Фу-уф!..
По берегу бежали люди. Пылил автобус, карьером по кочкам несся бронетранспортер. Спасибо, ребята, но ничего не надо, я сам выберусь…
Генерал-лейтенант Максютов обнимал меня, голого и мокрого, толкал кулаком в бок, хватал за щеки и загривок, тряс…
– Жив, стервец! Сверли дырочку, Алеша! Это надо же – жив…
– Камера, – виновато напомнил я, переждав всплеск генеральских чувств.
Максютов махнул рукой.
– И телеметрия. Брось, я все понимаю. Ты молодец, хорошо справился. Два часа семнадцать минут. Поздравляю, Алеша, это пока рекорд.
– Штанов моих никто не видел? – глупо спросил я, внезапно застыдившись и прикрывая горстью срам. – Правда, я их того… порезал…
– Мы так и подумали, что ты разделся. – Максютов был доволен то ли своей проницательностью, то ли моей способностью применяться к условиям Монстра. – Выстрел был – заглядение. Метров на пятьсот. А вот штаны… извини. Не выбрасывало никаких штанов. Вернее всего, он их просто сожрал. Да ты не волнуйся, сейчас найдем тебе какие-нибудь портки… стриптизер.
В бункере у меня едва не отсох язык – подробно докладывать штабу о том, что я видел и чувствовал. Когда я закончил, наступила тишина.
– Люди, – непривычно тихим голосом сказал Топорищев. – Алексей Сергеевич, вы действительно убеждены, что видели там людей?
– Видел, но издали. И то если я не галлюцинировал.
– Голых?
– Абсолютно.
– И борова? – переспросил Максютов.
– Хряка, – поправил я. – Типичного производителя. С вот такой мошонкой. Он как бы отпочковался от стены, а потом обратно… впочковался.
– Да погодите вы с хряком! – раздраженно бросил Топорищев. – Ну прямо как дети. Боров, хряк… Да хоть бы и мамонт! В любом зоопарке самое интересное – люди!
– Интересно. А почему?
– По кочану!
Такого могучего движения желваков на лице Максютова я еще не видел. Сейчас выгонит ученого нахала вон, подумал я и ошибся.
– Поясните.
– А вы еще не поняли? – фальцетом выкрикнул Топорищев и вдруг заливисто захохотал, давясь выскакивающими вразброд словами. – Монстр… не зонд и не животное… теперь-то вы усвоили наконец? Он наш хозяин!
– Что?!
Топорищев застонал от смеха.
– Так вы и вправду не поняли? Странно… Мне это стало ясно уже после первого робота… За вычетом мелких деталей, Монстр идеально приспособлен для обитания человеческого существа. Может быть, не совсем идентичного нам с вами, но несомненно человеческого… Вас все еще интересует, кто его создатели? Сказать вам или догадаетесь сами?
– Сделайте такое одолжение, – выцедил Максютов.
Топорищев поперхнулся смехом и долго откашливался.
– Ну?
– Что «ну»? Он создан людьми!
Часть IV Шаги август – сентябрь
Глава 1
Потолок – бел. Ни бугорка, ни трещины. Не на чем остановить скользящий впустую взгляд. Идеально ровен и идеально бел.
Бел – бес – бос – бас – басня – баллада – балл – боль…
Опять. Попробую еще раз.
Бел – бал – балык – башлык – бешбармак – башибузук – баш на баш – бацилла – больница – боль…
Бел – мел – мель – моль – голь – боль…
Боль!
Всюду она. Нет спасения. Думай о чем хочешь, выбирай любой путь, но, длинный или короткий, он неизбежно окончится тем же. Путь редко бывает длинным – боль нетерпелива. Она не любит ждать.
Огненная вспышка – прикосновение. Значит, ко мне пришли. Мучить. Их несколько. Они честные, добрые и глупые. И все белые, как этот потолок. Думают, будто делают мне облегчение, а на самом деле совсем наоборот. Самое ужасное – когда боль причиняют из сострадания, сочувствуя жертве. Есть в этом какое-то глубокое извращение, но эти белые ангелы мучения глубоко убеждены в своей правоте.
Они ошибаются.
Меня поворачивают на левый бок. Они делают это осторожно, но белое становится черным. Я хочу кричать.
Уйдите. Уберите раскаленный прут, он прожег мне бок. Пылает нестерпимая боль, рвется наружу неслышный крик. Вылейте из раны свинец. Я горю. Неужели вам не противен запах горелого мяса?
Нет, они еще не закончили. Не уйдут. Теперь какой-то остолоп с одного удара загоняет в меня тупой гвоздь, хвастаясь умением. Это вовсе не страшно, мне лишь немного обидно, что он перепутал меня с деревом. Тем более что он ошибается не в первый раз, я помню. Если я когда-нибудь смогу говорить, я объясню ему его ошибку, а когда болван устыдится, прощу его и постараюсь ободрить. Он ведь не со зла. И он не добавил мне боли. Напротив, всякий раз после его гвоздя мне становится легче…
Мир начинает куда-то плыть, и боль постепенно уходит. Огрызается, не хочет расставаться со мною – но сдает, сдает позиции!..
– Сегодня уже лучше, да?
Вопрос задан не мне, я разучился разговаривать. Пусть боль распалась на клочки, и клочки истаяли. Оглушенный нахлынувшим счастьем, я не слышу ответа. Вопроса вполне достаточно.
Мне лучше!
Значит, когда-то было хуже. Вероятно, совсем недавно.
Лодка, покачиваясь, несет меня по притоку к широкой плавной реке. Я знаю, что со мной было, я вспомнил, но это мне совсем не интересно. Никому не нужна суета, когда можно просто плыть. Довериться течению, дать унести себя. Эта река не обманет. Не закружит в водовороте, не утянет в водопад, не ударит о заградительный понтон генерала Родзянко. На ней нет преград, есть только течение, плавное и бесконечное.
Меня уносит. Я плыву, плыву…
Черная асфальтовая ночь на Днепре. Конечно, Куинджи. Редкая птица долетит до середины… в такую темень. Нет, это не моя река, моя – светлая…
Или я уже приплыл?
Наверное. Вынесен на берег, разеваю рот и вновь обречен ждать тупого гвоздя – инъектора с морфином, чтобы опять пуститься вплавь…
Довольно большая палата. Кроме меня, в ней никого. За окном воробьи, под койкой утка. Несколько стульев для посетителей, тумбочка, ящик кондиционера в окне да на столике графин, до которого мне все равно не дотянуться, хотя пить хочется ужасно. Слюна во рту густа, как столярный клей, и с неприятным привкусом. Организм надеется растворить продукты распада наркотика и выбросить их вон. Надо сказать, надеется он небезосновательно.
Капельница.
Меня прокачивают, словно засорившуюся трубу. Лучше бы дали выпить стакан воды, хотя бы из-под крана. С хлором или озоном – не знаю, чем тут травят ни в чем не повинных бацилл, – все равно.
Наверно, я спал. Все правильно, так и должно быть. Теперь часа на два или три я снова человек, хотя бы частично. Потом… потом на меня снова накинется боль, сначала легкая, затем нестерпимая, и я с вожделением буду ждать удара тупого гвоздя, но еще раньше меня опять повернут на спину, и мир из цветного станет черным, а затем белым-белым…
Попить бы… Как нарочно – графин в поле зрения. Во рту даже не клей, а какая-то шпаклевка. Но сейчас я в сознании и без боли – это уже хорошо.
Так. Будем вспоминать. Хорошее занятие, когда, кроме времени, нет ничего, даже ясных мыслей. Меня зовут Алексей Рыльский, возраст – тридцать один, по гороскопу, как это ни обидно, – Дева, семейное положение – женат. Я в Вятке, в госпитале, в послеоперационной палате для важных рыл. Я был ранен выстрелом из помпового ружья, мне вырвало кусок мяса с ребром. Вот почему так скудно дышится, хуже, чем в объекте. Редкостно отвратное словцо – пневмоторакс, похожее на название дорожной машины, дробящей старый асфальт, и под стать ему ощущения. Осколки ребра вылущены, на правом боку яма и швы в три слоя. Мой прыжок… удар… потом меня вышвырнуло… наверно, я был в сознании, раз успел раскрыть парашют…
Нет, не помню. Может, вспомню потом, сам или с помощью чипа.
«ЧИППИ!»
Лениво, нехотя раскрывается шар холодного огня, предлагая свои обычные аксессуары так, словно делает мне огромное одолжение. Не хочу, потом… Мои мозги одурманены, против морфина чип бессилен, но по крайней мере он никуда не делся, он по-прежнему при мне.
Ну и ладно.
«ЧИППИ, ОТБОЙ».
Еще одна картина рядом с Куинджи: «Дождь» Андо Хиросигэ. Совсем иная манера – все серенькое, заштрихованное, но и уютное, черт возьми. Успокаивает. Нет в мире ни труб, ни литавр, есть прелесть крыши над головой, неспешной беседы, мокрого дерева под окном да маленькой гостиной в четыре циновки. Разве человеку нужно что-нибудь еще? Скромнее надо быть, господа, скромнее!
А вот и «Московский дворик» Поленова. Три птицы, не считая кур, и ни одна не сидит на церковном кресте. Интересно, почему? Что это там слева обшито досками – мусорная яма? Где помойка, там и дети, родителям не до присмотра. Эй, белобрысый, что нашел? Чудного жука с вот такенными усищами? Осколок цветной бутылки – мальчишечье сокровище? А ты, малая, чего рот разинула, орешь? Просто ушиблась или села на шмеля? Понимаешь, боль неприятная штука, но рано или поздно она кончается, поверь мне.
Не репродукции – хорошие копии в нарочито простеньких багетах. Удачный подбор для создания у выздоравливающего умилительно-благостного настроения. Жаль, невозможно повернуться на правый бок – что там на другой стене? «Аленушка»? «Утро в сосновом бору»? Очень возможно. Но уж точно не «Больная» того же Поленова и не верещагинский «Смертельно раненный», голову даю на отсечение.
Ценную свою голову. С рубцом от удара, полученного в детстве при падении с чердачной лестницы, с едва заметным, но тем не менее неправильным зубцом на энцефалограмме и счастливо включившимися компенсаторными цепями, избавившими меня от судьбы олигофрена.
Оказалось, что медики отметили эти факты еще до моего зачисления в отряд космонавтов, но меня ими, естественно, не стали отягощать. Они отяготили Максютова, а уже он рассказал мне – в подтверждение моей гипотезы. Вернее, моей и Топорищева. Тот как-то спросил, ни к кому специально не обращаясь: «Вы представляете себе, какими должны быть люди, живущие в такой среде обитания?» А я вспомнил тех, вмурованных в стены, их безвольно раскрытые рты с отвисшими губами, их бессмысленные пустые глаза… И, когда меня заметили настолько, что начали со мной спорить, удачно привел в пример уездную психиатрическую больницу в Клин-Бильдине и еще три-четыре случая из нашего архива аномальных явлений. Даже во внешней активности Монстра, с виду совершенно непредсказуемой, прослеживалась определенная система: он никогда не трогал слабоумных, независимо от причины их слабоумия!
Ценная моя голова… Ценная лишь наполовину, иначе Монстр не сообщил бы мне о неполном соответствии стандартам… теперь понятно каким.
Конечно, это пока гипотеза – вернее, она была гипотезой ко времени моего второго и пока последнего проникновения в объект. Какие эволюции претерпевает гипотеза сейчас – не знаю. Максютов сразу отнесся к ней резко отрицательно. Но на этой гипотезе уже можно было кое-что строить, как на фундаменте, это даже Топорищев признал. Я видел, как у него горели глаза.
Мы ждали, что Монстр не потерпит внутри себя ничего постороннего – а этого не случилось. Мы ждали гибельных ловушек на пути роботов и добровольцев – а их не было. Монстр хорошо изучил нас, он знал, что среди людей есть те, для кого он предназначен. Это для них он открыл туннель, а дальше работал как фильтр, пожирая предложенную ему неорганику, сохраняя полную информацию о попавших в него живых неразумных тварях и вышвыривая, как мусор, тварей разумных… но непохожих на его хозяев.
И безумное предположение Топорищева о том, что Монстр явился к нам из будущего, лишь поначалу казалось мне болезненным бредом бедняги, свихнувшего мозги на неразрешимой загадке. На кого рассчитана такая среда обитания – на умного головастика с атрофированными мышцами и половыми органами? Как бы не так. На абсолютно неземное существо – отвратного членистоногого гада из фантастических фильмов? На неведомо каким полем структурированный энергетический сгусток? Ага. Да я же ВИДЕЛ, на кого она рассчитана! Разве Монстр пустил бы меня дальше внешних коридоров, будь иначе? Хотел бы я взглянуть одним глазком, как пещера Нирваны охмуряет хотя бы осьминога, не говоря уже об инопланетном организме…
И наконец: он РАЗГОВАРИВАЛ со мною! Очень мило с его стороны. Прежде чем вышвырнуть, колебался, дважды сообщил мне о неполном соответствии – нет, не словами, но так, что я хорошо его понял.
Конечно, он не был животным, не был и зондом в том смысле, какой обычно вкладывается в это слово. По Топорищеву, он был фрагментом среды обитания вида хомо сапиенс, перенесенным (или перенесшимся?) к нам из весьма отдаленного будущего. Интересная у потомков среда обитания… этакая вполне вещественная ноосфера, разросшаяся на всю поверхность планеты, отчасти разумная, абсолютно безопасная для своих и избавляющаяся от чужих, нежно заботящаяся о людях… если, конечно, они все еще люди… создающая им привычный комфорт, вплоть до набора необходимых эмоций, и, вероятно, телепортирующая синтезированную пищу прямо им в желудки…
А заодно регулирующая прирост населения? Как бы не так – активно осваивающая Галактику! Вот она, триумфальная поступь по просторам вселенной не человека – его сильно поумневшей среды обитания, далекого потомка построенного австралопитеком шалаша из банановых листьев, и совершенно неважно, была ли эта среда некогда создана человеком в готовом виде или как-то эволюционировала сама. Двухкилометровый фрагмент-зародыш, отпочковавшийся от материнской ноосферы, несущий в себе достаточную популяцию людей в виде информационных блоков, ищет подходящую планету у подходящего светила и, найдя, начинает осваивать. Вряд ли в Галактике мало землеподобных планет. Нет кислорода и воды? Не страшно, можно синтезировать. Велик океан, а материки и острова чересчур разбросаны? Не беда, можно осваивать участки суши по частям, начав с самого большого, и почковаться по мере необходимости, а можно стянуть сушу в единый материк или поднять океанское дно, подгадав увеличение жизненного пространства к тому времени, когда в Монстре станет тесновато… Куда ему спешить? У него впереди много времени… очень много.
Нооспермия – так назвал это Топорищев и, кажется, был доволен новоизобретенным термином. Шмыгая аллергически распухшим шнобелем, очень похожий на пугающе злого сказочника Андерсена, ядовито и неприятно хохотал: «Съели, да? Вот вам сфера разума по Вернадскому, вот вам, господа цари природы, величие человека! Вот вам освоение космических глубин! Схавали? – И он заходился кашлем. – Создали себе хозяина, а? Ведь создали?.. Ха-ха. Смейтесь, это ведь смешно! Утилизатор, друг мой, сжуйте эту бумажку! Дорогой стереовизор, покажите-ка нам что-нибудь приятственное! Кабина нуль-Т, не откажите в любезности перенести нас куда-нибудь по своему усмотрению, но только чтобы там было кайфово! Многоуважаемый сортир, позвольте побеспокоить вас своим посещением!..»
Фогель спорил, но взамен ничего не предлагал. Топорищева же несло. Он строил гипотезу с легкостью и увлечением ребенка, возводящего из песка замок с башнями.
– Аномальные зоны с «эффектом отталкивания» – чистейшая дифференциация людей по какому-то признаку. Теперь-то мы знаем, кто тут агнцы, а кто козлища! Найденная планета оказалась слишком похожей на Землю – на ЕГО Землю. Монстр узнал о наличии цивилизации – примитивной, на его взгляд, – и пытался определить свое отношение к нам. Может, нам повезло, что мы пока еще столь примитивны. Честное слово, я не знаю, как он повел бы себя, если бы мы умели эффективно лечить слабоумие! – И он фыркал, тщетно пытаясь сдержать смех, и мотал головой, как лошадь. – Чего церемониться с теми, кто мешает и вдобавок не соответствует кондициям его хозяев!
– Вот именно: опасность для всего человечества, – осторожно вякал я.
– Ерунда! – грохотал Топорищев. – Чушь! Никакой особенной опасности для человечества не существует. Ну, покроет он собой всю Евразию с Африкой в придачу, и что с того? Человеческая цивилизация сохранится на континентах, которые ему пока не нужны и не скоро понадобятся. Теоретически он мог бы отпочковать от себя несколько объектов поменьше, этаких монстриков для Америки, Австралии и крупных островов – но зачем ему разрушать свое топологическое единство, захватывая новые территории? Для кого? Пока что ему за глаза хватит Старого Света. Люди не умеют плодиться мгновенно, независимо от того, дебилы они или нет. Хотите – верьте, хотите – нет, но в своей основе Монстр глубоко рационален. Во всяком случае, я совершенно убежден, что у нас в запасе минимум двадцать миллионов лет, а за это время, уж поверьте, умрет либо ишак, либо эмир. Или человечество найдет, что противопоставить Монстру, или прекратит свое существование по не зависящим от Монстра причинам. Не-ет, судьба человечества не беспокоит меня нисколько…
Может быть, она его и вправду не беспокоила, настолько он был наивен. Разумеется, можно кое-как прожить и в дрейфующем Новом Свете на постоянно трясущейся земле подальше от опасных горных районов и городов, скорее всего, малыми сельскими общинами. Перспектива…
А миллиарда четыре беженцев? Какая страна согласится удвоить свое население за счет иммигрантов, кому они нужны? Вот когда ядерные арсеналы перестанут быть сдерживающим началом! Начнется, понятно, с попыток ракетного шантажа, вряд ли успешных… А что терять гибнущей стране?
Максютов – тот не верил ни единому слову. Свирепея, двигал желваками, с отвращением спрашивал:
– Ну хорошо. Допустим такую… фантастику. Тогда объясните, почему объект явился к нам, а не остался в этом вашем будущем?
А Топорищев устрашающе шмыгал шнобелем и снова хохотал:
– Вы лучше спросите, почему в нем застаивается болотная водичка и бегают свиньи, а заодно почему еще до приземления он совершил немало бестолкового на земной поверхности. Вот по той же причине он и проколол время вместо пространства! Вы что, всерьез захотели идеальной точности от сложной неравновесной системы? Как же, получите вы точность. Ошибся он, теперь понятно? Допустим, та ноосфера тоже ошиблась при репликации. Сотворила уродца. Он же действительно Монстр, урод, он болен с самого рождения, неужели вы не разглядели этого до сих пор?!..