Сегодня матушке игумении не спалось. Как чувствовала, что плохое что-то будет. Не поняли ее визитеры недавние, как есть не поняли. Посчитали, что сейчас, когда гнев Божий на землю сошел, не осталось ни Его законов, ни законов человеческих. Вот только она так совсем не считала. Не должны мужчины с сестрами Христовыми жить под одной крышей. Тем более – такие мужчины. Видит Бог, она не считала их плохими. Но суровые северные люди, долгое время скитавшиеся по тайге, познавшие гнев Божий и укрывающиеся от него – они могут быть зверям подобны в своей алчности и похоти. Не верила она в их добродетель. С тех пор, как отец-настоятель улетел в Иркутск по делам духовным и мирским, а на следующий день свершилась кара Господня, ни один мужчина не переступал порог монастыря. Да будет так и впредь. Снаружи, по ту сторону крепких стен монастыря есть, где обустроить жилье, зверя тоже хватает. Конечно, она отказала просящим, но просили ли они? Или требовали? Второе, скорее. Гнетущее беспокойство не давало ей уснуть, и, накинув теплую шубу, она покинула жарко натопленную келью.
Сестры спали. Лишь некоторые усердно молились в центральном зале. Матушка не стала им мешать, тихой тенью проскользнув к дверям, ведущим на улицу. Двор был темен. Она сама не знала, что влекло ее на улицу. Посмотрев на восток, где через несколько часов должна была заняться заря – этот бесценный дар Господний, который она уже и не надеялась увидеть вновь, матушка игумения пошла к воротам.
Она знала монастырский двор, как собственные руки, и прекрасно ориентировалась в нем. Путь до ворот не занял и двух минут. Лишь однажды она остановилась, чтобы еще раз взглянуть на восток и осенить себя крестным знамением. И тут в голове ее будто шепнул кто-то: «Вернись».
Матушка качнула головой, отгоняя наваждение, перекрестилась еще раз и продолжила путь. Возможно, вернись она в келью, ей бы удалось сохранить себе жизнь. Но случилось то, что случилось.
Мощный взрыв аммоналовых шашек, заложенных под ворота, сорвал с петель одну могучую створку и разметал в щепы другую. Обломок доски, вжикнув по воздуху, ударил матушку игумению точно в шею, практически снеся ей голову. Монахиня захрипела и, хватаясь слабеющими руками за деревяшку, торчащую из шеи, медленно осела в сугроб. А двор уже наполнился людьми. Темные фигуры с ружьями заскакивали в проем, рассыпаясь по двору, ломились в двери, подбадривая друг друга криками. Где-то истошно закричала женщина, ее крик прервал грохот выстрела дуплетом. Затрещало дерево дверей, зазвенели стекло и посуда. В главном зале молодые монахини с ужасом взирали на ворвавшихся бородатых мужланов, в зареве занимавшегося пожара похожих на самих демонов Ада. Затрещала ткань, раскатился звук звонкой оплеухи, тонко закричала молодая послушница.
Разграбление и надругательство продлились несколько часов. Разгоряченные и одуревшие от запаха крови и молодых податливых тел, одурманенные безнаказанностью, нападающие азартно ломали двери келий, за волосы вытаскивали сестер из их комнат, рвали на них одежду, оценивая доставшееся тело, и либо затаскивали женщин назад, либо, наградив пинком, оплеухой или зуботычиной, отправлялись на поиски новой жертвы. Изредка были слышны ружейные выстрелы – самые отмороженные и кровожадные из нападавших не утруждали себя рукоприкладством.
Когда солнце, нашедшее просвет среди сердито нахмурившихся свинцовых туч, залило мертвенным светом двор монастыря, все уже прекратилось. В центре двора стоял мужчина. Коренастый и крепкий, с окладистой бородой до груди. Внимательными серыми глазами смотрел он, как монахинь, переживших эту ночь, сгоняли на улицу, пытаясь построить в некое подобие шеренги. Некоторые из женщин руками придерживали разорванные одежды, молодая сестра безуспешно пыталась остановить кровь, идущую из разбитого носа. Мужчина подошел, достал из кармана бушлата носовой платок и протянул сестре. Та посмотрела испуганно, не решаясь принять его. Он кивнул с успокаивающей улыбкой: бери, мол. Та выдернула платок и, что-то пробормотав, прижала его к лицу.
Через некоторое время во дворе выстроились как обитательницы монастыря, так и его захватчики. Мужчина обвел всех внимательным взглядом, откашлялся и заговорил неожиданно приятным и глубоким голосом.
– Значит, так, сестры. Как вы, наверное, уже поняли, теперь вы будете делить кров и очаг с нами. Начало положено не совсем правильное, не такое, как я хотел, но в этом винить вы можете только лишь свою старшую, как там бишь она у вас обзывается? Ну да, вон та, что с доской в горле у ворот валяется.
Из толпы послышались сдавленные рыдания.
– Да, именно так. Пусти она нас по-доброму – глядишь, и по-другому все бы повернулось. Но случилось так, как случилось. Вы, наверное, сейчас скажете, что это промысел Божий, а я вам отвечу: никакого промысла тут нет. Давно стало понятно: то, что вам с юных лет вдалбливали в головы – не что иное, как циничная сказка, единственное назначение которой – дурить головы и превращать людей в стадо. Иначе – разве могло бы случиться все это? – Мужчина обвел широким жестом двор монастыря, но по нему было понятно, что на самом деле под словом «все это» он подразумевает куда как более широкий смысл. – Значит, теперь так. Мы будем жить здесь. И это, как вы понимаете, не обсуждается. Вы также можете остаться – по крайней мере те из вас, кто достаточно молод и силен, чтобы работать и рожать детей. Те из вас, кто не может или не хочет работать, или чья башка набита вот этим всем говном сверх меры – те могут идти на все четыре стороны. Я не держу тут никого. Даже позволю взять с собой продуктов и теплую одежду в дорогу. Беспределу и беззаконию я тоже не дам вершиться. И пусть события минувшей ночи вас не обманывают. Егор! Поди сюда! – повысил голос мужчина.
От компании мужиков, стоящей поодаль, отделился здоровенный детина, в шинели нараспашку и без головного убора. Увидев его, монахиня с разбитым носом заплакала в голос. Именно он каких-то сорок минут назад выстрелил в голову ее соседке по келье, а ее саму швырнул на кровать, разорвав одежду и подкрепив свои намерения коротким тычком в нос.
Детина остановился, не дойдя нескольких шагов до старшего, вызывающе глядя тому в глаза. Старший не стал рассусоливать, а просто достал из кармана пистолет и дважды выстрелил. Ничего не понимающий Егор упал на колени, зажимая руками простреленную грудь. Старший бросил взгляд на ту самую монахиню. Возможно, ему показалось, но он был готов поклясться, что на красивом молодом лице промелькнула тень злорадной радости. «А ведь хороша девка», – мельком подумал старший, делая зарубку в памяти.
Одновременно с выстрелом пистолета прозвучало еще несколько, уже ружейных, и еще три фигуры повалились в снег. Один из мужиков рысцой подбежал к старшему и что-то ему прошептал. Тот кивнул, хлопнул его по плечу и снова обратился к сестрам:
– Это люди, убившие ваших сестер. Я могу понять изголодавшихся мужиков, многие из которых видели бабу последний раз еще до Большого Дерьмища. Но я не могу понять одуревших от крови животных. Им не место среди людей. Здесь будет Закон! – отчеканил старший. – И этот Закон – я!
Среди сестер пробежал ропот. Одна из них, наиболее смелая, шагнула вперед.
– Простите, но здесь – монастырь, обитель сестер Христовых. Вы…
Старший не дал ей договорить, прервав начавшуюся было речь взмахом руки.
– Христа – нет. Может, и был когда-то, да вышел весь. Нужны еще доказательства? Поверь мне, детка. Если бы он был – он бы сам от себя отрекся, а на скрижалях, принесенных с Синая, большими буквами была бы выбита десятая заповедь: «Негоже верить в того, кому насрать на верящих в него». Не время думать о Боге, когда он сам забыл о детях своих. Грешно это. Я понятно излагаю?
Спустя час несколько сестер, кутаясь в тулупы и неся в руках тощие узелки с едой, вышли из ворот монастыря, вокруг которых уже кипела деятельность по восстановлению.
Андрей поднялся на стену и окинул взглядом территорию монастыря. Да. Хорошее место. Все правильно он сделал. Главное теперь – не расслабляться. Все только начинается.
* * *Захар рывком сел на кровати и открыл глаза. Дрожащие руки нащупали спички, высекли огонь. Неверный свет керосиновой лампы заметался по комнате, задрожал в такт крохотным язычкам пламени внутри стеклянной колбы. Подобрав кочергу, лесник уселся у печки, пошуровал внутри, ломая угольную корку, и прикурил, засунув лицо едва не в печь.
Выпустив густую струю дыма, не заботясь о том, чтобы курить в поддувало, он взял со стола кружку холодной воды и одним махом опустошил ее. Вот так вот, значит. Не зря, не зря не понравился ему ни сам монастырь, ни атмосфера, в нем царящая, ни старший. Вот такая ты сука, да Андрюша? Что ж, будем иметь в виду. От такой твари всего ожидать можно.
С силой раздавив остатки самокрутки о железный угольный ящик, Захар на минуту представил старшого на месте окурка. Ладно. Разберемся. Потом. А сейчас нужно отойти от реальности видения и хотя бы немного поспать. Утро вечера мудренее.
Выпустив густую струю дыма, не заботясь о том, чтобы курить в поддувало, он взял со стола кружку холодной воды и одним махом опустошил ее. Вот так вот, значит. Не зря, не зря не понравился ему ни сам монастырь, ни атмосфера, в нем царящая, ни старший. Вот такая ты сука, да Андрюша? Что ж, будем иметь в виду. От такой твари всего ожидать можно.
С силой раздавив остатки самокрутки о железный угольный ящик, Захар на минуту представил старшого на месте окурка. Ладно. Разберемся. Потом. А сейчас нужно отойти от реальности видения и хотя бы немного поспать. Утро вечера мудренее.
Глава 10. Игры разума
Захар проснулся в подавленном настроении. Он уже перестал гадать, откуда берутся эти его видения, сбой ли это в работе мозга, вызванный постоянным стрессом и одиночеством, или, может быть, он обрел какие-то экстрасенсорные способности. В экстрасенсорику он не особо верил, а в психическое расстройство верить не хотел. Он просто принял это как данность. В некоторых случаях эта данность пугала. В некоторых – облегчала жизнь. В некоторых – просто позволяла удовлетворить любопытство. Расширить кругозор, так сказать. Однако некоторых картин он бы предпочел не видеть. Таких, как вот эта, к примеру.
Одевшись, Захар растопил затухшую за ночь печку, поставил кипятиться воду и умылся, стараясь смыть дурное настроение. Получилось плохо. Он с трудом удержал себя в руках, когда в дверь для порядка стукнули и в комнату ввалился давешний рыжий.
– Собирайся, пошли. Старшой зовет. – Рыжий повернулся и уже пошел было, уверенный в том, что Захар последует за ним, когда от брошенной фразы вздрогнул вдруг, как от удара.
– Сейчас, чаю попью. Через полчаса зайди.
Рыжий медленно повернулся, округлившимися глазами глядя на лесника, невозмутимо насыпающего заварку в металлическое сито.
– Ты что, не понял? Пошли, говорю! Старшой зовет!
– Понял. С первого раза все прекрасно понял. А ты не дослышал видать, да? Через полчаса говорю зайди.
Взбешенный рыжий подскочил к Захару и схватил его за воротник. Лесник перехватил его кисть одной рукой, второй взялся за плечо рыжего и шагнул вперед, заходя ему за спину. Легонько надавил – и рыжий ткнулся носом в стол, издав булькающий звук. Захар нагнулся и прошипел в ухо посыльному:
– Не зли меня, рыжик. Я очень злой, когда невыспавшийся. И пока я не проснусь – меня лучше не трогать. Попью чаю, покурю – приходи. А сейчас – пшел вон отсюда!
Ухватив мужика за ворот телогрейки, Захар развернулся и пихнул того в сторону дверей. Рыжий пробежал несколько шагов, едва не ударившись о дверь, затормозил руками о дверной косяк и повернул перекошенное злобой лицо к Захару:
– Ты… Ты… Ты зря это!
– Что?! – взревел Захар, нащупывая на столе сзади себя тяжелую металлическую кружку. – Ты еще здесь?!
Хлопнула закрывающаяся дверь, за ней раздались удаляющиеся шаги и приглушенная брань.
Захар сплюнул в угольный ящик и достал курево. Посмотрел на портсигар, задумался на секунду. Сигареты он из Золотого решил не тащить. Не накуривался он уже ими. А вот десять больших пачек табака в рюкзак уложил. Достал бензиновую зажигалку, прихваченную в той же табачной лавке, высек огонь. Рука, поднесшая к самокрутке пламя, мелко дрожала. Вот же вывел, урод! Говоришь ему по-хорошему, а он не понимает. Что за люди?
Снова в дверь постучали не меньше чем через полчаса, а то и минут через сорок. Постучали и остались ждать реакции с той стороны. Захар хмыкнул.
– Не заперто!
Дверь отворилась, и в комнату шагнул уже другой мужичок.
– Попил чая? – хмуро глянул он на Захара.
Лесник, уже успевший одеться, кивнул. От его взгляда не ускользнула расстегнутая куртка на мужике, демонстративно открывающая кобуру на поясе.
– Тогда пойдем.
Захар снова кивнул и двинулся следом.
Снова поход по коридорам и лестницам – и вот они уже у двери. Мужик постучал, дождался ответа, и пропустил Захара вперед.
– Иди.
Внутри не поменялось ничего, разве что на столе не было бумаг. Хотя пистолет лежал на том же месте. Захар прошел внутрь и, не спрашивая разрешения, уселся.
– Здравствуй, – кивнул ему Андрей. Захар молча кивнул в ответ. – Слышал, у вас с Федором инцидент вышел? Ты зла не держи. Неправильно он меня понял немного. Чай ты, как я понимаю, уже попил? – старший монастыря весело прищурился.
– Попил, – прогудел Захар.
– Ну вот и хорошо. Тогда можем сразу к делу перейти. Значит, так.
Андрей встал и сделал два шага к окну, развернулся и вернулся назад, опершись о стол.
– Места у нас здесь хватает, сам видишь. Но, для того, чтобы остаться – нужно быть полезным. Понимаешь? Нахлебников здесь нет. Каждый вносит посильную лепту в благоустройство. Так что сразу предупреждаю – придется работать.
Захар с искренним интересом уставился на Андрея. Тот, видимо, истолковав этот взгляд по-своему, продолжил:
– На самом деле это не значит какой-то рабский труд с утра до ночи. Народу в монастыре хватает. Но первое время поработать придется, да. Сам понимаешь, поставить себя, показать…
– А с чего ты взял вообще, что я хочу остаться?
Старший осекся.
– То есть?
– С чего. Ты. Взял. Что я. Хочу. Остаться? – очень разборчиво повторил Захар.
Андрей не нашел, что сказать в ответ. Уставившись на Захара, как на полоумного, он пододвинул стул и уселся.
– А ты, значит, не хочешь? – прищурился старший.
– Нет. Не хочу. Спасибо за гостеприимство, но я, пожалуй, загостился. Поеду я. Где могу вещи остальные забрать, оружие и снегоход? – Захар пристально посмотрел в глаза собеседнику.
– Хм. Поедешь, говоришь? – Андрей нехорошо улыбнулся. – Нет, друг. Не поедешь ты никуда. Не верю я тебе. Ни единому слову. Сам на снегоходе приехал из Золотого? Лесник, говоришь? Угу. Что там, вас собралось достаточно уже, чтобы монастырь взять? А чего умнее легенды для разведчика не придумали?
– Слушай, ты не приболел ли часом? – заботливо поинтересовался Захар. – Что-то бредишь ты, как мне кажется. Кого «вас»? Какого разведчика? Ты там с чайком не перемудрил, а? С травками-то?
– То есть, ты хочешь сказать, что вся твоя история – правда? И на электростанцию нашу ты наткнулся случайно?
– Да ничего я тебе говорить не хочу. Че с тобой разговаривать, если у тебя с башкой что-то не то с утра пораньше? – Захар намеренно говорил так, как будто это он вызвал старшого на ковер, а не наоборот. Риск, конечно, можно совсем из себя вывести, но где наша не пропадала? Кочерга, скользнувшая в ладонь из рукава пуховика, была уже наготове. Пусть только попробует до пушки своей дотянуться, щегол, мигом с клешней перебитой заскачет. Ну а с пистолетом да с аж самой главной шишкой в заложниках можно много сделать, да.
– Борзый ты. Но, что-то мне говорит, что не врешь. Странно. Но придется проверить, – как-то очень быстро «переобулся» Андрей. Захар аж диву дался. – Пройдешь проверку – отдам тебе все твое добро, да и вали на все четыре стороны. Не пройдешь – нам вреда меньше будет, и подготовиться успеем.
– Эй, ты чего, товарищ Андропов? Какие проверки еще? Ну точно заболел. Может, позвать кого?
– Рот закрой. Хватит уже зубоскалить.
Внезапно Захар понял, что напротив него – по-настоящему опасный враг. Что не успеет лесник кочергой своей замахнуться даже. А пистолет на столе для отвода глаз лежит. И весь этот бред про какую-то банду, собравшуюся захватить монастырь, – он не случаен, но полностью выдуман. Что-то этому жуку от Захара надо. Но что?
– Так что, Захар? Готов проверку пройти? Или сразу к стенке тебя отводить можно? – Андрей пригнулся, вглядываясь в глаза Захара. – А, лесник? Что мы с тобой решим?
Захар тяжело вздохнул. Как же ему все-таки везет на сумасшедших! Эх, взять бы за затылок этого урода и бить мордой об стол, пока нос внутрь не вдавится, за все дела его. Хер с ним. Успеется еще. Сейчас надо из ситуации идиотской выкарабкиваться.
– Ну давай, рассказывай, что там за проверку ты придумал, гэбист хренов. – Захар вызывающе вскинул голову, глядя на старшего. И увиденное ему не очень понравилось. Вот сейчас, именно сейчас он сделал то, что старшому и было нужно. Ну-ну. Посмотрим, кто будет смеяться последним. И без последствий ли?
Снегоход остановился, не доезжая до первых деревьев нескольких сотен метров. Вторая машина выскочила вперед, разворачиваясь боком. Сидящий на заднем сиденье перетянул ружье со спины и положил его на колени, недвусмысленно направив ствол в сторону Захара.
– Слезай, приехали.
Захар, сидящий позади Федора, соскочил в снег и отошел в сторону.
– Ты все понял? Ориентиры, как найти вход, куда идти? – Федор смотрел на него внимательным взглядом.
Захар не стал отвечать, только коротко кивнул.
– Хорошо. Когда закончишь – если закончишь – выходишь сюда же. Бросаешь оружие и отходишь от него в сторону. Мы тебя заберем. Все.
Машины рыкнули моторами, заложили крутой вираж и умчались обратно в направлении монастыря. В сотне метров от Захара одна из машин притормозила, и в снег полетел холщовый мешок. После чего водитель снова поддал газу, и снегоход попер вдаль, взметая тучи снежных брызг.