На всякий случай он уточнил у пилота название, и тот ответил, что так оно и есть.
Сколько же по стране этих «бирюзовок» и «зуевок»?
Иногда протодьякону казалось, что в незапамятные времена всего сотня-другая энтузиастов отправилась гулять по Руси и крестить населенные пункты, беззаботно и незатейливо нарекая их собственными именами.
- Там всего одна улица, - сказал вертолетчик. - Она и главная, и второстепенная.
Пятая изба слева, в ней живет некто Ступников, он же просто Ступа.
Ступа и есть ваш проводник. Как-нибудь договоритесь.
- Он точно не в курсе?
Пилот пожал плечами:
- Во всяком случае, я с ним на запретные темы не беседовал. Не должен быть в курсе. Здешний люд вообще не отличается любопытством, потому что так спокойнее.
Слишком много происходит непонятного - пусть не здесь, подальше. Ступе важнее, чтобы вы с ним душевно расплатились.
- Душевно - это как понимать?
- Так и понимайте. Поторгуйтесь для порядка, но не обижайте. Уступите.
- У меня фонды так себе…
- Ничего, вполне достаточно. Я уверен. Здесь не столица, цены разумные. Да и кто знает…
Пилот резко замолчал.
- Ну, продолжайте, - предложил ему Челобитных. - Что вы хотели сказать? Что деньги мне больше могут и не понадобиться?
Тот вытряхнул из пачки сигарету, закурил. Поразмыслил, прежде чем ответить.
- Думаете, вы первый уфолог, рвущийся в Зуевку?
Протодьякон поморщился, отгоняя от себя клубы дыма. Он терпеть не мог табака, да и пил редко.
- Думаю, что нет.
Слово «уфолог» пилот произнес необычно, словно заключал его в кавычки.
Челобитных пристально посмотрел на него, безответного:
- Или… вы хотите сказать, что остальные уфологи были такими же уфологами, как я?
Пилот закатил глаза:
- Я этого не говорил.
- Но подразумевали? Вы же знаете, кто я; выходит, я - не первый? Здесь были до меня и другие ликвидаторы?
- Я не знал, что вы ликвидатор, - отозвался тот. - И не хочу знать, вы совершенно напрасно передо мной раскрываетесь. Я знал только, что вы из Службы.
Что ж - признание очевидного мне вряд ли чем-то грозит: да, вы не первый. Ваши люди наведывались сюда неоднократно.
Эта новость неприятно удивила протодьякона. Почему в Инквизиции ему не сказали об этом ни слова?
- И что с ними стало? - не удержался Пантелеймон.
На сей раз воздушный извозчик ответил охотно и быстро:
- А кто же их знает? Растворились, будто и не было их никогда.
Казалось, что этот прискорбный факт его чем-то радует. Или, вернее, не сам факт растворения, а другой - уверенность в том, что Пантелеймона поджидают и другие открытия и факты, о которых его даже не потрудились уведомить начальники-командиры.
Вероятно, пилот давно уже точил зуб на руководство - не то не доплатили ему, не то отказались повысить. В самом деле - почему он торчит в такой дыре?
Протодьякон ощутил внезапную неприязнь к этому язвительному субъекту.
- Мне пора, - сухо сказал он. - Хорошей погоды и мягкой посадки.
Пилот хохотнул:
- Благословите тогда на прощание, батюшка…
Челобитных мотнул головой:
- Статус не позволяет. Не батюшка я…
Он нацепил рюкзак и, не оглядываясь, зашагал через луг. Он слышал, как взревел двигатель, и придержал шляпу, которую едва не сорвало порывами ветра, но так и не обернулся.
Трава была высока, солнце изрядно припекало. Вокруг протодьякона вились тучи насекомых - большей частью ему незнакомых, но, несомненно, лютых и голодных. Он отмахивался, не желая до поры надевать накомарник. Если он спасует здесь, на лугу, то каково ему будет в лесу, во власти таежного гнуса?
Почему-то именно гнус возбуждал в нем наибольшую озабоченность, словно и не существовало в природе никаких аномалий и тайн, могущих оказаться куда страшнее.
Перспектива обманчива; Пантелеймону мерещилось, что до Бирюзова рукой подать, однако он шел и шел, а деревня как будто и не приближалась. Впору было заподозрить, что колдовство уже началось, и луг проклят, а до людей не дойти никогда. И пес паршивый, вертолетчик об этом, разумеется, знал, потому и радовался. Ослепло начальство, что ли? Гребут в помощники неизвестно кого, всякую сволочь…
Под самозабвенный стрекот цикад он ускорил шаг. И деревня вдруг выросла перед ним, словно раскаиваясь в длительной удаленности. Словно она раздумывала, подпускать к себе чужака или сохранять благоразумную дистанцию, и наконец решила, что от нее не убудет.
Насекомых стало чуть меньше, когда Челобитных ступил на главную и единственную улицу деревеньки. Очень скоро выяснилось: то, что по логике должно было находиться слева, в сознании пилота перевернулось и оказалось справа. Бог его знает, откуда он смотрел и что имел в виду.
Короче говоря, в пятой избе слева - а Челобитных зашел в деревню именно слева - никакого Ступы не было, жила там жилистая старуха, копавшаяся в огороде.
- Не оттуда зашел, - лаконично сообщила она Пантелеймону, с трудом выпрямляясь и вытирая руки о подол. И махнула, направляя пришельца подальше от себя, на другой конец селения.
- Премного благодарен, - поклонился протодьякон.
Старуха не ответила и вернулась к своему занятию.
Челобитных пошел по улице, искоса поглядывая на одинаковые, землистого цвета избы. Больше он никого не повстречал; деревня словно вымерла, и даже собаки молчали. В пятой избе по правой стороне, казалось, тоже давным-давно никто не жил - она вся покосилась, плетень повален.
«Да, не балуют Ступу, - подумал Пантелеймон. - Куда он деньги-то девает? Пьет горькую, ясное дело».
Его подозрения полностью подтвердились, когда он позвал со двора хозяев и ему никто не ответил. С тем же результатом протодьякон постучал в дверь. Когда он, толкнув ее, вошел в горницу, то обнаружил, что там царило вопиющее запустение.
Рядом с почерневшим от времени и грязи столом с объедками вместо лавки стояла вполне городская пружинная кровать.
На голом матраце, в грязной одежде и обуви храпел долговязый мужик с прыщавой физиономией - заросший и небритый. Запах в горнице висел такой, что у Челобитных перехватило дыхание.
Не спрашиваясь, он быстро прошел к окну, распахнул его. Затем поискал глазами, нашел бутыль с отравой, которая свалила предполагаемого проводника, налил полстакана и остановился, выбирая оптимальный способ воздействия.
Физический способ, конечно. Но для порядка он позвал:
- Сударь, проснитесь! Господин Ступников!
«Господин» не отреагировал и продолжал храпеть, как ни в чем не бывало. Тогда протодьякон вылил на него ковш воды, стремительно присел на кровать и принялся быстро растирать хозяину уши.
Тот гневно замычал, задвигал руками и ногами. С неожиданной ловкостью и быстротой сел, изучая Пантелеймона мутным взором.
Тот подал ему стакан и таким образом мгновенно наладил контакт и взаимопонимание.
Гадость исчезла в глотке верзилы - можно было забояться, что вот сейчас она его и добьет окончательно.
Но ничего такого не случилось. Напротив, в бесцветных глазах Ступы заиграло некое подобие разумной жизни.
- Чего надобно? - хрипло спросил пропойца. - Плесни-ка еще.
- Будет покамест, - отозвался Челобитных. - Ступников - ты будешь? - Он отбросил неуместных в данной беседе «сударя» и «господина».
- Ну, - кивнул тот нетерпеливо, поглядывая на штоф.
- Чудесно, - сказал Пантелеймон. - Или не чудесно, пока не знаю. Есть повод усомниться. Я ведь к тебе из столицы, мил человек.
Это не было правдой, но протодьякон решил повысить свой статус в глазах провинциала.
На Ступу это известие не произвело, однако, никакого впечатления.
- Так и знал, - пробормотал он.
- Что ты знал?
- Много вашего брата ездит…
- Ну и что скажешь мне, чем порадуешь? Свезешь, куда попрошу?
- Смотря куда попросишь…
- Да ты идти-то в состоянии?
- Я-то?
Ступа презрительно посмотрел на протодьякона и легко спрыгнул с кровати, прошелся гоголем взад и вперед.
Встал на носки, на пятки - будто на медосмотре. Изготовился дыхнуть, но протодьякон вовремя отпрянул и прикрылся локтем.
- Верю, верю!
- Ты не смотри, что я выпимши. И не суди. Не судите, да не судимы… -… будете, - докончил протодьякон. - С этим все ясно. Мне надобно в Зуевку.
Он умышленно назвал конечный пункт путешествия - вдруг повезет? Вдруг этот субъект с похмелья забудет о былых страхах и решит, что ему море по колено?
Может, и впрямь налить ему еще по-быстрому, чтобы мозги замутить?
Проводник, однако, был не настолько пьян и не до того деградировал с похмелья, чтобы его можно было взять просто, с налета, голыми руками.
- Исключено, - твердо вымолвил Ступа, и это прозвучало настолько необычно, на городской просвещенный манер, что протодьякон даже опешил.
Он только и мог тупо спросить:
Он только и мог тупо спросить:
- Почему?
- Проклятое место, дьявольское… - Ступа был предельно откровенен. Пантелеймон даже заподозрил его в осведомленности насчет истинной деятельности пришельца.
Иначе к чему изъясняться мистическими категориями? Впрочем, это наверняка лишь оборот речи. -… Бывал там однажды, по молодости, так неделю по лесу плутал, чуть не сдох. Кружило меня, и худо стало… С тех пор - ни ногой. Туда много пришлых ушло, и ни один не вернулся.
- А тамошние, местные? Бывают здесь?
- Может, и бывают, да я не встречал. Короче: в Зуевку не повезу. Добирайся, как хочешь.
- Ну, а ближе?
- Ближе - это как? - подозрительно спросил Ступа.
Челобитных вздохнул и назвал Крошкино - место, куда изначально и намеревался попасть.
Верзила внимательно посмотрел на него. Протодьякон перехватил этот взгляд, впитал его и с немалым удивлением признал, что хмель непостижимым образом полностью выветрился из головы проводника. На него смотрел абсолютно трезвый и подозрительный человек.
Оба помолчали. Ступников отвел глаза и взялся за стакан. Пантелеймон ему не препятствовал.
- Дальше ты скажешь, что ученый, - изрек, практически утверждая, Ступа.
- Почему же не сказать, когда оно так и есть, - пожал плечами протодьякон.
- Ну, ясное дело! Я другого и не ждал. Я только «ученых» и переправляю. И всех - только в одном направлении, обратно еще никто не попросился. Как думаешь, почему?
Неужто осели у нас, корни пустили, детишек нарожали?
- Это я уже слышал, и не раз, - терпеливо сказал протодьякон. - Наука требует жертв. Для вас же, местных, стараемся. Определив яд, можно найти противоядие.
- И это я слышал. За тарелочками охотишься?
- Как повезет. Нарисуется тарелочка - займемся тарелочкой.
- А если черт нарисуется?
«Что он все черта-то поминает? - подумал Пантелеймон. - Шила в мешке не утаишь, так? Или впрямь знает что-то?»
- Понадобится, и чертом займемся, - сказал он уклончиво.
- Ну-ну… Тысчонку попрошу с вас.
«Однако он неприхотлив», - внутренне поразился Челобитных, но вида не подал. С напускной неохотой он вынул тысячерублевую купюру, показал Ступе. Тот посмотрел на протодьякона, как на помешанного.
- Не рублей, мил человек, - голос его сделался ласковым и сострадательным.
Теперь Пантелеймон поразился по-настоящему, и на сей раз - неприятно. Однако!
Его явно ввели в заблуждение в отношении аппетитов таежных жителей.
- А не треснешь, Ступа? - спросил он тихо.
Вместо ответа проводник вытянулся на своем лежаке и прикрыл глаза.
- Пятьсот, - предложил Пантелеймон.
- Не на базаре, - сонно откликнулся Ступа.
- Шестьсот.
Проводник не ответил.
Глядя на его застывшее лицо, Челобитных понял, что торговаться бесполезно. Во сколько, хотелось бы знать, обойдется лошадь у крошкинцев? Впрочем - какое ему дело? Деньги-то не его. Другое дело, что при таких расценках их может не хватить…
- Ладно, будь по-твоему, - сказал протодьякон. - В рублях по курсу сойдет?
- По продажному, - уточнил Ступа, уничтожая иллюзию крепкого сна.
- Откуда тебе его знать-то, продажный курс? - осведомился Пантелеймон, отсчитывая деньги. - У вас тут даже обменника нет.
- Слухом земля полнится.
- Половину сейчас, вторую - на месте, - твердо постановил протодьякон. - Давай, держи, пока дают.
Ступа резко сел и уставился на купюры. Некоторое время он что-то соображал, прикидывал, пока не принял решение в пользу гостя.
- По рукам. - Он протянул протодьякону грязную, мозолистую ладонь. Тот вяло и с некоторой брезгливостью пожал ее.
- Ну, пошли, - пригласил Ступа, сгребая деньги и пряча их в карман.
- Что - прямо сейчас? Так вот сразу?
- А чего волынить? - усмехнулся проводник. Он скинул башмаки, роняя попутно комки засохшей грязи, пересек комнату, влез в огромные болотные сапоги. - Обувка-то подходящая у тебя имеется, господин ученый?
Пантелеймон кивнул на свои ботинки с высокой шнуровкой.
- Полагаю, что эти сойдут.
Ступа покачал головой:
- Дело хозяйское. Только речка у нас резвая, непослушная. Запросто можно и навернуться, уже доводилось.
- Переживу. У тебя, небось, и прокат обуви налажен? Я не миллионер, братец.
Уфологи на что живут? На благотворительные взносы…
Проводник засмеялся:
- Прижимистый вы народ, ученые!
- Так мы даже не на бюджете, у нас как бы самодеятельность… Все на голом энтузиазме, своими кровными расплачиваемся. Нас Академия наук не содержит - а хоть бы и содержала, она сама нищая…
- Да это понятно. Я что хочу сказать - напрасно жмешься. Деньги тебе, скорее всего, больше не понадобятся.
- Не каркай, - поморщился протодьякон. - Не твоего ума это дело. Лошадь мне что, за красивые глаза одолжат?
- Нет. - Ступа в очередной раз усмехнулся и надел брезентовую куртку. - Лошадь тебе в Крошкино вообще никто не одолжит - ни за деньги, ни за красивые глаза.
- Ну, продадут, - уже почти безнадежно сказал протодьякон.
- И не надейся, не продадут.
- Куркули, - раздраженно пробормотал Пантелеймон. Любовь к крестьянству выветривалась из него с поразительной скоростью.
- Да не куркули, а просто нет там давно лошадей.
- Куда же они подевались?
- Кто их знает. Я ведь неспроста запросил с тебя эту тыщу. Скоро не будет разницы - что Зуевка, что Крошкино… А потом и до нашего Бирюзова дело дойдет.
Наверное, в последний раз туда еду. Жизнь дороже…
- Какое дело-то? Объясни, а то все загадками про чертей да проклятия.
- Ты сам знаешь, - уверенно ответил Ступа.
Он произнес это так, что возражать ему не хотелось и не имело смысла.
Пантелеймон сдался.
- Хочешь сказать, что уже докатилось и до Крошкино?
- Ага, - Ступа распахнул дверь и замер на пороге. - Похоже на то… Пошли, а то до ночи не управимся.
- А так, что, управимся?! Я слышал - по реке туда целый день…
- Чуток поменьше.
Проводник направился к скособоченному сараю, и Пантелеймон послушно потащился за ним, не желая стоять во дворе без дела. Он должен видеть все своими глазами, каждую мелочь.
В сарае царили разгром и запустение. Любопытно, на что именно этот фрукт потратит деньги? Ведь не на самогонку же, он сам ее гонит - в темноте Челобитных приметил аппарат. Впрочем, это его не касается.
В сарае пробыли недолго, Ступа зарулил туда за веслами.
- Помочь?
- Отдыхай, ученый. - Ступа легко, словно перышки, уложил весла на плечо.
Пантелеймон пожал плечами - как угодно.
- Что ж ты - обратно ночью поплывешь?
- Лучше ночью по речке, чем в Крошкино на сеновале.
Больше протодьякон его ни о чем не спрашивал, видя, что Ступа предпочитает туманно намекать на разного рода жуткие последствия, при этом ни слова не говоря о причинах. Ладно, он сам разберется - на то и послан.
Беседа себя исчерпала. В молчании они двинулись назад по главной улице - тем же путем, каким протодьякон недавно пришел к проводнику. Ничто не изменилось, Бирюзово казалось вымершим или покинутым. Челобитных старательно раздувал ноздри, пытаясь что-нибудь обнаружить в местной атмосфере, какую-нибудь необычную примесь.
Называясь ученым, он не так уж грешил против истины. Да, он хранитель веры, ликвидатор, но, прежде чем думать о потустороннем, необходимо полностью исключить явления вполне материальные. Загвоздка в том, что он до сих пор не знает самой сути этих явлений. Ему приходится довольствоваться одним лишь сообщением Виссариона о подозрительном Павле Ликторе, который якобы вервольф.
Пусть так, пусть даже вервольф - один-единственный оборотень, в существование которого верилось не без труда, все равно не смог бы навести ужас на целую область. Здесь явно кроется что-то еще. …Вскоре они покинули деревню, свернули направо, где начинался подлесок. Вокруг Пантелеймона вновь закружила туча насекомых, почувствовав свежатину, - непривычного к укусам, изнеженного горожанина. Он шествовал в облаке и невольно завидовал проспиртованному Ступе, которого эти твари почти не беспокоили.
В конце концов, протодьякон, не выдержав, остановился, распустил узел на рюкзаке и извлек накомарник. Ступа, обнаруживший, что шагает один, тоже замедлил ход, оглянулся и снисходительно хмыкнул.
- Уже?
- Что - уже? - мрачно осведомился Пантелеймон.
- Уже прячешься, - с нездоровым удовольствием констатировал проводник. - А хотел до Зуевки переть лесом; да здесь же по сравнению с теми местами - ерунда, курорт.
Вот там тебе туго придется, и накомарник не спасет. Знаешь, какие комарики там летают? Вертолеты, иначе не назовешь!
- Умеешь ты настроение поднять, - сказал протодьякон. Впрочем, что бы ни говорил Ступа, а в накомарнике идти легче. - Далеко еще до твоей речки?
- Да вот же она, - Ступа указал узловатым пальцем в сырой и сумрачный ельник.