Мы регулярно бомбим мосты через Дон к северу от города. Самый большой из них находится рядом со станицей Клетская и этот плацдарм на западном берегу Дона особенно бдительно защищают зенитки. Пленные рассказывают нам, что здесь находится штаб. Плацдарм постоянно расширяется и каждый день Советы перебрасывают сюда все больше людей и снаряжения. Наши атаки на мосты замедляют прибытие этих подкреплений, но они способны быстро восстанавливать их с помощью понтонов, так то вскоре переправа через реку возобновляется.
Здесь, на Дону, линия фронта удерживается в основном румынскими частями. Немецкая 6-я армия сражается в самом Сталинграде.
Однажды утром, после получения срочного сообщения наш полк взлетает и направляется в сторону плацдарма у Клетской. Погода скверная: низкие облака, идет снег. Температура воздуха около 20 градусов ниже нуля, мы летим на малой высоте. Но что это за части идут нам навстречу? Мы еще и полпути не пролетели. Массы людей в коричневой форме - это русские? Нет, румыны! Некоторые из них даже бросают винтовки, чтобы бежать быстрее. Какое позорное зрелище! Мы готовимся к самому худшему. Мы пролетаем над колонной бегущих к северу, потом над артиллерийскими позициями. Пушки брошены, но не выведены из строя. Рядом лежат снаряды. Мы пролетаем еще какое-то расстояние и видим советские войска.
Они обнаруживают, что румынские позиции перед ними никто не защищает. Мы сбрасываем бомбы, стреляем из пушек и пулеметов - но что толку, если никто не оказывает сопротивления на земле. Мы охвачены слепой яростью - в голове рождаются ужасные предчувствия: как можно предотвратить эту катастрофу? Я стреляю из пулеметов в эти безбрежные желто-зеленые волны приближающихся войск, которые ринулись на нас из Азии и Монголии. У меня уже не осталось патронов, нечем даже защитить себя в случае атак истребителей. Сейчас срочно назад, заправляться и пополнять боеприпасы. Против этих орд наши атаки все равно, что капля в море, но я не склонен думать сейчас об этом.
На обратном пути мы вновь видим бегущих румын. Им повезло, что у меня кончились боеприпасы и нечем остановить их трусливый бег.
Они побросали все: свои легко защитимые позиции, тяжелую артиллерию, склады боеприпасов.
Их трусость наверняка закончится катастрофой для всего фронта. Не встречая сопротивления, советское наступление катится дальше на Калач. Если они захватят Калач, то смогут сомкнуть кольцо вокруг захваченной ими части Сталинграда.
В пределах города наша 6-я армия удерживает свои позиции. Под градом сконцентрированного артогня она отражает атакующие волны красных, вздымающиеся навстречу волна за волной. 6-я армия буквально "истекает кровью", она сражается прижатая спиной к рассыпающейся на куски стене и продолжает наносить ответные удары.
К югу от Сталинграда фронт идет вдоль цепочки озер, вытянувшихся с севера на юг и затем продолжается в степи. В этом океане равнин нет ни одного островка на сотни километров вплоть до маленькой Элисты.
Немецкая мотопехотная дивизия, занимающая город, контролирует эти могучие степные пространства. Наши союзники удерживают также разрыв между этой дивизией и 6-й армией в Сталинграде. Красная Армия подозревает, что здесь наш фронт ослаблен, особенно в северной части озерного района и Советы решают прорваться здесь в западном направлении. Они пытаются выйти к Дону! Еще пара дней и русские выходят к реке. Прорыв красных образует брешь в наших линиях и они пытаются достичь города Калач-на-Дону. Это означает смертельный приговор для 6-й армии. Две атакующие группировки русских соединяются в Калаче и кольцо вокруг Сталинграда смыкается. Все происходит обескураживающе быстро. Наши резервы ошеломлены русским и пойманы в их клещи как в ловушку. Во время этой фазы один акт анонимного героизма сменяет другой. Ни одна немецкая часть не сдается до тех пор, пока не выпустит последнюю пулю, не бросит последнюю гранату, не продолжит бой до горького конца.
Мы летаем над котлом во всех направлениях, там, где складывается наиболее угрожающая ситуация. Сохраняется советское давление на 6-ю армию, но немецкий солдат держится твердо. Где бы ни возникала угроза прорыва, она тут же блокируется и контратаки отбрасывают противника назад. Наши товарищи делают невозможное, чтобы сдержать этот прорыв. Они удерживают позиции, уже зная, что пути к их отступлению отрезаны из-за трусости и предательства, которые пришли на помощь Красной Армии. Наш аэродром часто становится мишенью для атак советских самолетов, нападающих с малых и больших высот. Но по сравнению с теми усилиями, которые они затрачивают, ущерб очень мал. Только сейчас у нас так мало бомб, боеприпасов и горючего, что становится неблагоразумным держать все эскадрильи в пределах котла. Все самолеты улетают в несколько заходов и после нашего отлета воздушной поддержки с этого аэродрома уже не будет. Специальная группа под командованием Юнгклаусена остается в котле, чтобы обеспечивать поддержку ожесточенно атакуемой 6-й армии до тех пор, пока оно еще способна подниматься в воздух. Весь остальной персонал перелетает из котла в Обливскую, в 150 км к западу от Сталинграда.
Довольно сильные немецкие силы идут в атаку со стороны Сальска во взаимодействии с двумя только что прибывшими бронетанковыми дивизиями, которые были сняты с фронта. Мы знаем, что это хорошо отдохнувшие элитные части. Атака начинается в северо-восточном направлении с целью восстановить прерванное сообщение со Сталинградом и тем самым вызволить из окружения 6-ю армию. Мы поддерживаем эту операцию, летая от восхода солнца до темноты. Она должна увенчаться успехом, окруженные дивизии должны быть освобождены. Наступление развивается успешно, вскоре наши товарищи захватывают Абганерово в каких-нибудь тридцати километрах к югу от котла. В тяжелых боях они прошли более 60 км.
Несмотря на усиливающееся сопротивление, мы продолжаем наступать. Если сейчас 6-я армия смогла бы оказать давление изнутри на южную стенку котла, операция могла быть ускорена и упрощена, но она с трудом была бы способна сделать это даже если был бы отдан приказ: 6-я армия физически истощена.
Только железная решимость заставляет ее продолжать сопротивление. Распад окруженной армии был еще более усугублен недостатком самого необходимого. Сейчас они оказались без еды, боеприпасов и горючего. Температура обычно между 20 и 30 градусами ниже нуля. Шанс прорыва из кольца зависит от успешных поставок минимального количества припасов в котел. Но бог погоды явно на стороне врага. Длительный период плохой погоды не дает нам возможности доставить припасы. В предыдущих битвах в России операции по разблокированию котлов всегда оказывались успешными. Но на этот раз только небольшая доля незаменимых припасов может достичь своей цели. Позднее возникают трудности с посадкой, и мы вынуждены полагаться на сброс грузов с помощью парашютов, часть которых потеряна. Несмотря на это, мы доставляем грузы в метель и в этих условиях некоторая часть ценного груза попадает к русским.
Другое несчастье приходит с новостями о том, что Советы пробили гигантскую брешь на участке фронта к югу от нас, который удерживается нашими союзниками. Если этому прорыву не помешать, он может повлечь за собой катастрофу всего южного фронта. Наличных ресурсов нет. Прорыв должен быть остановлен. Ударная группа, намеревающаяся пробиться к Сталинграду с юга, - единственная имеющаяся в распоряжении. Наиболее боеспособные части взяты из нее и направлены в опасную зону. Мы ежедневно летаем над немецкими атакующими войсками и знаем силу сопротивления противника. Мы знаем также, что эти немецкие дивизии могли бы дойти до котла и освободить тех, кто оказался там в окружении.
Поскольку наступательный потенциал ослаблен, все кончено. Слишком поздно вызволять из окружения 6-ю армию, ее трагическая судьба неизбежна. Решение остановить наступление на Сталинград должно быть жестоким ударом, слабые остатки этой силы не смогут сделать это самостоятельно.
В двух решающих местах наши союзники поддались советскому давлению. Не по вине немецкого солдата погибла 6-я армия. А вместе с ней - Сталинград. А вместе со Сталинградом - вероятность уничтожения ударных сил Красной армии.
8. Отступление
Юнгклаусен только что истратил имеющийся запас бомб и горючего и вернулся в полк. Он проделал отличную работу при трудных обстоятельствах, но даже здесь, в Обливской, условия, в которых он нашел нас можно назвать по-всякому, но только не тихими. Однажды утром на дальнем краю аэродрома слышится ружейная стрельба. Как обнаружилось позднее, наземный персонал другой части вступил в бой с регулярными советскими частями. Метеорологи объявляют тревогу, пуская в воздух красные ракеты. Я немедленно взлетаю вместе с эскадрильей и рядом с аэродромом вижу лошадей и спешившихся всадников, это иваны. К северу находится неисчислимое множество лошадей, людей и военного снаряжения. Не требуется много времени чтобы понять: русская кавалерийская дивизия наступает, и нет никого, кто мог бы ее остановить. К северу от нас еще нет сплошного фронта, так что Советы просочились незамеченными через вновь открывшийся разрыв. Их главные силы находятся на расстоянии четырех-пяти километров от нашего аэродрома, а их передовые части уже подошли к нему вплотную. В этом районе нет наземных войск, следовательно, положение чрезвычайно опасное. Первое что нам нужно сделать - уничтожить их артиллерию бомбами и пушечным огнем, прежде чем они смогут занять позиции, потом мы атакуем все остальное. Спешенные кавалеристы двигаются медленно и теряют свою эффективность. У нас, поэтому, нет иного выбора кроме как перестрелять всех лошадей.
В двух решающих местах наши союзники поддались советскому давлению. Не по вине немецкого солдата погибла 6-я армия. А вместе с ней - Сталинград. А вместе со Сталинградом - вероятность уничтожения ударных сил Красной армии.
8. Отступление
Юнгклаусен только что истратил имеющийся запас бомб и горючего и вернулся в полк. Он проделал отличную работу при трудных обстоятельствах, но даже здесь, в Обливской, условия, в которых он нашел нас можно назвать по-всякому, но только не тихими. Однажды утром на дальнем краю аэродрома слышится ружейная стрельба. Как обнаружилось позднее, наземный персонал другой части вступил в бой с регулярными советскими частями. Метеорологи объявляют тревогу, пуская в воздух красные ракеты. Я немедленно взлетаю вместе с эскадрильей и рядом с аэродромом вижу лошадей и спешившихся всадников, это иваны. К северу находится неисчислимое множество лошадей, людей и военного снаряжения. Не требуется много времени чтобы понять: русская кавалерийская дивизия наступает, и нет никого, кто мог бы ее остановить. К северу от нас еще нет сплошного фронта, так что Советы просочились незамеченными через вновь открывшийся разрыв. Их главные силы находятся на расстоянии четырех-пяти километров от нашего аэродрома, а их передовые части уже подошли к нему вплотную. В этом районе нет наземных войск, следовательно, положение чрезвычайно опасное. Первое что нам нужно сделать - уничтожить их артиллерию бомбами и пушечным огнем, прежде чем они смогут занять позиции, потом мы атакуем все остальное. Спешенные кавалеристы двигаются медленно и теряют свою эффективность. У нас, поэтому, нет иного выбора кроме как перестрелять всех лошадей.
Мы взлетаем и садимся без перерывов. Мы лихорадочно торопимся. Если мы не сотрем их с лица земли до захода солнца, наша аэродром окажется под угрозой ночного нападения.
После обеда мы видим несколько советских танков. Они идут на полной скорости в направлении аэродрома. Мы должны их уничтожить, в противном случае все пропало. Мы сбрасываем на них бомбы, они маневрируют, чтобы их избежать. Необходимость защитить себя дает нам точность, которую мы никогда раньше не имели. После атаки мы набираем высоту и возвращаемся на аэродром по самому короткому пути, удовлетворенные проделанной работой и успехом наших оборонительных мер. Неожиданно прямо перед собой я вижу... справа, на краю летного поля... это просто невероятно! Последний советский танк избежал суматохи, вызванной нашей бомбежкой, и намеревается выполнить свою задачу. Он один может расстрелять и сжечь все самолеты, стоящие на земле. Я пикирую и хорошо направленная бомба попадает в цель и уничтожает танк в нескольких метрах от взлетной полосы.
Вечером я совершаю семнадцатый вылет за этот день и мы внимательно смотрим на поле боя. Здесь тихо, все стерто с лица земли. Сегодня ночью мы можем спать, ни о чем не беспокоясь. Во время последних вылетов наши зенитки оставили свои позиции и сформировали нечто вроде защитного экрана на краю аэродрома на случай если каким-нибудь оставшимся в живых иванам ночью взбредет в голову бежать не в ту сторону. Я лично думаю, что это маловероятно. Немногие уцелевшие будут скорее докладывать в каком-то штабе, что их кавалерийская дивизия не вернется и должна быть списана.
Незадолго перед Рождеством мы стоим в Морозовской, немного дальше к западу. Здесь с нами происходит почти то же самое. Иван прячется в нескольких километрах от аэродрома, в Урюпинске. Погода мешает полетам. Мы не хотим, чтобы иван атаковал нас ночью, когда мы не сможем нанести ответный удар с воздуха. 24 декабря мы должны в любом случае перелететь на другой аэродром к юго-востоку. Продолжающаяся плохая погода заставляет нас повернуть обратно во время полета и провести Рождество в Морозовской. В рождественскую ночь мы все знаем, что наша охрана может поднять тревогу в любой момент. В этом случае нам придется защищать аэродром и самолеты. Никто не чувствует себя в полной безопасности, кто-то лучше скрывает свои чувства, кто-то - хуже. Хотя мы поем рождественские песни, нет атмосферы настоящего праздника
На следующий день мы узнаем, что в рождественскую ночь Советы захватили соседний аэродром в Тацинской, в 50 км к западу, где расположена наша транспортная эскадрилья. Советы проявляют небывалую жестокость: тела некоторых наших товарищей страшно изуродованы, с выколотыми глазами и отрезанными ушами и носами.
Сейчас мы видим Сталинградскую катастрофу в полном объеме. Во время рождественской недели мы атакуем советские силы севернее Тацинской и рядом с нашим аэродромом. Постепенно боеспособные соединения Люфтваффе подтягиваются из тылов и из резервистов сформированы свежие наземные части, которые прикрывают наши аэродромы. Оптимисты могут назвать это фронтом, но эти части не могут драться по-настоящему пока не будут подкреплены испытанными регулярными войсками, способными переломить ситуацию, за которую их нельзя винить. Впереди много трудностей и нужна импровизация. Благодаря новой ситуации мы больше не способны оказывать поддержку фронту на реке Чир, в районе Нижне-Чирской и Суровикино.
Этот фронт - первый только что созданный барьер, вытянувшийся в направлении с востока на запад против противника, атакующего с севера. Местность здесь совершенно плоская и никаких естественных препятствий нет. Вокруг, насколько видно глазу, расстилается степь. Единственное укрытие - так называемые балки, или овраги, дно которых метров на десять ниже, чем расстилающейся вокруг равнины. Они относительно широкие и в них можно укрыть машины, но только если их ставить друг за другом. Вся эта степная страна простирается на сотни километров от Ростова до Сталинграда. Если врага не удалось накрыть на марше, его всегда можно найти в таких потайных местах.
В ясную холодную погоду утром часто стоит туман, он не рассеивается до тех пор, пока мы не поднимемся в воздух. Во время одного из полетов на Чирский фронт мы только легли на обратный курс, когда туман внезапно сгустился. Я немедленно приземлился вместе со всей эскадрильей на большое поле. Наших войск здесь не видно. Хеншель отправляется с несколькими бортстрелками на разведку. Через три часа они возвращаются, они смогли найти нас, только крича во все горло. Я еле-еле могу видеть свою вытянутую руку. Незадолго перед полуднем туман немного поднимается и вскоре мы успешно приземляемся на нашем аэродроме.
Январь проходит быстро и прежде чем перебазироваться в Шахты, мы временно размещаем нашу штаб-квартиру в Тацинской. Мы вылетаем отсюда в основном против тех вражеских сил, которые угрожают району Донца. Для боевых вылетов дальше к северу, моя эскадрилья использует аэродром в Ворошиловграде. Отсюда недалеко до Донца, легче бороться против возможных попыток противника организовать переправу. Из-за непрекращающихся вылетов и сильных боев со времен Сталинграда, резко падает число самолетов, которое мы способны поднять в воздух за день. Во всей эскадрилье самолетов достаточно чтобы сформировать одну сильную группу. Вылеты одновременно против нескольких целей редко дают результат и мы летаем одной группой, руководство которой обычно возлагается на меня. Весь район Донца полон промышленных объектов, в основном шахт. Как только Советам удается здесь закрепиться, их потом почти невозможно выбить. Здесь они могут найти хорошие укрытия и маскироваться. Атаки на малой высоте среди труб и терриконов имеют обычно лишь ограниченный успех, пилотам приходится уделять слишком много внимания разным препятствиям и они не могут сконцентрироваться на своем задании.
В один из этих дней Ниерман и Кюфнер празднуют свой день рождения. К северо-западу от Каменска мы высматриваем врага, в особенности танки, и отдельные самолеты отделяются от строя. На хвост самолета Кюфнера и Ниермана садиться Ла-5. Я предупреждаю их об опасности, но Ниерман переспрашивает: "Где?". Он не видит вражеский истребитель, потому что тот зашел сзади. Вот он уже открыл огонь с близкого расстояния. Я немедленно поворачиваю обратно, хотя и без особой надежды поспеть вовремя. В долю секунды я сбиваю его, прежде чем тот успевает сообразить, что происходит. После этого Ниерман больше не утверждает, что всегда способен заметить любой истребитель.
Такое "празднование дня рождения" обычно проходит очень весело и часто кого-то разыгрывают. Так и на этот раз. С нами сидит наш медик. Наши летчики говорят, что он не может выдержать "грохот стрельбы". Рано утром Юнгклаусен идет к телефону и поднимает доктора прямо с постели. Юнгклаусен изображает из себя начальника медицинского корпуса:
"Немедленно собирайтесь, полетите в котел".
"Простите, не расслышал?".
"Немедленно собирайтесь, полетите в Сталинградский котел".
"Я не понимаю".
Доктор живет этажом ниже, и мы удивляемся, почему он не слышит громкого голоса Юнгклаусена, доносящегося из комнаты наверху. Должно быть он слишком взволнован.