Если уж на то пошло, Уильям Линден стал мужчиной еще раньше, лет эдак в четырнадцать, и помогла ему доярка с молочной фермы при усадьбе. Потом она все сокрушалась, что к тому времени, когда младший брат Уильяма возмужает, сама она станет старухой и вряд ли ему приглянется – а ведь ей так хотелось согрешить с полуфейри! Уильям утешал ее, как мог, но понимал, что это и впрямь беда. Уже овдовев, он проводил время с лондонскими жрицами Киприды, предпочитая из всех заведений «Белый дом» на площади Сохо-сквер. Тот самый, где вдобавок к «Золотой», «Серебряной» и «Расписной» спальням имелся зал, где посетителей пугали механическим скелетом – этакая встряска разгоняет кровь. С собой Уильям не раз захватывал и Джеймса, о чем юноша предпочел не сообщать Лавинии, дабы не запятнать их отношения вульгарностью…
Но, по крайней мере, их с Уильямом никогда не выгоняли из школы, да еще с позором!
А все потому, что оба ни дня не проучились в Итоне.
Уильям сражался с наукой под присмотром гувернера. Джеймс был предоставлен самому себе, что не помешало ему блестяще овладеть не только латынью и греческим, но также староанглийским и арамейским – на этих языках были написаны самые интересные книги. О закрытой школе для сыновей лорд Линден даже не помышлял, поскольку слишком сильно за них боялся. Вдруг Уильям затоскует вдали от отчего дома или учителя сделают из него козла отпущения, раз учение дается ему с таким трудом? И вдруг Джеймс причинит зло своим однокашникам? Если верить балладам, такие, как он, вырывают у обидчиков глаза и развешивают на рябине. Так рисковать лорд Линден не мог.
В лавке тканей Агнесс не оказалось, и Джеймс проследовал дальше, заходя в один магазин за другим и морщась от их кичливого блеска. Приказчики, все как один, божились, что в глаза не видели рыжеволосую красавицу в платье с незабудками. Обойдя с полдюжины лавок, Джеймс расслышал голос тревоги, который прежде заглушала досада на племянника. Еще десять – и тревогу было не унять.
Агнесс исчезла, пропала без следа. Малиновка затерялась в золотой многоярусной клетке, но стоит ей только защебетать, и он тут же ее отыщет. После перелета из одного конца Англии в другой у него, полукровки, не хватит сил на еще один бросок. Зато он узнает, где она. И что она где-то есть. Живая.
«Позови меня по имени, Агнесс. Я не смогу появиться в тот же миг, но хотя бы кэб возьму. Где же ты?»
Она молчала.
2
За всю дорогу до Букингемского дворца, занявшую, впрочем, не более десяти минут, Агнесс рассмотрела каждую ворсинку на муфте королевы. Мех влажно блестел, отсыревший из-за тумана, но Агнесс все равно казалось, что с муфты стекает морская вода… как со шкуры Мэри.
Кроме муфты, смотреть было не на что. Поднять на супругов глаза Агнесс не смела, а стоило ей зажмуриться, как возникало страшное видение: вот монах отделяется от того, второго, как своенравная тень, вот хватает его за плечи, вот…
Ландо окутало насыщенное, непроницаемое молчание, и от него отскакивал даже цокот копыт. Королева была погружена в свои думы, принц же посматривал на девушку многозначительно и зловеще. Ему не нравится, что она сидит в его присутствии, смекнула Агнесс, но вставать было поздно. Стоя в открытом экипаже, она выглядела бы еще нелепее и рассердила бы принца еще больше.
Прежде Агнесс доводилось видеть венценосных супругов лишь отлитыми из фарфора. Каждая гостиная в Линден-эбби могла похвастаться статуэткой королевы, а на каминной полке миссис Билберри от королевских особ так просто рябило в глазах. В центре полки, там, где треснула штукатурка, красовался Альберт, по его левую руку Виктория гладила упитанного льва, по правую – она же баюкала на коленях дитя. Фарфоровая группа всегда вгоняла Агнесс в смущение, уж очень довольно улыбался принц-двоеженец.
Кто бы мог подумать, что в жизни он так скован, так неласков! И что у него такой сильный немецкий акцент. Два года в Англии живет, мог бы уже заговорить по-человечески.
Девушка вздохнула, когда экипаж остановился во внутреннем дворе, хотя прошло еще несколько минут, прежде чем лакеи, ступая торжественно, отворили двери. Агнесс покинула ландо последней и долго топталась на месте, пораженная величием дворца. Дымчато-серый, его фасад почти сливался с небом и казался выстроенным из затвердевшего тумана.
Тем временем королева перебросилась парой слов с офицером в высокой медвежьей шапке. «В Зеленую гостиную», – донеслись до Агнесс обрывки их разговора, но консорт, подхватив супругу под руку, настойчиво повел ее в покои. Королева, похоже, позабыла про свою гостью, зато к ней обернулся принц. Черты его отличались строгой правильностью, как у статуи греческого бога, хотя еще ни одна статуя не смотрела на нее так враждебно. «Тебе оказана милость, – читалось в его взгляде. – Не забывай об этом ни на минуту».
Офицер подробно расспросил ее о семье, уточнил адрес особняка Линденов, который Агнесс давно уже выведала у экономки, и перепоручил ее заботам двух гвардейцев. Под их конвоем девушка вошла во дворец и поднялась по грандиозной лестнице на второй этаж. Раздвоенная лестница напоминала подкову, но вряд ли сулила удачу. Устилавший ступени ковер показался Агнесс жидким, как разлитое клубничное варенье – туфельки вязли в нем, и каждый шаг давался с трудом. Перила дрожали перед глазами, сливаясь в нестерпимо яркое золотое марево. Ах, до чего же тошно!
Как бы ни хотелось Агнесс убедить себя, что она тут ни при чем, так, мимо проходила, но страх только нарастал. Не зря подруги по пансиону пугали, что когда-нибудь ее будут топить, как ведьму! Но лучше уж идти ко дну, связанной по рукам и ногам, чем краснеть в присутствии Альберта. Ведь он грозился самолично ее допросить. В привидения принц не верит, значит, будет смотреть на нее, как на умалишенную, и неторопливо, педантично, со знанием дела вынимать из нее душу.
Снедаемая недобрыми предчувствиями, мисс Тревельян уже не смотрела по сторонам и вздрогнула от неожиданности, когда перед ней распахнулись двери. По кивку гвардейца вошла в комнату, а когда оглянулась, то увидела лишь свое лицо, такое перепуганное, что на щеках проступили бледные осенние веснушки.
Двери внутри гостиной были зеркальными, и оттого комната казалась еще просторнее. Все здесь было зеленым: и обои на стенах, и обивка кресел, чьи позолоченные львиные лапы впивались в зеленый же ковер, и экран у камина. Полуприкрыть глаза – и окажешься на опушке леса. Золотое шитье на гардинах блистало, как блики солнца среди листвы, а хрустальные люстры обрушивались с потолка застывшим водопадом. Поневоле Агнесс напрягла слух, ожидая, когда же защебечут птицы, но в гостиной было тихо.
Тишина подействовала на девушку умиротворяюще. Агнесс присела на краешек кресла и просидела так час, а может, и два, как вдруг застекленные двери отворились. В Зеленую гостиную прошествовала королева.
Агнесс чуть не вскрикнула от радости, когда вместо принца за ней, прихрамывая, вошел пожилой джентльмен. Наверное, в молодости он был высок и статен, но годы не пощадили его фигуру: из-под лоснящегося фрака выпирал живот, а стоячий воротничок, подвязанный бордовым шейным платком, не мог скрыть обвисшие щеки. Да и крупный, чуть загнутый нос с возрастом сделался хищным. Но более всего поражали его брови: густые и седые, как побелевшие от мороза заросли терновника, они так и лезли ему в глаза, заставляя щуриться.
– Ах вы, негодник! Вы заставили меня ждать! – распекала его королева и топнула ножкой, но не во гневе, а как будто поддразнивая.
Ее спутник выпятил грудь.
– Ваше величество! Джентльмен не может потратить менее получаса на одевание к ужину, а прием во дворце… х-м-м… требует куда большей элегантности. Я хотел произвести благоприятное впечатление.
– Вам это удалось. Похоже, вы все еще помадите волосы «имперским кремом Арнольда».
Она уже протянула руку, чтобы потрогать его клочковатые бакенбарды, но опомнилась и указала гостю на кресло у камина. Сама же присела на диван и разгладила складки синей тафты, такие жесткие, что они топорщились зигзагами.
– Только брови вы перестали подкрашивать.
– Виноват, мадам. В следующий раз явлюсь при всем параде. – Джентльмен поскрипывал креслом, устраиваясь поудобнее. – Не пеняйте старику за то, что он отвык от придворной жизни. Наши встречи стали так редки с тех пор, как я оставил пост. И с тех пор, как в жизни моей королевы произошли… гм-м… некоторые изменения.
Говорил он в нос, а «р» произносил неразборчиво, почти как «в» – «павад», «коволева». То был выговор, присущий аристократам из среды вигов, их потайной язык, который высмеивали сатирики. У Агнесс имелись свои причины, чтобы ненавидеть светский акцент. Именно так разговаривал с ней барон Мелфорд, пока Агнесс не заманила его во флакон из-под духов. Наверное, он до сих пор проклинает ее со дна озера, манерно растягивая слова…
Речь джентльмена не понравилась и королеве, но по другой причине.
– Неужели вы дуетесь на меня, мой милый друг? – Меж ее бровей пролегла морщинка, но тут же разгладилась. – Если так, то мне нечем оправдаться, кроме того, что только в замужестве я обрела счастье. Я не стыжусь делать это признание в присутствии моей гостьи. Вот вы хотите выйти замуж, Агнесс Тревельян?
Агнесс еще только выпрямлялась из глубокого реверанса.
– О да, ваше величество! Больше всего на свете!
– Достойное желание. Видите: мы, женщины, думаем одинаково. Нам ни к чему громкие права, завоевания, какие-то свершения в науке. Наше счастье – в семье.
– Лучше не скажешь, мадам, – почтительно склонил голову старик.
– Что же до вас, мой добрый друг, у меня к вам просьба. Побеседуйте с моей гостьей. Она стала свидетельницей ужасного происшествия, но вы сумеете ее и успокоить, и разговорить. А когда прибудет ее дядя, Джеймс Линден, поговорите и с ним тоже.
– Вы вызвали меня только ради этого? – спросил он разочарованно.
– Не только, – улыбнулась королева. – Я скучала по вам, милый лорд М., и мне очень жаль, что ужасное происшествие омрачает нашу встречу. Я приму вас, как только вы освободитесь.
– Буду счастлив вновь послужить моей государыне.
Он поднялся, чтобы проводить ее поклоном, и долго еще стоял, прислушиваясь к затихающим шагам. Правой рукой он цеплялся за подлокотник, и Агнесс отметила, как сильно она дрожит. Левая висела безвольно, и жизни в ней было не больше, чем в рукаве фрака.
Так вот он кто, опомнилась Агнесс. Уильям Лэм, лорд Мельбурн. Легендарный премьер-министр, в честь которого назван город в Австралии. Он занимал высокий пост, когда Виктория взошла на престол, и он же ввел ее в курс всех дел, обучил всем премудростям политики. Не так давно Агнесс слушала о Мельбурне на уроках, а теперь ощущала на себе его испытующий взгляд.
– Нуте-с, мисс Тревельян, поведайте-ка мне, что в вас такого особенного, – неторопливо заговорил вельможа.
– Простите, милорд?
Мельбурн принадлежал истории. Это ведь все равно, как если бы к ней обратился Юлий Цезарь, ну или хотя бы Оливер Кромвель.
– Экхмм… Сами рассудите: моя покойница-жена, леди Каролина, любила приводить в дом бродяжек. Пичкала их сластями, обряжала в восточные костюмы, забавлялась с ними, как с куклами. Однако… гмм… фривольная филантропия не свойственна ее величеству. Так чем же вы ее заинтересовали, милое дитя, раз вы во дворце, а не в околотке? Что в вас особенного?
– Я вижу привидения, – созналась Агнесс.
Карие глаза под седыми бровями заблестели, как желуди, упавшие в заиндевевшую траву.
– Кхм… многообещающее начало, – пожевал губами Мельбурн. – Нельзя ли подробнее?
3
Дома Джеймса ожидало еще одно потрясение. В фойе по обе стороны двери стояли навытяжку гвардейцы в алых мундирах. По двум рядам пуговиц, пришитых попарно, и красной кокарде на медвежьих шапках Джеймс определил, что принадлежали они к полку Колдстрим. Королевский караул. Но здесь-то они что позабыли?
Третий гвардеец, капитан, о чем свидетельствовала роза на эполетах, замер перед кушеткой, на которой, согнув ногу в колене, возлежал лорд Линден.
– …но самым примечательным директором Итона был Николас Удалл, живший в XVI веке, – вещал сиятельный племянник. – Вместе с двумя учениками он украл школьное серебро и снес ростовщику…
Рука в белой перчатке стискивала эфес. Судя по тому, как подергивались черные завитые усы, офицер прилагал все усилия, чтобы не выхватить саблю из ножен и не обрушить мальчишке на темя, пусть и плашмя. Каждое слово лорда Линдена увесистой каплей падало в чашу его терпения.
– Чарльз!
Мальчик вскочил и отвесил поклон, но его учтивость не смягчила опекуна.
– С тебя глаз нельзя спускать! Что ты успел натворить, раз за тобой присылают королевских гвардейцев? Полицию еще понятно, но гвардейцев?
– Не за мной, сэр, а за вами.
– Что? – опешил мистер Линден.
– Кузина Агнесс попала в переплет. Сейчас вас отвезут к ней в Тауэр, – посочувствовал племянник. – Но я буду носить вам передачи.
– Не в Тауэр, а в Букингемский дворец, – устало сообщил капитан гвардии. – Извольте следовать за нами, но имейте в виду – дело строжайшей секретности. А вам, юный сэр, надлежит тотчас забыть об увиденном.
– Сделать сие будет сложно, ибо память у меня остра, – повинился Чарльз. – Впрочем, ничто так не притупляет память, как бутылка мозельского в ресторане «Веррей».
Сколько бы времени ни провел капитан в компании лорда Линдена, этого хватило, чтобы надломить его волю. Избегая смотреть на подчиненных, он протянул мальчику монету в один фунт. То была малая плата за избавление от лекции по истории Итона.
– Надеюсь, деньги не из казны. Не из моих, стало быть, налогов, – процедил Джеймс, следуя за гвардейцами.
Но от сердца отлегло: Агнесс жива. Ему еще предстояло выяснить, как вместо галантерейной лавки она попала во дворец, но, учитывая ее дар мгновенно заводить знакомство с самой знатной особой в округе, удивляться тут нечему.
4
Букингемский дворец порадовал его новой отделкой фасада и тем, что наконец-то был убран купол, похожий на перевернутый таз для умывания. В покоях дворца скромному пастору еще не доводилось бывать, но даже парадная лестница его не впечатлила. Чересчур помпезно. И до мраморных ли колонн ему было, если все мысли занимала Агнесс? Уж не положила ли на нее глаз королева? Одно дело – представление ко двору, ритуал важный, но ни к чему не обязывающий, и совсем иное – личный интерес королевы. С ее приятными манерами и пристрастием к рукоделию Агнесс стала бы хорошей фрейлиной, но так просто он ее никому не отдаст.
«Агнесс, я тебя не выпущу…»
Гвардейцы были так же словоохотливы, как медведи, чьи шкуры пошли на их высокие шапки, поэтому Джеймс предпочел не тратить времени на расспросы. Обнадеживало, что никто из них, с виду выходцев из простого народа, не сплевывал украдкой через плечо. Значит, подробности биографии пастора им неизвестны. Но как только перед Джеймсом распахнулись двери в Зеленую гостиную, тревога выпустила когти – не один за другим, а все сразу. Агнесс он заметил моментально: она притаилась в углу гостиной, а рядом с ней в кресле развалился тучный старик, и это был…
– Мистер Линден? Несказанно рад встрече. Я Уильям Лэм…
– …второй виконт Мельбурн. Не трудитесь представляться, сэр, я вас узнал, – проговорил Джеймс, подходя поближе к Агнесс, которая так и потянулась к нему навстречу. Обнял ее за плечи. Шаль промокла насквозь, и только сейчас он заметил, какой тонкой была ткань ее домашнего платья.
Несколько минут спустя простуда казалась ему наименьшей из опасностей, подстерегавших воспитанницу.
– Что ж, не будем тратить время на приветствия и… экхмм… вернемся к делу, – как ни в чем не бывало, продолжил бывший премьер.
Рот его был скошен влево, потому к светскому сюсюканью примешивалось еще и кряхтение. Не так давно он перенес удар, догадался Джеймс, стараясь не думать о мокрой подушке, с которой, едва шевеля губами, проклинал его лорд Линден. Старый граф был крепок, как столетний дуб, но удар расколол его надвое, превратил в трухлявую корягу. Мельбурн оказался прочнее.
– Какое дело вы имеете в виду, милорд?
– Да то самое, о котором мы толковали с вашей племянницей. У мисс Тревельян есть дар рассказчика. Я бы посоветовал ей описать свои впечатления в романе, хотя… гм… опубликовать сочинение пришлось бы под мужским псевдонимом. Тема уж больно неделикатна.
Агнесс обратила к Джеймсу встревоженное личико, и от негодования тот не сразу подобрал слова.
– Вы допрашивали мою племянницу?
Мельбурн поморщился. Кустистые, невероятно густые брови сомкнулись, как два атакующих мамонта.
– Допрашивал! Что за казенщина, право слово. Мы… кх-м… просто беседовали, сэр, беседовали о вечном. О душах.
– Неупокоившихся, надо полагать? – вздохнул Джеймс, не забывая поглаживать Агнесс по плечу. Она-то не виновата, что призраки слетаются к медиуму, как скворцы на созревшую вишню.
– О ком еще? Мисс Тревельян, дружочек, расскажите дяде, что вы увидели сегодня поутру.
И Агнесс заговорила, широко распахивая глаза и заправляя за уши выбившиеся из прически пряди. Она волновалась, но, судя по тому, как гладко текла ее речь, эту историю она пересказывала не единожды. Чем больше Джеймс узнавал о ее злоключениях, тем мрачнее становился, а когда Агнесс упомянула Грин-парк, он убрал руки за спину, потому как правая уже начала описывать дугу, словно взмахивая невидимым кнутом. Сколько ударов потребуется, чтобы подчинить себе эту тварь? Дюжины, пожалуй, не хватит…
Постойте-ка!