Нагибин Юрий Срочно требуются седые человеческие волосы
Юрий Маркович Нагибин
СРОЧНО ТРЕБУЮТСЯ СЕДЫЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ВОЛОСЫ
ЛИТЕРАТУРНЫЙ СЦЕНАРИЙ (второй вариант)
Ленинград. По проспекту имени Кирова идет средних лет человек с непокрытой седой головой и смугловатым печальным лицом. Разгар июля, солнце плавит асфальт, а на человеке - темный, не по сезону костюм; тугой, округлый, "пасторский" воротничок, удушливо сжимает горло; на ногах тяжелые ботинки на толстой микропоре, рассчитанные на осень или зиму. Видно, что одежда нисколько не интересует человека. Руку ему оттягивает огромный, порядком заношенный дерматиновый портфель. Этот скучный и значительный портфель да и весь облик прохожего наводят на мысль, что он командировочный. Так оно и есть: инженер Сергей Иванович Гущин приехал из Москвы на "Ленфильм" и сейчас прямым путем направляется через улицу к студийному подъезду.
Здесь внимание его привлекла доска объявлений. Он скользнул по ней взглядом внимательных светлых глаз и замер, будто наскочил на препятствие. Черным по белому - густой черной тушью на белом, с морозным глянцем ватмане - было смачно выведено: "Срочно требуются седые человеческие волосы". А рядом висели выцветшие, пожелтевшие объявления, оповещающие мир, что "Ленфильму" нужны уборщицы, осветители, шоферы, парикмахеры, электротехники, рабочие на пилораму, вахтеры, буфетчица, пиротехник и счетовод.
Гущин вслух перечел объявление, делая паузу после каждого слова: Срочно ... требуются... седые... человеческие... волосы... Вот это да!..
За его спиной послышался короткий смешок. Он обернулся и увидел девушку с чистым детским лицом и пышно застылой, слишком взрослой и модной прической.
- Не бойтесь, - сказала девушка. - Это же добровольно.
Гущин думал о чем-то своем и не понял обращенных к нему слов. Его взгляд стал растерянным.
- Вашей седине ничего не грозит, - чуть смущенно пояснила девушка
- Хорошо хоть, что им не требуются человеческие зубы, ногти и кожа, не понуждая себя ни к любезности, ни к остроумию, хмуро отозвался Гущин.
Страдальческая гримаса покривила лицо девушки, состарив его на миг.
- Простите, - сказала она - Это была плохая шутка. Я бестактная дура
Гущин пристально посмотрел на девушку, в его светлых глазах появилась теплота.
- Да что вы! Я вовсе не узник фашистского лагеря.
- Правда? А мне показалось, что я заставила вас вспомнить о чем-то дурном и страшном.
- Бросьте, ей богу! Все в порядке. - Гущин улыбнулся. - А для чего им нужны эти волосы?
- Для париков. - Девушка тоже улыбнулась, она поверила, что не причинила ему боли.
- А я думал, для матрацев.
- Для матрацев?!
- Да. В немецких гостиницах над умывальником висит целлулоидный рожок, туда полагается сбрасывать вычески. Потом этими волосами набивают матрацы.
- Как мило! Как разумно! - Девушка передернула плечами. - И как отвратительно!
- Что б вывесить такое воззвание, - Гущин кивнул на стенд, - тоже надо обладать завидно ясным и нетревожным духом
- А что же делать? Как играть почтенных академиков, школьных учительниц на пенсии, изящных маркиз и прочих светских дам в исторических фильмах, если не будет седых париков?
- Вы правы... - рассеянно отозвался Гущин.
Между ними настала та неловкая пауза, которая неизбежна в случайном уличном разговоре двух незнакомых людей, ничего не знающих друг о друге, сведенных ненароком безотчетной симпатией и вынужденных расстаться.
Девушка посмотрела на ручные часы и охнула.
- Вы торопитесь? - вдруг ринулся напролом Гущин. - Может, побродим по городу?.. Если у вас, конечно, есть время. Я тут в командировке, только зайду на студию, буквально на пять минут... - Он говорил быстро, сбивчиво, боясь, что его прервут. - А потом мы могли бы покататься на речном трамвае, посидеть в кафе или пойти в Летний сад...
Девушка не прерывала Гущина, она смотрела на него вроде бы с сочувствием.
- Как много всего сразу! Мы должны выполнить всю программу: прогулка, кафе, речной трамвай, Летний сад? Вы ничего не забыли? Еще можно подняться на Исаакия, съездить в Лавру и на Волково кладбище, а Эрмитаж, Русский музей, квартира Пушкина?
- Простите, - сказал Гущин смиренно и без всякой обиды становясь на подобающее ему место... - Это внезапное помрачение рассудка, со мной давно никто не заговаривал на улице. Мне вдруг показалось, что мир сказочно подобрел.
Лицо девушки притуманилось и вновь будто постарело.
- Зачем вы так? Я же не отказываюсь. Но мне тоже нужно на студию, и тоже на пять минут.
- Так идемте!.. Вам в какой отдел?
- В актерский.
- Вы?..
- Да, я именно то, что никогда не требуется на студии - актриса А вы? Ума не приложу. Вы не подходите к студийной обстановке.
- Почему?! Судя по той же доске объявлений студия имеет дело не только с творческими работниками.
- Нет. - Девушка покачала головой. - Кино, как Бог шельму, метит всех, кто попадет в его орбиту. Студийный счетовод ближе к Олегу Стриженову, чем к другому счетоводу из какой-нибудь ЖЭК. Вы не киношник, вы серьезный и грустный человек, случайно попавший в страну лжечудес.
- Проще говоря, я инженер. По специальности катапультист. Меня прислали сюда по вызову группы "Полет в неведомое".
- Знаю, - сказала девушка. - У них там все время катапультируются. Вы, конечно, москвич?
- Да, я заметил, ленинградцы мгновенно угадывают москвичей.
- Простонародный говор выдает, - засмеялась девушка. - Ну что же, мы уже знаем друг о друге в пределах анкеты для поездки, скажем, в Болгарию. Не заполнена первая графа - Она протянула ему руку. - Поскурова Наталия Викторовна Наташа
- Гущин Сергей Иванович.
Они обменялись рукопожатиями и вошли в вестибюль киностудии.
- Вам за пропуском? - спросила Наташа и гордо. - А у меня постоянный. Значит, встречаемся здесь через четверть часа
- Послушайте, - остановил ее Гущин, - если вы не придете... не сможете прийти, это ничего. Я не обижусь. Я вам всю жизнь буду благодарен за встречу.
- Как странно вы говорите! За что вам меня благодарить?
- Вы были так добры... столько сделали для меня. Я не могу вам этого объяснить, - бормотал он растерянно.
- Но зачем же такой прощальный тон? Ведь мы же увидимся.
Гущин покачал головой.
- Да, да.. Но в этих коридорах люди легко теряются...
- Я-то не потеряюсь! - засмеялась Наташа
Она кивнула вахтеру, видимо, знавшему ее в лицо, и побежала по коридору помещения.
Гущин проводил ее взглядом, потом подошел к пропускной и протянул над барьером свой паспорт.
- Заявка есть? - спросил инвалид-охранник.
- Не знаю. Должна быть.
- Не вижу что-то...
- Я прихожу сюда уже пятый раз. Неужели вы меня не запомнили?
- Эдак я каждого могу запомнить... - начал скучным голосом охранник, но тут ему попалась заявка на Гущина
Он долго и старательно выписывал, вернее, вырисовывал пропуск своей калечной рукой. Вокруг творилась обычная студийная жизнь. Престарелая актриса с рыжим шиньоном умоляла по телефону заказать ей пропуск: "Аркадий Сергеевич сам назначил встречу. Вы что-то путаете, милейший... Он хотел пробовать меня на Царевну-лебедь" - в грудном голосе актрисы звучали слезы.
Длинноволосый юнец сказал своему приятелю с тонким прыщеватым лицом: "Старик, лента, несомненно, удалась!"..
Дама в пенсне провела мимо вахтера двух испуганных школьниц с милыми, жалкими косичками - девочек влекли на жертвенный алтарь искусства..
...Инвалид-охранник протянул Гущину пропуск. Но тут же снова забрал и еще раз сверил с паспортом.
- Похоже, что у вас не киностудия, а термоядерный институт, - заметил Гущин.
- Это почему же? - не понял охранник.
- Такая у вас канитель с пропусками.
- Иначе никак нельзя! - убежденно сказал охранник. - У нас в прошлый год две рояли увели.
Гущин расхохотался, предъявил пропуск вахтеру и двинулся по коридору.
Толкнув дверь с надписью "Полет в неведомое", он оказался в святая святых съемочной группы - режиссерском кабинете. Тут было пусто, если не считать фанерного столика и одного стула. Режиссер - высокий, седеющий красавец, выбросил из-за стола свое тренированное тело и приветствовал Гущина с тем ничего не значащим ледяным радушием на грани панибратства, которое столь характерно для киношников.
- Ну, как вы, дорогой, отбываете в родные пенаты?
- Отбываю. Пришел попрощаться и пожелать вам удачи. Если что будет нужно, немедленно дайте знать.
- Спасибо, спасибо! Вы нам так просветили мозги, что дальше некуда. Еще раз спасибо от всего нашего творческого коллектива, - и режиссер широким жестом обвел пустой кабинет.
Он не смог ограничиться простым рукопожатием, обнял Гущина на прощание и прижал его голову к своей гладко выбритой, атласной щеке.
Гущин пересек коридор и вошел в приемную директора
- Здравствуйте, - сказал он секретарше. - У кого я должен отметиться и получить билет?
- Все у меня, - доброжелательно отозвалась величественная секретарша. - Что так быстро?..
- Мы все закончили.
- Все, все? - спросила она с привычной недоверчивостью.
- Все... Пожалуй, есть одно дело. Где у вас сдают седые человеческие волосы?
- Господь с вами! - замахала руками секретарша - У вас такая красивая седина!
- У меня сегодня на редкость счастливый день, - сказал Гущин, - мне то и дело говорят добрые слова.
- Неужели вы так нуждаетесь в деньгах? - Впечатление было такое, будто она хотела дать Гущину взаймы.
Он рассмеялся.
- Я видел ваше объявление... А потом у меня случился один разговор, и мне захотелось напомнить себе о нем. Не обращайте внимания на мою болтовню.
- Какой-то вы сегодня странный!
- Я же сказал, что у меня счастливый день. А люди от счастья глупеют. Это скоро пройдет.
Секретарша отметила ему командировку и протянула конверт с билетами.
- Вот... мягкая стрела.
- Спасибо. Всего вам доброго.
Гущин вышел в коридор. Он не торопился покинуть студию. На стенах висели фотографии, изображающие рабочие моменты съемок и сцены из знаменитых фильмов, некогда снятых студией. Гущин стал их рассматривать, осторожно продвигаясь среди заполняющих коридор непризнанных гениев. Наконец он отыскал то, что хотел: на одном из снимков, изображающих сельскую сцену, он обнаружил на заднем плане Наташу. Она была в жакетике, высоких сапогах, по брови повязана платком. Гущин долго вглядывался в ее совсем детское на снимке лицо. Затем рассмотрел другие фотографии, но нигде больше не нашел ее и вернулся к сельскому снимку.
Наконец он двинулся к выходу. Спустившись в вестибюль, он увидел сквозь мутноватые стекла входных дверей летний уличный мир, уже не принадлежавший студии, и невольно сдержал шаг.
- Это бог знает что! - услышал он задыхающийся, беспомощно-гневный голос. - Вы.. вы просто старый авантюрист!
Перед ним стояла Наташа, ее темные глаза были огромными и полны возмущения и подступающих слез, а нижняя часть лица - губы с опустившимися уголками, сморщившийся подбородок - совсем старой.
- Я не верил, что вы придете, - пробормотал Гущин.
- Какой вы, ей богу!.. - сказала Наташа с досадой, но уже без гнева Вас, наверное, много обманывали?..
Гущин не ответил, пожал плечами...
...Он перенесся в свою московскую жизнь. Ночь. Он сидит над альбомом с изображением прекрасных зданий Ленинграда. Из прихожей донесся какой-то шум Гущин поднял голову, прислушался. Впечатление такое, будто кто-то пытается открыть входную дверь. Но что-то случилось с замком, и желающий войти в квартиру начинает яростно трясти дверь. Гущин идет в прихожую и открывает.
- Дурацкий замок, все время убегает от ключа, - говорит его жена Мария Васильевна и улыбается рассеянной улыбкой. Ей под сорок, но она еще довольно привлекательна. И вдруг глаза ее недобро сузились, и, наступая на мужа, невольно попятившегося, она сказала почти грозно: - Ну, так где я была?
- Что это значит?.. - смешался Гущин.
- Твой обычный вопрос... А мне надоело придумывать. Понимаешь, надоело!
- Что ты делаешь с нашей жизнью?..
Мария Васильевна не ответила и прошла мимо мужа...
...Они брели по Кировскому проспекту в сторону Невы, с тенистого проспекта на полную солнечного блеска площадь имени Горького, а затем к Кировскому мосту.
- А почему вы стали катапультистом? - спросила Наташа.
- Почему человек становится тем или иным?..
- Вы не обижайтесь, Сергей Иванович, мне правда непонятно, как додумывается человек до такой вот редкой и необычной специальности. В юности все мечтают осчастливить человечество. Видимо, и вы думали осчастливить близких катапультированием?
- Конечно! - засмеялся Гущин. - Катапультирование неразрывно связано с космическими полетами, а кто в двадцатом веке не мечтает о космосе? К тому же на войне я был летчиком.
- Понятно! Космос - это да! Хотя, честно говоря, меня больше интересует наша бедная земля. - Наташа засмеялась. - Отчего такое, люди никак не могут создать не то что счастья, хотя бы порядка на земле, а уже рвутся наделить своим неустройством другие планеты?
- Быть может, по этому самому... - задумчиво сказал Гущин. - Человек не властен над временем, отсюда страх смерти, но он может в известных пределах подчинять пространство. Расширяя постижимое пространство, он словно отодвигает смерть.
- Ну, это слишком сложно для меня. И потом я еще не начала бояться смерти.
- Я тоже не боюсь, - как-то очень серьезно сказал Гущин. - Наверное, потому, что я плохо живу. Я устал...
- Ну чего ты так мучаешься? - говорит Гущину жена - Почти все так живут.
- Я в это не верю, - отвечает Гущин.
- Ты просто слеп к окружающему. Уткнулся в свою работу и картинки, не видишь реальной жизни.
- Я не был слеп к тебе.
- И ко мне ты был слеп. Нельзя без конца играть в доверие и прощание. Надо уметь когда-то стукнуть кулаком.
- Видимо, мне это не дано.
- Тем хуже.
- Неужели у тебя все-все прошло? Ты же любила меня когда-то...
- Мне нет сорока, а мой супружеский стаж перевалил за двадцать лет. Ты не находишь, что это слишком много? Ветераны уходят на покой.
- Ты называешь свою жизнь покоем?
- У каждого свои представления на этот счет... мы могли бы дружить, если бы ты не давил на меня.
- Я на тебя давлю?
- Да! Своим молчанием и тем, что не спишь и ждешь меня, и всем своим проклятым благородством! - Она вдруг заплакала.
- Не плачь, прошу тебя!.. Я не могу, когда ты плачешь!..
...Они прошли Кировский мост, перед ними был памятник Суворову, дальше - перспектива Марсова поля.
- Наверное, мне надо быть вашим гидом, - сказала Наташа, Ну, это вы, конечно, знаете, памятник Суворову знаменитого скульптора Козловского. Слева дом, построенный Деламотом...
- Нет, - очнувшись от своих дум, сказал Гущин. - Вы ошибаетесь. - Это не Деламот, а Кваренги.
- Я коренная ленинградка, - обидчиво сказала Наташа. - Неужели я не знаю? Это ранняя работа Вален-Деламота.
- Зачем вы спорите? На доме есть мемориальная доска со стороны площади. Там ясно сказано, что дом построен Кваренги. Это одна из первых его работ в Петербурге. Хотите сами убедиться?
Но едва они ступили на мостовую, раздался пронзительный свисток милиционера.
- Вы даже не знаете, где можно перейти .улицу, - злорадно сказала Наташа, - а туда же, спорите!..
- Да, нам придется сделать крюк, - согласился Гущин. - Но это не меняет дела. Хотите, я назову вам все известные постройки Кваренги и Деламота, сохранившиеся, сгоревшие, снесенные, уничтоженные временем или перестроенные до неузнаваемости? Лучше начать с Деламота, он меньше строил: Академия художеств совместно с Кокориновым, Малый Эрмитаж, дворец графа Чернышева, позднее перестроенный, Гостиный двор, "Новая Голландия"...
- Можно не переходить улицу, - поспешно сказала Наташа. - Ничего не понимаю. Эти познания распространяются и на других зодчих или у вас узкая специальность: Кваренги - Деламот?
- На всех, кто строил Петербург, - с наивной гордостью сказал Гущин, будь то Квасов или Руска, Растрелли или Росси, Фельтен или Соколов, Старов или Стасов, но Кваренги мой любимый зодчий.
- Почему? Разве он лучше Воронихина или Росси?
- Я же не говорю, что он лучше. Просто я его больше люблю.
- Так кто же вы такой? Катаггультист, архитектор, искусствовед, гид или автор путеводителя по Ленинграду?
- Катапультист, - улыбнулся Гущин. - Вы можете проверить на студии.
- А при чем тут Кваренги и все прочее? Ведь вы даже не ленинградец?
- Порой человеку нужно убежище, где бы его оставили в покое. Люди даже придумали паршивое слово для обозначения этого спасительного бегства души: хобби. Старый Петербург - мое хобби. Тьфу, скажешь - и будто струп на языке.
- Слово противное, но как вы пришли к этому?
- Вас все время интересуют истоки...
- Наверное, потому, что я сама чего-то ищу, - живо перебила Наташа.
- У вас же есть профессия.
- Да, и я ее люблю, только любит ли она меня?.. Но вы не ответили на мой вопрос.
- Я сам не знаю. Началось с путеводителей, потом я стал доставать у букинистов редкие издания. Город я хорошо знал, воевал на Ленинградском фронте... Главное же, у меня много свободных вечеров, их прекрасно заполнять Захаровым, Кваренги, Чевакинским, Росси. Начинаешь верить, что человека нельзя унизить, пока он причастен "мировому духу".
- И вы по книжкам влюбились в Ленинград?
- О нет! - чуть улыбнулся Гущин. - Наша связь куда крепче! Я воевал на Ленинградском фронте...
...Окраина Ленинграда зимой 1942 года. Вдалеке зыбится неповторимый контур Ленинграда с куполом Исаакия и Адмиралтейским шпилем. По заснеженной, изрытой бомбами и снарядами дороге медленно бредет толпа. Обгоняя пешеходов, проходят машины с притулившимися друг к дружке, закутанными в платки и тряпье темными фигурами.
Люди бредут молча, натужно, не глядя друг на друга Малышей и слабых стариков везут на саночках. Ленинградцы держат путь к Ладоге, к дороге спасения...