Итак, они трогаются с места, но неожиданно, в последний момент, вмешивается Старый Док. Он говорит:
— Погодите, ребята, так делать нельзя. Прежде всего у нас же есть законы...
— Плевать я на них хотел, — говорит Фред (прирожденный смутьян, к тому же с некоторой придурью).
— ..и, не говоря уж о законах, это может просто представить слишком большую опасность для вас.
— Мы с Фредом не из пугливых, — говорит доблестный Герби. — Может, зам, Док, лучше сходить в кино или еще куда. А этим займутся настоящие парни.
— Я не имел в виду непосредственную опасность для нашей жизни, — презрительно говорят Старый Док. — Я страшусь разрушения нашего города, гибели наших близких, уничтожения нашей культуры.
Герби и Фред останавливаются.
— Да о чем вы говорите, Док! Всего-то один вонючий инопланетянин. Пырнуть его ножом — так небось загнется не хуже нашего.
— Дураки! Schlemlels![1] — громогласно негодует мудрый Старый Док. — Конечно, вы можете его убить? Но что будет потом?
— А что? — спрашивает Фред, прищуривая свои выпученные серо-голубые глаза.
— Идиоты! Cochons![2] Думаете, у этих инопланетян только один корабль? Думаете, они не знают, куда направился этот парень? Вы же должны соображать, что там, откуда он прилетел, полно таких кораблей и что там будут не на шутку обеспокоены, если его корабль не объявится в срок; и, наконец, вы должны соображать, что, когда они выяснят причину задержки, они разъярятся, кинутся сюда и разнесут здесь все в пух и прах.
— С чего это я должен так предполагать? — спрашивает слабоумный Фред, — Потому что сам ты на их месте поступил бы точно так же, верно?
— Может, в таких условиях я бы так и поступил, — говорит Фред с глуповатой ухмылкой. — Да, как раз такую штуку я и смог бы сделать. Но послушайте, авось они-то этого не сделают?
— Авось, авось, — передразнивает Старый Док. — Зияешь, малыш, мы не можем ставить все на карту, рассчитывая на твое дурацкое «авось». Мы не можем позволить себе убить этого инопланетного парня, надеясь на то, что авось его соплеменники не сделают того, что сделал бы на их месте любой нормальный человек, а именно — не сотрут нас в порошок...
— Что ж, возможно, этого делать нельзя, — говорит Герби. — Но, Док, что же нам можно сделать?
— Просто подождать и выяснить, что ему нужно.
Глава 2
Согласно достоверным данным сцены, очень похожие на эту, разыгрывались, по крайней мере, раз тридцать или сорок. Обычно результатом их была политика выжидания. Иногда посланца Земли убивали до того, как будет услышан голос здравого смысла, но за подобный риск Джексону и платили.
Всякий раз, когда убивали посланца, следовало возмездие, быстрое и ужасное в своей неотвратимости. Конечно, делалось это не без сожаления, потому что Земля была крайне цивилизованным местом, где привыкли уважать законы. А ни одна цивилизованная нация, придерживающаяся законов, не любит пачкать руки в крови. Люди на Земле и в самом деле считают геноцид делом весьма неприятным, и они не любят читать о нем или о чем-либо подобном в утренних газетах. Конечно же, посланников нужно защищать, а убийство должно караться — это все знают. Но все равно неприятно читать о геноциде, попивая свой утренний кофе. Такие новости могут испортить настроение на весь день. Три-четыре геноцида, и человек может так рассердиться, что отдаст свой голос другому кандидату.
К счастью, основания для подобных неприятностей возникали не часто.
Инопланетяне обычно соображали довольно быстро. Несмотря на языковой барьер, они понимали, что убивать землянина просто нельзя.
А затем, позже, они понемногу усваивали все остальное.
Горячие головы спрятали свои ножи. Все улыбались, только Джексон скалился, как гиена. Инопланетяне грациозно жестикулировали руками и ногами. Возможно, это означало приветствие.
— Что ж, очень приятно, — сказал Джексон и, в свою очередь, сделал несколько изящных телодвижений. — Ну вот я и чувствую себя как дома. Почему бы вам теперь не отвести меня к своему вождю, не показать мне город и все такое прочее? Потом я засяду за этот ваш язык, разберусь с ним и мы немножко потолкуем. А после этого все будет идти как нельзя лучше. En avan[3].
С этими словами Джексон быстро зашагал в направлении города. Немного поколебавшись, его новоявленные друзья последовали за ним.
Все шло по плану.
Джексон, как и все другие специалисты по установлению контактов, был на редкость одаренным полиглотом. Основным оборудованием ему служила его собственная эйдетическая память и обостренный слух, позволяющий различать тончайшие оттенки звучания. Что еще более важно, у него были поразительные способности к языкам и сверхъестественная интуиция на значение слов. Когда Джексон сталкивался с непонятным языком, он быстро и безошибочно вычленял значащие единицы — основные «кирпичики» языка. В предложении он с легкостью выделял информационную часть, случаи модального употребления и эмоциональную окраску. Его опытное ухо сразу же различало грамматические явления. Приставки и суффиксы не затрудняли его: порядок слов, высота тона и удвоение были детской игрой. О такой науке, как лингвистика, он знал не слишком много, но ему и не нужно было слишком много знать. Джексон был самородком. Наука о языке была разработана для того, чтобы описывать и объяснять то, что он и без нее интуитивно понимал.
До сих пор он еще не сталкивался с языком. которого не смог бы выучить. Он не допускал даже мысли о его существовании. Своим друзьям из Клуба Раздвоенного Языка в Нью-Йорке он часто говорил так:
— Знаете, братва, ничего такого трудного в этих инопланетных языках нет. По крайней мере в тех, с которыми я сталкивался. Говорю вам это совершенно откровенно. Хочу сказать вам, ребята, что человек, который может изъясняться на кхмерском языке или сиукском наречии, не встретит слишком много затруднений там, среди звезд.
Так оно и было до сих пор...
Когда они прибыли в город, Джексону пришлось вынести множество утомительных церемоний. Они растянулись на три дня — явление вполне закономерное, ведь не каждый день приходилось принимать гостей из космоса. Поэтому, совершенно естественно, каждый мэр, губернатор, президент и ольдермен, а вдобавок еще и их жены хотели пожать ему руку. Их вполне можно было понять, но Джексон терпеть не мог пустой траты времени. Его ждала работа, временами не очень приятная, и чем раньше он за нес возьмется, тем скорее кончит. На четвертый день ему удалось свести на нет официальную дребедень. Именно в этот день Джексон серьезно взялся за местный язык.
Язык, как скажет вам любой лингвист, — несомненно, самое прекрасное из всех существующих творений человека. Но прекрасное нередко таит в себе опасность.
Язык можно удачно сравнить со сверкающей, вечно меняющейся поверхностью моря. Никогда не знаешь, какие скалы могу прятаться в его ясных глубинах. Самые прозрачные воды скрывают самые предательские мели.
Джексон был готов к любым трудностям, но поначалу он их не встретил. На основном языке (хон) этой планеты (На) говорило подавляющее большинство ее обитателей («Эн-а-То-На» — буквально: людей с планеты На, или наянцев, как для себя окрестил их Джексон). Язык хон показался ему несложным. Каждому понятию соответствовало лишь одно слово или словосочетание, и в этом языке не было слияния. соположения или агглютинации. Сложные понятия выражались через сочетания простых слов («космический корабль» у наянцев звучал как «хо-па-айе-ан» — корабль, летающий во внешнем небе). Таким образом, у хона было очень много общего с такими земными языками, как китайский и аннамитский. Высота тона служила не только для различения омонимов, но также могла иметь и позиционное употребление, где она выражала оттенки «воспринимаемого реализма», физического недомогания и три категории предвкушения чего-то приятного. Все это было умеренно интересным, но не представляло особой сложности для знающего лингвиста.
Конечно же, заниматься языком вроде хона было довольно нудным делом, потому что приходилось учить на память длинные списки слов. Но высота тони и порядок слов были вещами довольно любопытными, не говоря уже о том, что без них невозможно было понять ни единого предложения. Так что в целом Джексон был вполне доволен и впитывал язык, как губка воду.
Прошло около недели, и для Джексона наступил день законной гордости. Он смог сказать своему наставнику — С прекрасным и приятным добрым утром вас: самый достойный уважения и почитаемый наставник, и как ваше благословенное здоровье в этот чудесный день?
— Примите мои самые ирд вунковые поздравления! — ответил наставник с улыбкой, полной глубокого тепла. — Дорогой ученик, ваше произношение великолепно! В самом деле, решительно горд нак! И вы понимаете мой родной язык почти совсем ур нак тай.
Джексон весь просиял от похвал доброго старого наставника. Он был вполне доволен собой. Конечно, он не понял нескольких слов: ирд вунковые и ур нак тай звучали несколько незнакомо, но горд нак было совершенно неизвестным. Однако ошибки для любого новичка были делом естественным. Того, что он знал, было достаточно, чтобы понимать наянцев и чтобы они понимали его. Именно это и требовалось для его работы.
В этот день он вернулся на свой корабль. Люк оставался открытым со дня его прилета, но Джексон не обнаружил ни единой пропажи. Увидев это, он с сожалением покачал головой, но не позволил себе из-за этого расстраиваться. Наполнив карманы различными предметами, он неторопливо зашагал назад, в город. Он был готов приступить к заключительной, наиболее важной части своей работы.
Глава 3
В центре делового района, на пересечении улиц Ум и Альретто, он нашел то, что искал: контору по продаже недвижимости. Он вошел и его провели в кабинет мистера Эрума, младшего компаньона фирмы.
— Замечательно, просто замечательно! — сказал Эрум, сердечно пожимая ему руку. — Для нас это большая честь, сэр, громадное, истинное удовольствие. Вы собираетесь что-нибудь приобрести?
— Да, именно это я к хочу сделать, — сказал Джексон. — Конечно, если у вас нет дискриминационных законов, которые запрещают вам торговать с иностранцами.
— Здесь у вас. не будет никаких затруднений, — заверил его Эрум, — Напротив, нам доставил подлинное ораи удовольствие видеть в наших деловых кругах человека вашей далекой славной цивилизации.
Джексон подавил усмешку.
— Тогда единственная трудность, которую я могу себе представить, — это вопрос законного платежного средства. Конечно же, у меня нет ваших денег, но у меня много золота, платины, бриллиантов и других предметов, которые на Земле считаются ценными.
— Здесь они тоже ценятся, — сказал Эрум. — Вы сказали «много»? Мой дорогой сэр, у нас не будет никаких затруднений. «И никакая благл не омрачит наш мит и агл», как сказал поэт.
— Именно так, — ответил ему Джексон. Эрум употреблял незнакомые ему слова, но это не имело значения. Основной смысл был достаточно ясен. — Итак, не подобрать ли нам для начала какой-нибудь заводик? В конце концов, должен же я чем-то занимать свое время? А потом мы сможем подыскать дом.
— Это просто замечатник, — весело сказал Эрум. — Позвольте мне только пролистать свои списки... Да, что вы скажете о фабрике бромикана? Она в прекрасном состоянии, и ее легко можно перестроить на производство вора или использовать как она есть.
— А велик ли спрос на бромикан? — спросил Джексон.
— Ну конечно же, велик, даю свой мургентан на отсечение! Бромикан совершенно необходим, хотя его сбыт зависит от сезона. Видите ли, очищенный бромикан, или ариизи, используется в производстве протигаша, а там, конечно же, урожай собирают к периоду солнцестояния. Исключением являются те отрасли этой промышленности, которые переключились на переватуру тиконтена. Они постоянно...
— Очень хорошо, достаточно, — прервал его Джексон. Ему было все равно, что такое бромикан, и он не собирался иметь с ним никакого дела. Его устраивало любое предприятие, лишь бы оно приносило доход.
— Я куплю ее, — сказал он.
— Бы не пожалеете об этом, — заметил Эрум. — Хорошая фабрика бромикана — это гарвелдис хагатис, ну прямо многофой.
— Да, конечно, — согласился Джексон, сетуя в душе на скудость своего словарного запаса. — Сколько она стоит?
— Что вы, сэр, цена пусть вас не беспокоит. Только сначала вам придется заполнить олланбритную анкету. Всего несколько скенных вопросов, которые никого не нагут.
Эрум вручил Джексону бланк. Первый вопрос гласил:
«Эликироволи ли вы когда-либо мошек силически? Укажите даты всех случаев. Если таковые отсутствуют, укажите причину установленного трансгрешального состоя».
Джексон не стал читать дальше.
— Что значит, — спросил он Эрума, — эликировать мошек силически?
— Что это значит? — неуверенно улыбнулся Эрум. — Ну, только то, что написано. По крайней мере, так мне кажется.
— Я хотел сказать, — поправился Джексон, — что не понимаю этих слов. Не могли бы вы мне их объяснить?
— Нет ничего проще, — ответил Эрум. — Эликировать машек — это почти то же самое, что бифурить пробишкаи.
— Что, что? — спросил Джексон.
— Это означает — как бы вам сказать... эликировать — это очень просто, хотя, быть может, закон на это смотрит иначе. Скорбадизирование — один из видов эликации, и то же самое — гарирование мунрава. Некоторые говорят, что когда мы дрорсически дышим вечерним субисом, мы фактически эликируем, Я лично считаю, что у них слишком богатое воображение.
— Давайте попробуем «машек» — предложил Джексон.
— Непременно, — ответил Эрум с непристойным смехом. — Если б только было можно, a? — И он игриво ткнул Джексона в бок.
— Хм, да, — холодно произнес Джексон. — Быть может, вы мне объясните, что такое, собственно, «машка»?
— Конечно. В действительности такой вещи не существует, — ответил Эрум. — По крайней мере, в единственном числе. Говорить об одной мошке было бы логической ошибкой, понимаете?
— Поверю вам на слово. Тогда что такое машки?
— Ну, во-первых, это объект эликации, а во-вторых, это полуразмерные деревянные сандалии, которые служат для возбуждения эротических фантазий у религиозных фанатиков Кьютора.
— Это уже кое-что! — воскликнул Джексон.
— Только если это в вашем вкусе, — ответил Эрум с заметной холодностью.
— Я имел в виду — для понимания вопроса анкеты...
— Конечно, извините меня, — сказал Эрум, — но, видите ли, здесь спрашивается, эликировали ли вы когда-либо машек силически. А это уже совершенно другое дело.
— В самом деле?
— Конечно же! Это определение полностью меняет значение.
— Этого-то я и боялся, — сказал Джексон. — Я думаю, вы можете объяснить мне, что означает слово силически?
— Несомненно! — воскликнул Эрум. — Наш с вами разговор — с известной долей больного воображения — можно назвать силически построенным разговором.
— А, — произнес Джексон.
— Именно так, — сказал Эрум. — Силически — это образ действия, способ. Это слово означает: «духовно ведущий вперед путем случайной дружбы».
— В этом уже больше смысла, — сказал Джексон. — В таком случае когда силически эликируют машек?
— Я очень боюсь, что вы на ложном пути, — сказал Эрум. — Определение, которое я вам дал, верно только для описания разговора. А когда говорят о мошках — это нечто совершенно другое.
— А что оно значит в этом случае?
— Ну, оно означает — или, вернее, оно выражает случай продвинутой и усиленной эликации мошек, но с определенным нмогнетическим уклоном. Лично я считаю это выражение несколько неудачным.
— А как бы вы это сформулировали?
— Я бы так прямо и сказал, и к черту ложную стыдливость, — твердо заявил Эрум. — Я просто взял и сказал бы: «Данфиглирили ли вы когда-либо вок незаконным, аморальным или инсиртисным образом, с согласия брахниана или без такового? Если да, укажите время и причину. Если нет, сообщите мотивы и неугрис крис».
— Вот так бы вы это и сказали, да? — проговорил Джексон.
— Конечно, — с вызовом ответил Эрум. — Эти анкеты предназначены для взрослых, не так ли? Так почему же не взять и не назвать спиглер спиглер[4] своими спеями? Все когда-нибудь дансфигляряк вок, ну и что из этого? Ради Бога, это ведь ничьих чувств не оскорбляет. Я хочу сказать, что, в конце концов, это касается только самого человека и старой кривой деревяшки, поэтому кому какое до этого дело?!
— Деревяшки? — повторил Джексон.
— Да, деревяшки. Обыкновенной старой, грязной деревяшки. По крайней мере, так бы к ней и относились, если бы люди не вкладывали в это до нелепости много чувств.
— Что они делают с деревом? — быстро спросил Джексон.
— Делают? Да ничего особенного, если присмотреться. Но для наших так называемых интеллигентов религиозная атмосфера слишком много значит. По-моему, они не способны отделить простую исконную сущность — дерево — от того культурного волыпурнейсса, который окружает его на праздерхиссе, а также в некоторой степени и на ууисе.
— Интеллигенты — они все такие, — сказал Джексон. — Но вы-то можете отделить ее, и вы находите...
— Я не нахожу в этом ничего такого, из-за чего стоило бы волноваться. Я в самом деле так думаю. Я хочу сказать, что если смотреть на вещи правильно, то собор — это всего лишь куча камней, а лес — скопление атомов. Почему же данный случай мы должны рассматривать по-другому? Я думаю, что на самом деле мошек, можно силически эликировать безо всякого дерева. Что вы на это скажете?
— Я поражен, — сказал Джексон.
— Поймите меня правильно! Я не утверждаю, что это легко, естественно или хотя бы верно! Ведь можно заменить его на кормную грейти, и все равно все получится! — Эрум замолчал и фыркнул от смеха. — Выглядеть вы будете глупо, но все равно у вас все получится.