Так должен был выглядеть только что проснувшийся человек, и аптекарь явно хотел убедить незваных гостей, что они его разбудили. Но пронзительный, колючий взор никак не вязался с этим заспанным обликом.
– Что вам угодно? – спросил аптекарь резким тоном, но в то же время со старомодной, какой-то дореволюционной вежливостью. – На что жалуетесь? Живот? Голова? Лихорадка?
В этот момент Шарик с громким лаем бросился на хозяина дома. Аптекарь проворно захлопнул дверь, а пес с яростью кинулся на нее, словно пытаясь прорваться сквозь преграду. На него не подействовал даже окрик Федора Васильевича, и только когда тот замахнулся ногой для удара, пес, жалобно скуля, отскочил в сторону, продолжая зло глядеть на дверь, за которой скрылся старик, и издавая глухое ворчание.
– Если вы пришли травить меня собакой, то убирайтесь вон! – Аптекарь был явно напуган и раздражен. – Я найду на вас управу!
– Успокойтесь! Собака больше на вас не кинется! – крикнул отец. И как бы про себя добавил: – Пока я ей не прикажу.
– Тогда что вам нужно? – Старик продолжал разговаривать через закрытую дверь.
– Мы ищем мальчика, который был у вас и исчез. – Федор Васильевич старался говорить как можно спокойнее, хотя внутри него все бурлило.
– Нету у меня никакого мальчика. Я вам это уже объяснял! – все с тем же раздражением крикнул старик. И гораздо мягче добавил: – Если вы говорите о Мише, то я сам волнуюсь, куда он делся. Сегодня он должен был прийти ко мне и не выполнил обещания.
– Мне нужно самому убедиться в этом! – продолжал настаивать отец. – И потом, что-то долго нам никто не открывал.
– Я не позволю устраивать в моем доме обыск из-за нелепых подозрений! – кипятился аптекарь. – И если я крепко спал, то это еще не повод вламываться ко мне посреди ночи.
– Если ты сейчас же не откроешь, – потерял терпение Федор Васильевич и резко перешел на «ты», – то завтра тебе устроят обыск по полной программе! Я тебе это обещаю. НКВД перероет всю эту аптеку, которая, кстати, не твоя, а государственная. И вообще, давно пора разобраться, кто ты есть и откуда ты тут такой взялся. Уж не из белых ли? Больно похож.
Угроза возымела действие. Когда-то Федор Васильевич воевал вместе с теперешним милицейским начальником, и тот очень его уважал. Все в городе знали это и в случае чего обращались за помощью к нему точно так же, как к представителю власти. (Мог ли он тогда знать, что эта дружба в 1937 году обернется для него сибирской ссылкой?) Как бы то ни было, но дверь снова заскрипела и приоткрылась. Оттуда сразу пахнуло какими-то медикаментами и чем-то горелым.
– Войдите! – буркнул старик. – Но без собаки.
Приказав глухо рычащему Шарику сидеть и дожидаться, Федор Васильевич уверенно прошел в дверь. Промедлив секунду, Сергей отправился следом за отцом, рассудив, что если тот не запрещает ему этого, то, значит, можно пройти. Аптекарь недовольно покосился на мальчишку, но ничего не сказал. Сережа даже поразился, насколько отличается теперешняя озлобленность старика от того своеобразного радушия, с которым он принял их с Мишей в прошлый раз.
Внутреннее помещение аптеки поражало своей мрачностью. Казалось, здесь не нашлось места ни для одной светлой краски. Темные стены, тусклый, мерцающий свет керосиновой лампы, лишь слегка разгоняющий тьму, ряды тяжелых книг в черных и темно-коричневых переплетах. Даже приборы, которых оказалось неожиданно много, куда больше, чем в школьном кабинете физики, поблескивали не весело, как там, а как-то зловеще. Сергей невольно поежился: недавно на истории он проходил Средние века, и все эти вещи, эта комната почему-то вызвали у него ассоциацию с застенками инквизиции. Он только поражался: как это Миша мог добровольно приходить в такое место. Но спрятаться здесь действительно было совершенно негде.
– Вы уж извините, что мы так поздно пришли, – раздался робкий голос от двери. Это Мишина мать, ходившая расспрашивать соседей и родителей одноклассников сына, вернулась ни с чем. Старик буркнул было что-то о том, что сюда решили привести весь город, но тут же взял себя в руки.
– Проходите, раз уж такое дело, – со вздохом и почти что участливо произнес он.
– Проходи, проходи, Матрена! – по-хозяйски сказал Федор Васильевич. – Нечего лебезить как перед барином. В своей стране живем. Хотя здесь, похоже, искать нечего. Хоть бы какой-нибудь след!
– По-моему, молодой человек, – обратился аптекарь к Сережиному отцу, хотя тому было уже за сорок, – я вам об этом уже говорил! – К старику вернулся прежний старомодный и в чем-то надменный тон. – Если бы вы слушали старших, то сэкономили бы много времени на настоящие поиски!
– Я сэкономил бы его, если бы ты пустил нас сразу и не ломал комедию! – процедил Федор Васильевич сквозь зубы. Последние слова аптекаря его еще больше разозлили. – А с тобой мы еще поговорим!
Не прощаясь и не оглядываясь, он вышел в ночь, где его ожидал верный Шарик. Сережа, которому очень не хотелось оставаться в этом жутком месте рядом со стариком, поспешил за отцом. К тому же ему не терпелось продолжить поиски друга. А за его спиной Мишина мать, так и не подавившая робость, продолжала извиняться перед аптекарем.
– Матрена! – позвал ее Федор Васильевич. – Ты будешь Мишку искать или всю ночь здесь языком чесать?
Женщина поспешно выбежала из аптеки следом за Сережей. А аптекарь, который никуда не торопился, не спеша подошел к двери и долго смотрел в спину удаляющимся. Если бы кто-то в этот момент разглядел выражение лица старика в призрачном лунном свете, то он с удивлением заметил бы, что на его губах играет улыбка. Наконец, аптекарь задвинул засов, и вскоре дом погрузился в полную темноту.
С утра к поискам подключилось едва ли не все население городка. Была поднята на ноги милиция, к которой позже присоединились солдаты расположенной рядом воинской части. Аптека подверглась тщательному обыску, а старику учинили допрос, но никаких улик найдено не было, а аптекарь держался очень уверенно и ничего нового не сообщил. Он только высказал предположение, что Миша, очень переживавший события в Испании, мог тайно сесть на поезд и отправиться на войну. Но эта версия была отвергнута всеми, кто хорошо знал пропавшего мальчика. Миша был для этого слишком рассудителен; он прекрасно понимал, что такое путешествие ничем хорошим кончиться не может и ни до какой Испании так добраться не получится. К тому же не мог же он уехать без вещей, даже не оставив матери никакой записки.
Старших школьников в этот день освободили от занятий, и они тоже приняли самое активное участие в розысках. Одни группы прочесывали лес, другие баграми проверяли дно озера. Милиция опрашивала всех, кто мог видеть Мишу, и дала запрос на железнодорожные станции. Но все было безуспешно; мальчик будто растворился в воздухе. Сергей с четырьмя товарищами весь день обыскивал развалины старого помещичьего дома, где мальчишки любили играть, но никого, кроме крыс и летучих мышей, там тоже не оказалось.
Так продолжалось несколько дней, но потом жизнь вернулась в обычное русло. Поиски предоставили вести милиции, а горожане занялись своими повседневными делами. Дольше всех не унимались Мишины одноклассники. Но ничего лучше истории про Испанию, так кстати подброшенной стариком, они придумать не могли. Ребята вспоминали, что незадолго до исчезновения, после очередной политинформации о бушующей там гражданской войне, Миша, сжав кулаки, с горящими глазами говорил, что, окажись он в Испании, он бы показал этому фашисту Франко. Все пионеры разделяли его чувства, но никто не думал, что дело может зайти так далеко.
Шарика с того памятного дня будто подменили. Едва пса спускали с цепи, как он мчался к аптеке и терпеливо ждал появления старика. Как только тот показывался на пороге, Шарик то с яростным лаем, то с угрожающим рычанием прыгал вокруг, подыскивая момент для нападения. И Сергей, и отец несколько раз с трудом его оттаскивали, а аптекарь теперь не появлялся на улице без увесистой палки. В конце концов пес однажды вечером убежал и не вернулся. Сережа, очень привязанный к четвероногому другу, придумал даже для себя утешительную легенду, что Шарик напал на след Миши и отправился за ним и что однажды они оба вернутся в город. Мальчик каждый вечер засыпал с этой утешительной фантазией, но дни шли за днями, а никто из пропавших, ни человек, ни животное, так и не объявился.