Она закричала в страхе:
— Они бессмертные!..
Он ответил, с тяжелым вздохом сбрасывая с себя прыгнувшего на спину:
— Бессмертны только идеи… Да и то не все.
— Но они неуязвимы!
— Неуязвимы, — прорычал он, — пока не уязвишь… как следует… И бессмертны, пока живые…
Одного он с ревом поднял над головой и резко бросил на землю, но подставил колено. Монстр ударился спиной, как о валун. Сочно хрустнуло, Барвинок отпрянула и стояла, трепеща всем телом, а Олег уронил на землю половинки чудовища, что еще дергаются, живут, а он тут же встретил пинком другого, ударом наотмашь свалил третьего, пригнулся и подбросил снизу набежавшего зверя так, что тот обрушился еще на двух подбегающих сзади и повалил их.
Дрался Олег, как она заметила с изумлением, хладнокровно и так точно, словно и не человек, а богомол, предельно правильно хватающий добычу, или паук, что никогда не промахивается. Чудовища же, напротив, толкались и мешали один другому, каждый стремился наброситься на волхва, не обращая внимания на соратников.
Отбросив посох, он ухватил одного за ногу и начал вращать вокруг себя, сбивая остальных. Когда осталось чистое пространство, а другие держались за пределами круга, он сделал два шага к домику и с силой шарахнул об угол чудовищем.
Сильный треск заставил Барвинок снова вздрогнуть. Тело зверя разломилось на части, потекла зеленая жидкость. Голова откатилась дальше всех, руки и ноги остались при корпусе, но тот разделился пополам в том месте, куда пришелся удар.
— Это лучше, — прорычал Олег.
Он хватал их, вскидывал на воздух, разбрасывая остальных телом пойманного, а его самого с силой бил об угол дома. Когда их осталось двое, оба попятились. Олег сам резко подался вперед, ухватил одного и, взмахнув над головой, как топором над поленом, с силой ударил о землю.
Человек с хитиновым телом развалился на части. Последний кувыркнулся в воздухе и прыгнул головой в почву. Барвинок не успела сказать «мама», как тот, быстро-быстро дергаясь всем телом, ушел в землю, словно в болото.
Она со страхом посмотрела себе под ноги, впервые ощутив, что твердь, по которой ходит, не такая уж и незыблемая.
Олег присел на корточки перед последним, у того от удара оторвались обе руки и голова, с интересом рассматривал, а когда Барвинок робко приблизилась, сказал задумчиво:
— Наверное, из жарких стран…
У нее зверски болело ушибленное плечо, кружилась голова и слегка подташнивало.
— Почему? — пискнула она только для того, чтобы дать понять, что она существует и помощи не требует.
— Хитин, — пояснил он.
— И что?
— Не дает испаряться влаге, — пояснил он. — Такой зверюке кружки воды хватит на месяц. В пустынях, где нет колодцев, это весьма, даже очень…
— Вижу, — сказала она раздраженно, — тебя даже не покусали!
Он покачал головой.
— Жалеешь?
— Тебе не помешало бы!
— Зачем?
— Чтобы нос не задирал!
— Не люблю, — буркнул он, — когда кусают. А ты чего такая злая?
— Мог бы посочувствовать, — сказала она обвиняюще. — Мне выбили плечо, я ударилась головой, на меня плюнули… вроде бы я порвала платье… а тебе интересно, из каких они стран?
— Знание, — сказал он значительно, — сила. Никогда не знаешь, когда и где пригодится. Но я уже убедился, что обычно пригождается. А платье… что платье? Ты все равно красивая. Только волосы вот… Ты их растрепала нарочито?
Она вспыхнула от злости.
— С чего бы?
— Чтобы мне понравиться, — ответил он настолько мирно, что прозвучало хуже любой наглости. — Растрепанные женщины… интереснее. Что-то в них есть, есть…
Она фыркнула.
— Я знаю, что вам всем нравится в растрепанных, но ты молчи, чурбан!.. Один убежал, ты видел?
Он пожал плечами.
— Пусть…
— Приведет других!
— Вряд ли, — обронил он.
— Почему?
— Эти не справились, — объяснил он тяжеловесно, — так что в следующий раз пришлют нечто иное.
Она вскрикнула:
— Что?
— Я пока не провидец, — ответил он сухо. — Пойдем. Чем скорее доберемся до главной сволочи, тем меньше перебьем слуг.
Она отшатнулась, на него смотрела в ужасе:
— Кто ты?
Он пожал плечами:
— Человек. За которым ты увязалась.
Она возразила горячо:
— Я ни за кем не увязывалась!.. Ты спас меня от волков, я решила, что с тобой безопасно пройти часть пути, такой и от медведей отобьется с легкостью…
— Медведи не ходят стаями, — напомнил он.
— Зануда, — сказала она. — Значит, эти звери напали не случайно? Они искали тебя?
— И нашли, — уточнил он.
Она все еще вздрагивала, страх остался в огромных глазищах, а щеки бледные, но голос почти не дрожал, когда она сказала торопливо:
— Значит, ты с кем-то ведешь борьбу?
— Ни с кем не веду борьбу, — ответил он.
— Но почему тогда…
— Я веду борьбу с чем-то, — уточнил он.
Она всплеснула руками:
— Тебя не понять!.. Но я… ладно, до города уже близко. Дойдем все-таки вместе, без тебя будет еще страшнее. Надеюсь, теперь нападут не скоро.
— Кто знает, — ответил он задумчиво. — Кто знает…
— Ну ты же сам сказал!
— Я сказал, — уточнил он, — эти не нападут. А вот другие…
— Нападут?
— Обязательно.
— Ты умеешь говорить приятное!.. Когда нападут?
Он сдвинул плечами.
— Если окажутся под рукой, то прямо сейчас. Если далеко…
Глава 15
Она с надеждой смотрела в темное звездное небо, скорее бы рассвет, в ночи везде черно и везде страшно, из-за деревьев высовываются костлявые руки, из кустов кто-то неотрывно смотрит, в траве что-то сопит, а над головой пролетело нечто огромное и жуткое…
Олег на обратном пути вслушивался, иногда опускался на корточки и щупал землю, взгляд становился отстраненным, словно в этот момент волхв уходит мыслью в неведомые дали.
Однажды он что-то проворчал, лицо стало довольным, выпрямился и взялся за амулеты на груди. Барвинок внимательно следила, как он вытащил один, зажал в ладони и произнес короткое заклинание.
Земля под ногами дрогнула, Барвинок услышала далеко-далеко в глубине сочный треск, словно лопнул переспелый арбуз, мощно загудело, донесся неясный шум.
Олег прислушался, лицо прояснилось.
— Ну вот и все, — произнес он довольно. — Все!
Она смотрела, как он небрежно отшвырнул камешек, теперь этот амулет бесполезен, поправил лук за плечом.
— Что все? — спросила она почти враждебно.
— Это сделано, — пояснил он. — Берем коней и едем в город. Хотя можно и поспать остаток ночи, если хочешь.
— Хочу, — сказала она. — Глаза слипаются, и я устала. Но лучше поедем. Я не желаю быть с тобой ни минуты больше, чем необходимо.
— Тогда в путь, — согласился он.
— Чем раньше выедем, — сказала она уже без надобности, — тем быстрее расстанемся.
Он кивнул, хотя мог бы и поспорить немного, бесчувственный чурбан, для приличия или вроде того, хотя вообще-то с такой красоткой не должен бы расставаться добровольно. Тем более так равнодушно. Чурбан, настоящий чурбан.
Обратный путь показался втрое короче, к тому же небо за это время на востоке посветлело, впереди заблистали крыши домиков села. Из некоторых труб уже вьются синеватые дымки, рачительные хозяйки пекут хлеб, чтобы свежий к завтраку, горячий и с подрумяненными корочками, потом успеть сварить борщ, мужчина должен уйти в поле сытым и готовым к работе.
Дальний край земли заискрился, показался оранжевый краешек солнца. По темной земле побежали радостные золотые ручейки, выжигая остатки тумана и сырость отступающей ночи.
Ее ноги подгибались, она тащилась из последних сил, уже ничего не видя и не слыша, но перехватила его взгляд, с удивлением отметив сочувствие и даже вроде некое расположение.
— Чего уставился?
— Устала? — спросил он.
— Нисколько, — отрезала она.
— Гм, — произнес он задумчиво. — Так идем спать или нет? Или, как ты настаиваешь, все-таки поедем?
— Поедем, — проговорила она с трудом. — Видеть тебя не хочу…
Он усмехнулся, к ним начал приближаться добротный дом, хотя здесь все добротные и примерно одинаковые, словно Кривой Корень старался, чтобы из жителей никто не превосходил друг друга.
Только шуток в самом деле нет, мелькнуло у нее, этот зеленоглазый заметил сразу. Неужели жители такого богатого села несчастны, как намекает противный волхв? Только потому, что их сделали богатыми, добрыми и честными?
Олег отворил калитку, нет даже щеколды, любой заходи и рви яблоки, золотой песок искрился и вкусно поскрипывал под ногами, когда он прошел на крыльцо и постучал в дверь.
— Открыто, — донесся голос.
Олег крикнул:
Олег отворил калитку, нет даже щеколды, любой заходи и рви яблоки, золотой песок искрился и вкусно поскрипывал под ногами, когда он прошел на крыльцо и постучал в дверь.
— Открыто, — донесся голос.
Олег крикнул:
— Прости, но мы торопимся.
Феофил вышел не скоро, заспанный и с всклокоченными волосами. На гостей посмотрел привычно приветливо и спросил совсем не сонным голосом:
— Так сразу и уедете? Хотя бы позавтракать!.. Моя жена готовит очень хорошо…
Олег пробормотал:
— В селе все готовят очень хорошо. Верно?
Хозяин кивнул, подтвердил с готовностью:
— Да, это же хорошо?
— Замечательно, — ответил Олег. — Только теперь будете готовить по-разному.
Они вместе спустились с крыльца, Барвинок дождалась, когда вдвоем вывели под уздцы лошадей: могучего битюга волхва и стройную поджарую лошадку с умными глазами и красивым телом скакуна.
— Ой, — сказала она восхищенно, — это ты?
Олег посмотрел на нее, на коня, снова на Барвинок.
— Нет, — объяснил он обстоятельно и терпеливо, — это лошадь.
Она отмахнулась.
— Я говорю, это ты сам выбрал такую?
— Не нравится?
— Что ты, просто чудо!
— Да, — согласился Олег, — я такой.
— Вообще-то, — уточнила она, — я говорила про лошадку, но и ты, ладно уж, тоже чудо. Хоть и не такое.
— Всякий человек, — изрек он невозмутимо, — чудо. И других чудес ему не надо.
Феофил помог оседлать лошадку для женщины, на Олега посматривал тревожно, наконец спросил шепотом:
— А что значит, что бабы снова начнут готовить… по-разному?
— То и значит, — ответил Олег.
— Ну что, что?
— Ты понял правильно, — ответил Олег.
Феофил пугливо огляделся по сторонам, спросил еще тише:
— Неужели…
Олег кивнул.
— Ты не дурак, все понял. Только почему боишься говорить вслух?
Феофил прошептал:
— Когда начинаешь думать, что раньше было лучше, голова болит просто жутко. И чем больше думаешь, тем болит сильнее. Иногда просто раскалывается! А как только решишь, что сейчас лучше, сразу перестает.
Олег спросил хмуро:
— Смертные случаи были?
Хозяин сразу потряс головой:
— Нет, боги миловали. Да сейчас уже все приловчились, никто особенно и не страдает.
Олег подошел ко второй лошади, а Барвинок, в ужасе, что начнет помогать ей влезать в седло, унижая тем самым мужским превосходством, что просто отвратительно хуже некуда, поспешно вставила ногу в стремя и с усилием взобралась наверх.
— Я только хотел подтянуть подпругу, — пробормотал Олег. — Ну да ладно, езжай. Только при сильной скачке седло съедет на брюхо. Хотя, думаю, тебе и там будет удобно.
Он вернулся к своему коню, она со злостью потыкала взглядом в широкую спину, мог бы и настоять на своем, она бы милостиво согласилась, в этом случае нет такого уж унижения и мужского превосходства, но рыжий чурбан с зелеными глазами не понимает тонкостей.
— Поехали, — сказал ей Олег, — пока народ спит.
Хозяин сказал живее:
— Может, все-таки позавтракаете?.. Хорошо-хорошо, я быстро вынесу харчей на дорогу!
Олег покачал головой, но Барвинок воскликнула:
— Спасибо, добрый человек! Мы не откажемся.
Олег что-то проворчал, но терпеливо ждал, высясь на огромном коне, как скала на горе, а она соскочила на землю, показывая ему, какая она легкая и грациозная в движениях, вбежала почти вприпрыжку за Феофилом в дом.
Потом, конечно, раз уж слезла, она сама затянула подпругу, чуть не порвала мышцы, так трудилась. Они были на окраине и проезжали мимо дома Кривого Корня, когда дверь распахнулась, он выбежал на крыльцо, бледный, взъерошенный и с покрасневшими от бессонницы глазами. Темные мешки под ними стали еще массивнее и отвисают на щеки…
Увидев Олега и его спутницу на конях, вскинул руки со стиснутыми кулаками, но посмотрел на волхва и уронил бессильно.
— Это ты… — донесся до них слабый голос, — ты все… сделал?
Олег промолчал, проезжая мимо, Барвинок спросила непонимающе:
— Что ты сделал?
Олег пожал плечами:
— Не знаю, о чем он.
Кривой Корень сбежал с крыльца и ринулся за ними, злой, несчастный и взъерошенный.
— Ты зачем это сделал?
Олег посмотрел недовольно, хотел пустить коня в галоп, но Барвинок ухватила за повод и придержала.
— Погоди, чего он хочет?
— Да какая разница…
— Ты невнимателен к людям!
— А это не ты зануда? — спросил Олег.
Кривой Корень добежал до них, уже запыхавшись, хотя всего ничего, ухватился за стремя Олегова коня. Волхв посмотрел хмуро сверху вниз, как на мелкое и гадкое животное, что может без предупреждения вонзить острые зубки в ногу.
— Ты зачем это сделал? — прокричал он снова.
Она не поняла, в чем он обвиняет волхва, но тот, к ее удивлению, отнекиваться не стал, грубо отпихнул его ногой.
— Умолкни, дурак, — произнес он брезгливо. — И лучше… сам убирайся отсюда. Пока остальные не поняли.
Он посмотрел строго на женщину, она невольно с непонятным испугом выпустила узду его коня. Волхв пустил его в сторону околицы, Кривой Корень побежал за ними следом, Барвинок видела его разинутый в беззвучном крике рот и блестящие слезы на щеках.
— Да что это с ним…
Волхв не ответил, а Кривой Корень прокричал, страдальчески кривя рот:
— Что ты наделал, что ты наделал!..
Он снова догнал и с неожиданной силой вцепился обеими руками в стремя, костяшки пальцев побелели.
— Вернись! И все верни… Верни, иначе я тебя убью!
Олег высвободил ступню из железной дуги, Барвинок ахнула, когда он без всякой жалости с силой ударил ногой в лицо мужика. Кровь моментально брызнула из разбитого носа, Кривой Корень упал на спину и остался так, раскинув руки.
Барвинок закричала:
— Ты зачем это сделал?
— Из милосердия, — ответил Олег холодно.
— Какое это милосердие?
— Не убил же, — ответил он с некоторым сожалением. — Добрый я шибко, сам себе удивляюсь.
Она оглянулась, тело в белой рубахе и белых штанах сиротливо белеет на обочине красиво уложенной камнем дороги, лицо уже все в крови, красные струйки стекают на землю.
Она закричала яростно:
— Ты его убил? Ты его убил, да? Зачем ты это сделал? Зачем?
— Это был колдун, — буркнул Олег, — а ты не заметила?
— Это был хороший колдун! — прокричала она в бешенстве. — Замечательный! Добрый!.. Он помогал людям! Он ничего для себя, а все для них…
Ей показалось, что снова он очень долго думает, хотя над чем тут думать вообще, но оказалось, что волхв вообще над этим не думал, а почесывает коня, разговаривает с ним шепотом, а конь оглядывается с некоторым недоверием и легонько фыркает.
— Тебе даже конь не верит, — крикнула она с отвращением. — Что ты за человек? Или не видишь разницу между добром и злом?
— Он был добрым, — проговорил он наконец. — Ты права.
— Тогда зачем? — вскрикнула она. — Ты не похож на человека, что убивает вот так сразу, не подумав! Ты вообще сгоряча ничего не делаешь, а это просто ужасно!.. Даже не знаю, можешь ли горячиться, как все люди…
Он кривился, морщился, она надеялась, что его терзают жуткие муки совести, что ему хотя бы очень стыдно, но когда он заговорил, голос звучал все так же ровно:
— Он делал добрые дела… потому что нашел запасы магии недавно. Плохие люди сразу начинают все для себя и только для себя, а то и вовсе не создают — отнимают у тех, у кого уже есть. А хорошие стараются для других…
— Так почему тогда убил? — выкрикнула она.
Морщась, он вскинул руку, не глядя ей в глаза.
— Дай договорить…
— Ты всегда говоришь слишком длинно, — обвинила она. — Стараешься вывернуться, да? Умные люди вообще умеют говорить кратко.
— Я не умный…
— Ага, сам признался!
— …я мудрый. Во-первых, я его не убил. Оклемается, поймет, что стряслось, и потихоньку уберется из деревни, пока мужики не прибили в отличие от меня, доброго и милостивого. Во-вторых, ты не думала, делал бы он добрые дела с помощью своей магии и через год, через пять, через десять лет?
— Делал бы, — ответила она уверенно.
Он печально смотрел ей в глаза колдовскими зелеными глазами.
— Ты всегда хорошо думаешь о людях.
— А ты плохо!
— Я… как они того заслуживают. Я навидался этих… он не один, кто сперва начинает стараться для людей. Не совсем бескорыстно, правда, взамен получает восторги, восхищение, любовь односельчан, женские улыбки и готовность пойти навстречу его желаниям…
Она вскрикнула:
— Нечего свои грязные мысли приписывать другим!
Он продолжил, словно не слыша:
— А потом у каждого наступает момент, когда все чаще приходит мысль: а оно мне надо — стараться для этих людишек? Ничего от них, кроме спасибо, не слышишь, а тратиться приходится ого-го! Да еще если запасов магической воды не слишком… гм… то вскоре такой вот «хороший» не только перестает помогать другим, но и у них отбирает. По праву сильного, умелого или удачливого — как ни назови, все верно, а оправдание себе находит каждый. И тогда, даже по твоему определению, такой добряк становится «плохим».