Вместе с тем не следует думать, что игра была показухой, в которой все получили положительные оценки. Так, командующим «игровой» 15-й армией, роль штаба которой выполнял штаб 4-й армии округа, был назначен командир 28-го корпуса генерал-майор Попов. Его решения и действия были подвергнуты резкой критике, Павлову даже пришлось поправлять комкора-«командарма». Собственно, штаб округа выполнял роль руководства учениями, штаб фронта как таковой в игре не участвовал. Учеба в ходе игр была, безусловно, полезной для штабов Западного особого военного округа. Более того, вышеупомянутый генерал-майор Кокорев в своем докладе по игре отмечал: «Сколоченность штаба фронта по сравнению с осенней полевой поездкой резко повысилась. Особенно это заметно на работе оперативного отдела, который в процессе игры показал слаженную работу командиров отдела, которые в основном являются окончившими в 1940 году академию им. Фрунзе»[37]. Мало кто из этих «академиков» мог даже представить себе, что его ждет буквально через три месяца, в июне 1941 г.
Несмотря на всю условность и учебный характер мартовской игры, она поставила один из насущных вопросов, связанных с реорганизацией Красной армии в предвоенный период. Поначалу во вводных на игру присутствовали танковые бригады. Однако решение на формирование тридцати мехкорпусов было уже принято и участвовавшие в игре представители Генштаба внесли соответствующие коррективы. Теперь в распоряжении командующих армиями были только механизированные корпуса. Это сразу же вызвало дискуссию о характере их использования. В отчете Генштаба КА по итогам учения было сказано следующее: «В процессе игры остался не совсем ясным вопрос использования танковых частей для поддержки пехоты при отсутствии танковых бригад. В основном были две точки зрения: одна — при прорыве в качестве поддержки пехоты выделять стрелковым корпусам танковые дивизии и вторая — прорывать оборонительную полосу артиллерией и самой пехотой, после чего вводить МК в прорыв»[38]. В числе сторонников растаскивания мехкорпусов на поддержку пехоты был начальник штаба 10-й армии генерал-майор Ляпин. Для решения задач поддержки пехоты он выделил от каждого мехкорпуса 2-й «игровой» армии по танковой дивизии, распределив их равномерно по стрелковым корпусам ударной группировки армии. Таким образом, уже едва ли не в первой игре с новыми соединениями возник вопрос о целесообразности ликвидации видового разнообразия механизированных частей Красной армии. Однако эти «сигналы снизу», к сожалению, в расчет при формировании мехкорпусов приняты не были.
Помимо трудностей, возникших с использованием танковых частей и соединений, шероховатости возникли в отработке действий еще одного рода войск — авиации. Тогдашний командующий 3-м дальнебомбардировочным корпусом Скрипко в своих мемуарах подверг проводившуюся игру резкой критике. Он писал:
«Мне была непонятна цель подобной военной игры, проводимой после совещания в Москве, где обсуждались очень конкретные практические задачи. И свои соображения я откровенно высказал генералу И.И. Копцу и заместителю руководителя игры начальнику штаба ВВС округа полковнику CA. Худякову. Но план менять не стали. Такой жизненно важный вопрос, как организация взаимодействия дальних и фронтовых бомбардировщиков с истребителями, остался незатронутым»[39].
Нельзя не отметить, что здесь перед нами очевидное послезнание. Взаимодействие Дальней авиации с истребителями было актуально в конкретных условиях лета 1941 г., когда ТБ-3 и ДБ-3 отправляли штурмовать механизированные колонны противника днем. Последующие ночные полеты делали этот вопрос куда менее актуальным. Также Скрипко высказал недоумение относительно состава своего корпуса:
«Боевой состав корпуса руководители учений взяли не реальный, а произвольный. Чтобы десантировать одним рейсом воздушно-десантный корпус, потребовалось 1100 тяжелых кораблей ТБ-3. Именно таким количеством самолетов они и укомплектовали условно мой корпус. Должен заметить, что столько тяжелых кораблей до войны у нас вообще никогда не было. За все предшествовавшие годы промышленность смогла выпустить всего-то около 800 тяжелых бомбардировщиков ТБ-3, производство которых прекратилось еще в 1938 году»[40].
Однако в докладе по итогам игры планирование высадки и обеспечения десанта было признано удачным. Деятельность в этом направлении как штаба 10-й армии, так и штаба ВВС округа (возглавлявшегося упомянутым Скрипко полковником Худяковым) была оценена безусловно положительно. Кроме того, в докладе было сказано следующее: «Необходимо также отметить, что захват переправ и организация переправ через р. Висла потребовали большого количества транспортной и боевой авиации, в этом случае для переброски десантных частей были использованы также самолеты ДБ-3, т. к. самолетов ТБ-3 не хватало»[41]. По условиям игры в составе ВВС «восточных» числилось 9 дальнебомбардировочных дивизий, всего 2232 дальних бомбардировщика. Возможно, Скрипко на момент написания мемуаров уже не помнил, что часть функций была возложена на ДБ-3, которые в 1941 г. производились большой серией.
Мартовская игра была не единственной, проведенной в ЗапОВО в последние предвоенные месяцы. Она лишь была самой крупной. В период с 7 по 13 апреля в 3-й и 10-й армиях и с 22 по 26 апреля 1941 г. в 4-й армии прошли командно-штабные игры на тему «Армейская наступательная операция». С 4 по 6 января со штабом 21-го стрелкового корпуса и с 19 по 21 февраля со штабом 47-го стрелкового корпуса прошли командно-штабные учения со средствами связи на тему «Наступление стрелкового корпуса с производством крупных перегруппировок на поле боя». Такие же учения были проведены с 1, 4, 5 и 28-м стрелковыми корпусами. Не обойдены были также подвижные соединения. С 11 по 13 февраля со штабом 6-го кавкорпуса было проведено командно-штабное учение в поле на тему «Действия кавкорпуса на фланге армии в первоначальный период войны». С 1 по 4 апреля со штабами 6-го мехкорпуса и 6-го кавкорпуса было проведено еще одно учение в поле. На этот раз тема была «Самостоятельные действия кавалерийского и механизированного корпусов в глубине оборонительной полосы противника». Интересно отметить, что на этом учении связь между штабами осуществлялась только по радио. Так что упреки в пещерном уровне работы с радиосвязью в предвоенный период как минимум безосновательны.
Вместе с тем может возникнуть вопрос: «А об обороне-то в штабе Западного округа думали?» Ответ будет положительным. В январе на сборе высшего командного состава был заслушан доклад начальника штаба ЗапОВО генерал-майора Климовских на тему «Армейская оборонительная операция». Во время проведения мартовской игры Климовских читал доклад «Фронтовая наступательная операция». В январе в войска также была разослана летучка на тему «Ликвидация прорвавшихся танков противника». Однако специализированных учений и игр на оборонительные темы действительно не проводилось. Если, конечно, не принимать в расчет того, что в любом случае при отработке наступления командирами и командующими попутно отыгрывается оборона. Как за счет влезания в шкуру обороняющегося противника, так и за счет пассивных и подвергающихся контрударам «западных» участков фронта.
На земле, в небесах и предполье
Планы прикрытия. В период сосредоточения и развертывания войск, в период расстановки фигур на доске для грядущей шахматной партии границу предполагалось прикрывать от возможных вылазок противника быстро мобилизуемыми дивизиями приграничных армий. Задачами этих соединений было:
«а) упорной обороной полевых укреплений по госгранице и укрепленных районов: не допустить вторжения как наземного, так и воздушного противника на территорию округа; прочно прикрыть отмобилизование, сосредоточение и развертывание войск округа;
б) противовоздушной обороной и действиями авиации обеспечить нормальную работу железных дорог и сосредоточение войск;
в) всеми видами и средствами разведки округа своевременно определить характер сосредоточения и группировку войск противника;
г) активными действиями авиации завоевать господство в воздухе и мощными ударами по основным жел[езно]дорожным узлам, мостам, перегонам и группировкам войск нарушить и задержать сосредоточение и развертывание войск противника;
д) не допустить сбрасывания и высадки на территории округа воздушных десантов и диверсионных групп противника»
Не следует думать, что планы прикрытия как таковые были изобретением последних предвоенных недель. Ранее они были частью общего плана округа (будущего фронта). До определенного момента прикрытие границы и план первой операции совмещались в одном документе, но незадолго до войны было решено выделить их в отдельный документ. Суть дела это, разумеется, никак не изменило. Например, в апрельской директиве наркома обороны и начальника Генштаба в адрес Д.Г. Павлова указывалось:
«В период отмобилизования и сосредоточения войск — упорной обороной, опираясь на укрепленные районы, прочно прикрывать наши границы и не допустить вторжения противника на нашу территорию»[42].
Это вовсе не означает, что незадолго до войны советское командование вдруг опомнилось и разработало оборонительный план первой операции. План прикрытия по-прежнему ограничивался периодом от объявления мобилизации или формального начала военных действий до развертывания главных сил.
Интересной особенностью плана прикрытия ЗапОВО является использование автотранспорта для развертывания соединений. Так, в нем указывается: «24-я и 100-я стр[елковые] дивизии перевозятся в первую очередь по-эшелонно автотранспортом». Это были не единственные соединения, для выдвижения которых планировалось задействовать автомашины. Помимо них в плане присутствовала «55-я стр[елковая] дивизия перебрасывается автотранспортом и по жел[езной] дороге». Возможно, такие своеобразные решения были следствием «автобронетанкового» прошлого Павлова.
Позднее, уже после войны, бывший начальник штаба 4-й армии Западного фронта Сандалов написал: «Основным недостатком окружного и армейского планов являлась их нереальность». Однако это уже апостериорная оценка составленного до войны плана. С точки зрения сценария «внезапное нападение всеми силами» они действительно были нереальными. Если же примерять их к сценарию «война начинается, а главные силы сторон вступают в бой только спустя две недели», то планы прикрытия ЗапОВО вполне ему соответствовали.
Сандалов также пишет: «Особенно неудачно был назначен район сосредоточения по тревоге для 22-й танковой дивизии, которая дислоцировалась в Бресте, в южном военном городке южнее р. Мухавец». Здесь он опять же исходит из оценки апостериори, исходя из того развития событий, которые произошли в реальном июне 1941 г. Тогда действительно случилась катастрофа, которую описал бывший начальник штаба 4-й армии: «Неудачная дислокация 22-й танковой дивизии и неразумно запланированный выход дивизии в район Жабника привели в первые часы войны к огромным потерям в личном составе и к уничтожению большей части техники и запасов дивизии».
В предвоенном докладе о ходе укомплектования танковых корпусов мы находим совсем другие оценки. Относительно упомянутой Сандаловым дивизии сказано: «22 ТД расквартирована Брест в в/городке на базе 29 лтбр, размещение в каменных казармах и отепленных парках — хорошее и обеспечивает нормальный ход боевой подготовки»[43]. Про 33-ю танковую дивизию 11-го мехкорпуса на той же странице доклада сказано, что ее личный состав размещен в «домах, сараях и конюшнях». Далее в отчете о размещении 22-й дивизии говорилось: «Красноармейцы размещены в казармах на двухъярусных нарах. Размещение удовлетворительное». У дивизии были даже учебные классы. Про другие соединения в докладе звучали такие слова: «Остальной состав располагается в землянках» или «Красноармейцы размещены стесненно». Нередкостью при таком размещении были трехъярусные нары. Для размещения других танковых частей ЗапОВО использовались конюшни, манеж, синагога и даже «бывшая тюрьма».
Если бы план прикрытия вводился в том варианте, для которого он изначально предназначался, то 22-я танковая дивизия благополучно вышла бы на исходные позиции. Просто потому, что немецкая артиллерия по сценарию использования планов прикрытия еще не должна была выйти на позиции и тем более оказаться в готовности к открытию огня. Аналогом этой ситуации может быть объявление войны и ввод в действие планов прикрытия сразу после сообщения ТАСС от 14 июня 1941 г. Реальным 15 июня 22-я дивизия могла без помех проделать тот путь, на который сетовал Сандалов.
Однако события развивались совсем не так, как планировали в штабах особых округов и Генеральном штабе Красной армии. Приняв решение напасть на СССР, немецкое командование приложило все усилия для обеспечения внезапности нападения. Предназначенные для проведения «Барбароссы» войска были разбиты на шесть эшелонов. В первых четырех эшелонах на Восток перебрасывались только пехотные дивизии. Крупные массы пехоты без бронетехники выглядели как безобидный заслон на Востоке для прикрытия готовящегося вторжения в Англию. Советскому руководству не предъявлялось никаких ультиматумов и однозначного вывода о планах противника из донесений разведки весной 1941 г. не просматривалось.
Нарушения границы. Одной из важных частей театра абсурда последних предвоенных месяцев были нарушения воздушного пространства СССР немецкими самолетами. В частности, скандально известный советский историк 1960-х годов А. М. Некрич[44] пишет:
«С апреля 1940 г. не только пограничным войскам, но и частям Красной армии запрещалось открывать огонь по нарушителям советских воздушных границ. Германское правительство было официально об этом информировано. […] Нарушения советской воздушной границы с каждым месяцем принимали все большие масштабы. Советское правительство неоднократно заявляло германскому правительству протест. С января 1941 г. и до начала войны немецкие самолеты 152 раза нарушали советскую границу»[45].
СССР и Красная армия выступали в роли кролика, загипнотизированного удавом который парализованный страхом смотрит на своего мучителя и позволяет ему делать все, что тому заблагорассудится. Однако при этом деликатно замалчивался вопрос о том, имелись ли такие нарушения воздушного пространства Германии с советской стороны. Проще говоря, не имелось ответа на вопрос, как ситуация выглядела с другой стороны границы. На данный момент есть документы, позволяющие уверенно сказать, что границу перелетали в обе стороны. Например, 26 мая 1941 г. в суточном донесении отдела разведки и контрразведки 4-й немецкой армии сообщалось:
«Русский самолет войсковой авиации (истребитель И-16) — ясно видны русские государственные опознавательные знаки — 26.5.41 г. в 11 час. 40 мин. перелетел границу между Нарев в направлении Остроленка на высоте около 2000 м, пролетел над казармами в Войцеховице…
Русский истребитель (ясно виден советский государственный опознавательный знак) в 12 час. 10 мин. пролетел над германской территорией в районе Остров-Маз[овецкий], опустился до 50 м над городом и на высоте около 500 м перелетел через границу в районе Угниево. Время пребывания над территорией Германии составило около 5 мин.»[46].
Понятно, что это могли быть добросовестные потери ориентировки советскими летчиками в процессе выполнения учебных полетов. Отмеченные случаи, скорее всего, были заурядными ошибками в прокладке курса. Снижение же было попыткой сориентироваться. Однако летавшие над СССР немецкие самолеты-разведчики выдвигали ту же версию — потеря ориентировки.
В июне такие полеты продолжились. Так, 6 июня 1941 г. отдел разведки и контрразведки 4-й немецкой армии докладывал:
«1) 5.6.41 г. в 11 час. 58 мин. русский самолет, подойдя с севера, на большой высоте перелетел через Буг в направлении Сарнаки (40 км восточнее Седлец);
2) 6.6.41 г. между 10 час. 15 мин. и 10 час. 30 мин. 2 русских биплана типа Р-5 или P-Z на высоте около 500 м вторглись в воздушное пространство Германии на участке Коморово — Остров-Маз[овецкий] — Угниево. Время пребывания от 3 до 7 мин.»[47].
Не всегда наблюдатели могли разглядеть опознавательные знаки:
«10.6.41 г. в 10.00 час. 3 самолета из России перелетели границу рейха между Биркенберг и Штайнен и через короткое время под Биркенберг возвратились в Россию. Высота полета 1500 м. Одномоторный моноплан»[48].
Иной раз вторжения были довольно продолжительными по времени. 8 июня 1941 г. немецкий крепостной штаб «Блаурок» докладывал:
«В 12 час. 05 мин. перелетел границу русский моноплан. Направление полета: Кольно — Винчонта — Турау. В 13 час. 05 мин. самолет перелетел границу в обратном направлении»[49].
Интересно отметить, что в последних случаях речь явно идет об истребителях. Причины частой потери ориентировки пилотами-истребителями очевидны. Когда пилот не только занят пилотированием, но и вынужден прокладывать курс, ошибки неизбежны. Достоверных (по опознавательным знакам) вторжений в свое воздушное пространство советских двухмоторных самолетов немцы не отмечают.