— А что там? — поинтересовался он, стараясь, чтобы голос звучал нейтрально и даже лениво.
— Я же говорю, — объяснила она, — без всяких причин начали умирать люди. Какая-то новая болезнь. А у тебя там дело или идешь мимо?
— Мимо, конечно, — ответил он. — Мне надо в Коростень, это такой большой город. Даже очень большой по здешним меркам. А в том селе собирался переночевать… Ну, если бы тебя не встретил, уже спал бы в доме.
Она сказала твердо:
— На твоем месте я бы вообще обошла стороной все село.
— И ночевать под открытым небом?
Она скосила на него глаза:
— Вообще-то к тебе не только волки побоятся подойти! Даже к спящему.
— Спасибо, — буркнул он.
— А что, не правда? Ты страшный…
Он поморщился:
— А что значит «начали умирать люди»? Там что, жили бессмертные?
Она сказала чуточку сконфуженно:
— Я неточно выразилась, а ты сразу к словам цепляешься! Другой бы сразу все понял. Начали умирать и здоровые. Без всяких причин.
Он подумал, кивнул:
— Понятно. Но ты при чем? Собираешься пошарить в карманах померших?
Ее ушки вспыхнули от негодования:
— Ну какой дурак, какой дурак!.. Говорю же, я — лекарь. Это село, как и еще семь вокруг, входит в круг, где я врачую. Меня оскорбляет, если на моей земле кто-то заболевает. А если умирает молодым…
Он покосился на ее лицо, ссадина на щеке уже покрылась кровавой коркой, на молодых заживает быстро, но все же можно и одним словом или одним движением…
— А что харю свою не полечишь? Исцарапалась, а если грязь или комочки коры попали в кровь…
Она сердито мотнула головой.
— Некогда. Надо воды вскипятить, травы растереть…
— А взмахом руки?
Она горестно вздохнула.
— Если бы могла! Всегда завидовала тем, кто вот так… Увы, только травами, корешками, порошком из крыльев жуков.
Он кивнул, сказал чуть подобревшим голосом:
— И много трав знаешь?
Она посмотрела на него удивленно:
— Шутишь? Конечно же, все, что растут в нашем лесу, в степи и в оврагах. И еще покупаю те, что привозят из дальних стран.
— Ты молодец, — пробормотал он. — Молодец. А с виду дура дурой.
Она обиженно нахмурилась, потом посмотрела недоверчиво, спросила с надеждой:
— Это значит, что я… красивая?
Он осмотрел ее заново, подумал и сказал с удивлением:
— А вообще-то да. Гм, в самом деле. Так ты и вправду что-то умеешь?
— Увидишь, — пообещала она сердито. — Если не помрешь первым.
Месяц еще ярко сиял на черном, но уже медленно светлеющем на востоке краешке, когда в нещадном лунном свете холодно заблистали крыши деревенских домиков.
На околице их встретили лаем собаки. К удивлению Олега, дорога в село перекрыта высоким частоколом, у ворот трое молодых парней у костра, что-то молча жарят, коротая ночь, но четвертый, крепкий мужчина с суровым лицом, сразу поднялся навстречу гостям.
— Кто такие?
Голос был суровый, резкий и почти враждебный. Олег не успел раскрыть рот, как из-за его спины вышла его спутница, сказала сердито:
— Я Барвинок, ты меня разве не знаешь?
Мужчина сказал торопливо, сразу меняясь в лице:
— Прости, Барвинок, я тебя не заметил сразу… У нас беда.
— Знаю, потому и пришла, — бросила она. — Где больные, Утес?.. Олег, пойдем, он проведет нас.
Утес бросил на Олега извиняющийся взгляд, мол, прости, я не знал, что ты в услужении у нашей лекарши, быстро повел их к самому большому дому.
Олег вошел последним, в доме окна завешены тряпками и одеялами, душно, пахнет гниением и смертью. На широком ложе, на лавках и даже на полу люди на подстеленных под них старых одеялах. Кто скорчился в клубок, кто вытянулся, словно уже мертв, кто постанывает сквозь зубы.
Утес сказал за их спинами:
— Эти слегли сегодня.
— Принесите горячей воды, — сказала Барвинок отрывисто. — Чистых тряпок… Нет, сперва прокипятите и высушите.
Утес выбежал на улицу, а Барвинок быстро прошлась вдоль окон и сразу же посрывала одеяла, а створки распахнула настежь. В комнату ворвался свежий воздух.
Лечит она, как сразу определил Олег, быстро и умело. Лишнего времени не теряет, что могло показаться равнодушием, но ее ждут другие больные, все понимают и сами торопят, чтобы не возилась с ними больше, чем нужно. Олег посетил с нею две хаты, затем незаметно отстал, вышел во двор.
Звездное небо выгнулось высоким куполом, но бледная луна уже опускается за верхушки деревьев. Воздух наконец-то прохладный, над головой бесшумно проносятся летучие мыши. Он не обращал на них внимания, хотя, если начинал вслушиваться, мог уловить момент, когда челюсти маленького хищника раскрываются, чтобы схватить комара.
В воздухе ощутимо пахнет магией. Раньше он ее не слышал, даже находясь рядом с могучими колдунами или чародеями, но сейчас, став охотником за любым проявлением колдовства, отыскал в себе способность чуять, развил до такой степени, что заметит даже в деревенском мужичке, умеющем разве что сдвинуть с ее помощью ложку на столе.
Он остановил бегущего с веселым воплем мальчугана:
— Эй, герой!.. Ты чего по ночам не спишь?
— А у нас мамка заболела, — радостно сообщил мальчишка. — Встать не может и даже не ругается!
— Давно эта чума?
Мальчишка покачал головой:
— Недавно.
— Ты не болел?
— Нет.
— А другие мальчишки?
Он потряс головой энергичнее:
— Нет.
— А девочки?
Он дернулся, высвобождая плечо из пальцев незнакомца.
— Только взрослые!
— Беги, — разрешил Олег.
Хотел посоветовать больше помогать родителям, чем играть впустую, учиться, работать на огороде, но мальчишка умчался с такой прытью, что все равно бы не услышал. Да и что толку, если бы и услышал? Нужно, чтобы вся деревня, даже соседние вот так… а то если где будут мучить, как дети решат, а в соседней свобода, то и от родителей убегут. В этом возрасте все родители — злобные мучители и ограничители свобод и удовольствий…
Светящаяся лодочка ныряла в темные тучи, мужественно боролась там, не давая себя утопить, выныривала и снова плыла над деревьями, приноравливаясь к их скорости. В домах везде темно, только у самого дальнего между плотно притворенными ставнями пробивается слабый лучик света.
Олег подошел неслышно, щель расширилась, когда припал к ней глазом. Комната небогата, но чувствуется, что хозяин мог бы жить достойнее: медная и бронзовая посуда вперемешку, трехрогий подсвечник старинной работы на середине стола, вместо грубых лавок или табуреток настоящие стулья со спинками. Все остальное как и у других: огромная печь, полати, полки с посудой, горшки из глины, а один из темного чугуна, в этих краях именуемый просто чугунком.
Тревожное чувство кольнуло иголочками, он так и эдак изгибался, стараясь увидеть краешек второй комнатки, где видна спинка кровати, но щелочка как будто еще сузилась, он вздохнул и так же тихо пошел к крыльцу, но узкий лучик из дальнего окна привлек внимание.
На этот раз увидел часть маленькой комнаты, под стеной грубо сколоченная кровать, на полу вытертое старое одеяло, в селах это заменяет ковры, а на лавке у стены мужичонка, дряблый и плюгавенький, согнулся, уперев локти в колени, и тупо таращит глаза на колченогую табуретку.
Олег сперва не сообразил, с какой стати у мужичка вздуваются жилы на висках и течет пот по лицу, но табуретка вдруг сдвинулась и даже попыталась повернуться вокруг оси, но передумала. Мужичок перевел дыхание, набрал в грудь воздуха и, заперев дыхание, натужился снова.
Теперь понятнее, сказал Олег мысленно. Вернувшись к крыльцу, он поднялся по ступенькам и постучал громко и уверенно. В доме стало совсем тихо, он постучал громче. Почудилось, что с той стороны кто-то приблизился и слушает. Постучал еще раз и сказал раздраженным голосом:
— Открывай!.. Я знаю, кто ты и что ты.
За дверью вроде бы завозилось, но дверь осталась запертой. Затем послышался глухой голос:
— Хто там?.. Я уже спал… Ходют тут всякие…
— Открывай, — повторил Олег. — Или хочешь, чтобы я сказал всем, кто ты есть? И что натворил?
Щелкнуло, дверь распахнулась. Мужичонка испуганно смотрел на Олега снизу вверх, щуплый и тщедушный. Козлиная бородка, впалые щеки, лихорадочный румянец на бледных щеках, в глазах страх, неприязнь и желание то ли ударить, то ли как-то еще избавиться от странного и настойчивого гостя, что вообще-то должно быть несвойственно таким вот тщедушным, ударить человека вдвое сильнее себя может либо сумасшедший, либо человек с топором в руках, а его противник крепко привязан к дереву…
— Ты кто?
— Тот, — произнес Олег четко, — кто знает.
Он толкнул легонько хозяина в грудь, тот поспешно отступил на три шага, чтобы не упасть, а волхв вошел в сени и захлопнул за собой дверь.
Он толкнул легонько хозяина в грудь, тот поспешно отступил на три шага, чтобы не упасть, а волхв вошел в сени и захлопнул за собой дверь.
Мужичок отступил еще, глядя затравленно снизу вверх в грозное лицо незнакомца.
— Что ты хочешь? Ты грабитель?
— Веди в комнату, — велел Олег.
Хозяин послушно отворил дверь, Олег вошел следом, быстро огляделся. Не слишком богато живет колдун, не слишком. Значит, не хапает все себе, такие еще опаснее…
— Давай, — сказал он, — рассказывай.
Он прошел к столу, ногой отодвинул табуретку и сел. Хозяин смотрел исподлобья, глаза суетливо бегают из стороны в сторону, наконец собрался с духом и заговорил как можно тверже:
— Кто ты, что врываешься вот так?
— Я же сказал, — ответил Олег, — я знаю. Ты влез в дела, которые тебе не по уму. Вот за что и ненавижу этих… удачливых! Когда сваливается на плечи удача, все вы теряете способность соображать… Тебя как зовут?
— Остап… Я не понял, о чем ты говоришь!
— Колдовство, — произнес Олег веско. — Будешь отнекиваться? Вся деревня болеет!
Мужик отступил к стене.
— А я при чем?
— При том, — сказал Олег. — Никакой заразы нет. А люди вдруг заболели! Чем тебе не угодили? Кто-то наступил на ногу?.. Чья-то жена отказала?
Мужик пробормотал:
— Если чья-то жена, то при чем тут вся деревня? Я бы только ее…
— А потому что еще пользоваться не умеешь, — объявил Олег безжалостно. — Только пробуешь, дурак. Где у тебя магическая вода?
Хозяин прижался к стене, лицо стало бледным.
— Какая вода? Никакой магической воды не знаю!
Олег поднялся и неспешно пошел к нему, угрожающе поводя плечами. Мужик выставил перед собой руки.
— Не подходи, душегуб! Закричу!
— Кричи, — предложил Олег. — Кричи громче, я с удовольствием посмотрю, что с тобой сделают односельчане.
Мужик сглотнул слюну, глаза зыркнули по сторонам, сказал слабо:
— Погоди… Все не так, как ты думаешь. Я никому не собирался вредить…
— Получилось нечаянно, — согласился Олег. — Ты их хотел только помучить чуть. Тебе ж неведомо, что у одних здоровье крепче, а у других слабее?.. Или просто забыл?
— Да как-то не подумал сразу…
— А подумал потом, — сказал Олег безжалостно. — Все вы задним умом крепки. Я сам такой, потому останавливаюсь и сперва долго думаю. А ты умный, ты сразу…
Мужик развел руками:
— Я стараюсь все поправить…
— Но пока не получается? — спросил Олег безжалостно. — Где прячешь воду? Где взял?
Только что он стоял неподвижно в двух шагах от колдуна, и вдруг тот ощутил сильную руку на своем горле. В страхе ухватился за нее обеими руками, пытаясь отогнуть хоть палец, но те, как железные, впились в его плоть, прогибая и не давая дышать.
— Ты сейчас умрешь, — сказал Олег раздельно, — а воду я все равно отыщу. Понял?
Колдун кивнул, лицо его уже стало синим. Олег чуть ослабил пальцы, тот прошептал:
— Под полом… Там погреб… Тайник в правой стене…
Олег кивнул:
— Хорошо. От кого взял?
Колдун сипел, синел, Олег придавил сильнее, лицо стало злым и неумолимым. Несчастный понял, что сейчас умрет, если не скажет, просипел:
— От Назара… Это в городе…
Олег сказал с отвращением:
— Не буду допытываться, чем ты ему заплатил, это неважно. Но ты поступил недобро к односельчанам…
Его пальцы сжались сильнее, колдун захрипел, забился в его руках, но Олег не отпускал, пока жертва не затихла. Не выпуская из рук, он перетащил к столу, усадил и, сунув в рот огромный кус мяса, опустил лбом на столешницу и вышел.
Глава 8
Барвинок цвела, глаза сияют, как самое чистое и безоблачное небо, щечки раскраснелись, а сварливый голосок стал щебечущим, как у веселой и всем довольной птички:
— Все получилось!..
— Что? — переспросил Олег. — Что у тебя получилось?
— Все выздоровели, — сообщила она радостно. — Просто чудо! У меня никогда не получалось так быстро!
Он кивнул, лицо оставалось равнодушным.
— Это хорошо. Растешь.
Она сказала обиженно:
— Ты хотя бы порадовался!
— Я рад, — ответил он так же равнодушно. — Сколько народу сегодня выйдет в поле! Да и в домах много работы.
Она посмотрела с упреком:
— А за меня не рад?
— И за тебя, — сообщил он. — Теперь будешь лечить еще лучше, хорошо. Полезно. Нужно людям!
По деревне радостно кричали петухи, словно тоже раньше болели, из труб пошли дымки. От соседних дворов справа и слева стал доноситься радостный говор.
По двору медленно уползает лиловый туман, такой бывает только на восходе. Олег набрал в ладони воды из таза и поплескал в лицо, вздрагивая от свежести. За окнами трепещут на проснувшемся ветерке веточки с мелкими листочками, воздух с утра прозрачный, холодный, будто тоже из родника.
Хозяйка внесла в комнату и тихонько разложила на столе краюхи черного хлеба с крупной солью, затем выложила из-под полотенца жареное мясо, рыбу и сыр.
— Кушайте на здоровье, — сказала она счастливо. — Что б мы без вас делали!..
— Да не так уж и помогли, — сказал Олег и посмотрел на Барвинок. — Вы бы и сами выкарабкались…
— Не знаю, — ответила хозяйка. — Много народу померло.
— Но сегодня уже никого?
— Никого, — подтвердила она. — Правда, Остап утром преставился, но он, говорят, удавился куском мяса…
— Ну и хорошо, — сказал Олег, — что последний. Можно компота?
Хозяйка улыбнулась.
— Для вас можем принести даже вина! У старосты целый бочонок.
— Вина не надо, — ответил Олег. — Правда, если Барвинок жаждет напиться на радостях…
Хозяйка улыбнулась и вышла, не дожидаясь ответа лекарши. Ее вкусы знают, понял Олег, хорошо быть везде желанным человеком. Впрочем, в мире людей кто-то должен делать и очень нежеланную, но необходимую работу…
Барвинок сердито сопела, но ела с аппетитом, только зло косила в его сторону глазом, больно умильно смотрит, будто подобрал голодающего облезлого котенка, налил в мисочку молока и радуется, жрет он, жрет, значитца, не издохнет…
Во дворе у коновязи бьет копытом и с недоверием косится огненным глазом рослый конь с роскошной гривой и широкими массивными копытами. Олег протянул ему на ладони сахар, конь подумал, осторожно взял мягкими бархатными губами.
Олег похлопал великолепное животное по шее.
— Не грусти по селу, подружимся. Зато увидишь земли, помимо этой деревни.
Барвинок смотрела, как он принялся седлать коня, когда только и успел купить, спросила торопливо:
— Ты сейчас куда направляешься?
— В Коростень, — буркнул он, не оборачиваясь.
Она ощутила раздражение, мужчина должен быть вежливее, но заставила себя сделать голос веселым и щебечущим, мужчины любят именно щебетанье:
— В Коростень?.. Как здорово!
— Чем же? — проворчал он.
— А всем, — ответила она уже в самом деле бодро, этот гад мог вообще не ответить, — мне тоже в Коростень. Просто здорово!..
— Чем? — повторил он, затягивая подпругу туже. — Если хочешь напроситься в спутники, то зря.
Она спросила обиженно:
— Почему?
Он повернулся и посмотрел ей в глаза. Она закинула голову, стараясь смотреть в колдовские зеленые глаза смело и бесстрашно.
— Почему? — повторила она.
— Я еду быстро, — объяснил он сумрачно. — Еду напрямик. Понимаешь, мужские дороги несколько отличаются от женских.
Она тряхнула головой, раздражение начало подниматься быстро, но заставила себя мило улыбнуться и прощебетать как можно беспечнее:
— Ты будешь удивлен.
— Чем?
— Я не отстану, — заявила она уверенно. — Я не буду помехой. А полезной в дороге быть смогу.
— Чем?
— А всем. Погоди только, я сторгую и себе коня.
Он покачал головой:
— У них больше нет свободных для продажи.
Она фыркнула:
— Даже для меня?
— А ты при чем? Когда нет, то просто нет.
— Я проверю, — ответила она независимо, — если не получится, разве не подвезешь на своем до соседнего села? Оно как раз по дороге.
Через полчаса поисков пришлось признаться, что волхв прав: благодарные крестьяне готовы ей отдать всех своих коней, но эти смирные лошадки годятся только медленно тащить за собой соху, и если такая кляча пойдет вскачь, всех удивит больше, чем идущий снизу вверх дождь.
— Ладно, — сказала она рассерженно, — придется с тобой.
Он поморщился:
— Да я вроде бы не настаивал…
— Как не настаивал? — ответила она. — Еще как настаивал! Я же по глазам видела!..
Он ухмыльнулся насмешливо, вроде бы поколебался, у нее замерла душа, но руку протянул. Она ухватилась, он поднял ее с такой легкостью, словно щенка, она оказалась впереди в кольце его рук, сладостное чувство разлилось по телу с такой силой, что тут же сказала рассерженно: