Да. Совершенно обычные в условиях Срани люди оказались малость не такими, какими показались сначала Захару. Имея в своем распоряжении самое крупное и благоустроенное убежище, в котором разместились вполне комфортно, оказывать помощь другим они не спешили. Как и переселять их к себе. С одной стороны, разумно – в условиях перенаселения и на релейном заводе не сладко пришлось бы. Вот только если бы они просто сидели у себя и никого не пускали…
Через несколько лет после начала Срани к школе подъехал приснопамятный БТР. Из башни пальнули очередью по первому этажу, и в громкоговоритель приказали всем выйти из убежища. Перепуганный народ вывалил наружу. Имея четыре ружья и несколько луков с арбалетами, смастеренными трудовиком незадолго до гибели, они ничего не могли противопоставить свирепого вида мужикам с автоматами, прикатившим на бронетранспортере в сопровождении вездехода. Означенные мужики пробежались по рядам, отобрали нескольких женщин из числа тех, что помоложе, и прикладами загнали их в грузовой отсек вездехода. Нескольких мужчин, попытавшихся возмутиться, пристрелили там же, во дворе. А потом из вездехода вышел мужик, назвал себя Батей и сказал, что, если обитатели убежища не хотят, чтобы подобное повторилось – они обязаны ежемесячно сдавать «релейщикам» некоторый объем полезного барахла: строительных материалов или того, что в их качестве можно использовать, годной в пищу еды или дичи, ну, и, если вдруг подвернется чего особо ценного и уникального – типа газовых баллонов, семян или исправной техники – тогда объем к сдаче пересчитывается. Ну а если не согласны… Батя пожал плечами, и в тот же момент пулеметная башня на бронетранспортере недвусмысленно качнулась из стороны в сторону.
Общине пришлось выполнять требования релейщиков. И до недавних пор это удавалось делать. Пока не погиб единственный серьезный добытчик общины – Ферзь. Он же – Ферзяев Антон, до Срани – молодой охотник-промысловик, Юлин дядя, вместе с девочкой пришедший в убежище из подвала жилого комплекса, ставшего непригодным для жизни сразу после похолодания.
Недавно отслуживший срочку Антон нашел себя в охотничьей артели. Тем роковым летом он вернулся с промысла домой и застал день «икс», играя с пятилетней племянницей. Родители Юли были на работе. В нижнем городе. С того самого утра, когда сестра позвонила Антону и попросила посидеть с девочкой вместо приболевшей бабушки, Антон больше не видел ни ее, ни зятя.
Именно благодаря Антону все эти годы община стабильно выдавала норму. То ли промысловик был удачливым, то ли имел какой-то особенный подход, но он всегда находил больше, чем другие. Именно он нашел нетронутый по какой-то причине в первые страшные годы оптовый продовольственный склад, еду с которого таскали почти месяц, под покровом ночи, чтобы не привлечь внимания ни жестянщиков, ни релейщиков. Один из залов убежища забили продуктами, остатки которых община доедала до сих пор. Именно он вычитал про технологию автоклавирования, благодаря которой консервированную еду можно было перезакрывать, продлевая, таким образом, срок ее годности. Именно он научил Юлю всему, что умел сам. Теперь становилось понятно, почему девушка так уверенно обращалась с оружием, не истерила и вела себя вполне мужественно во время побега с релейного завода.
Ферзь умудрялся возвращаться с добычей даже после того, как пришли приматы – здоровенные мутировавшие и приспособившиеся к суровому климату павианы, скорее всего – разбежавшиеся из Иркутского зоопарка. Как они не погибли во время наводнения – непонятно. Чем они питались в разрушенном городе – неизвестно. Фактом оставалось лишь то, что, мигрировав в уцелевшую часть города, павианы предпочитали питаться людьми. В условиях новой напасти добывать норму становилось все труднее, и Антон все чаще говорил о том, что надо искать выход из ситуации. Что нужно или воевать с релейщиками, объединившись с другими общинами, или уходить из города. Его не поддерживали. Люди привыкли к такой жизни. Привыкли к тому, что их обирают. Зато – без лишнего риска погибнуть в схватке с павианами, напороться на арматуру в поисках пути из города или замерзнуть насмерть, такой путь найдя. Сначала просто кривились и уходили в сторону, когда Ферзь заводил разговор, если это происходило на совете – плавно съезжали с темы. А со временем начали выказывать открытую неприязнь к его словам. Особенно когда к этим словам начали прислушиваться самые молодые члены общины – ребята от восемнадцати до двадцати пяти лет, для которых Ферзь был кем-то вроде супергероя.
Некоторые из жителей общины посчитали, что Антон разносит вредные идеи, и вместо того, чтобы пудрить молодым мозги, лучше бы он больше времени посвятил поискам. И в один день на общем собрании Ферзю запретили учить молодежь.
А потом Антон ушел в поиск… И не вернулся. Уходил не один, с еще тремя мужчинами, из тех, что постарше. Вернулись все, кроме него. Рассказали, что попали в засаду приматов, с каждым годом становящихся все умнее. Тело отбить не смогли. Юля тогда прорыдала всю ночь. А через месяц община не смогла набрать норму для сдачи заводским. Ее добавили из своих запасов. Еще через месяц ситуация повторилась. А на третий месяц пришли к выводу, что такими темпами они скоро вовсе останутся без еды. И заставили женщин тянуть жребий. Короткую соломинку вытянула Юля.
Захар, закончивший шить рану и наложивший на руку повязку, сидел в углу на табурете и тихо отъезжал от услышанного. Он искренне не понимал, как можно отдавать своих женщин. Жители общины успокаивали себя тем, что в убежище релейного завода женщин ждет более сытая и обеспеченная жизнь. И женщины в это верили тоже. Даже скандал вспыхнул: некоторые искренне хотели оказаться на месте Юли. Однако на справедливости жребия настояли. И девушка отправилась на завод вместе с очередной партией топлива и строительных материалов. Ну а там ее уже встретил Захар.
– И теперь вы считаете, что релейщики придут мстить? – Лесник достал самокрутку из портсигара, но закуривать не стал.
– Нет. Почему мстить? Наказывать, – пожал плечами директор. Причем, сделал это так безразлично, что Захару даже стало страшно.
– Да… Дела… – протянул лесник. – И как думаете этот вопрос решать?
– Не знаю, – честно признался Павел Евсеевич. – Раньше мы всегда собирали норму. И никогда не думали, что не получится это сделать.
– М-да. И как вы думаете, когда они придут?
– Днем, скорее всего. Они не станут долго тянуть. Но и с утра ждать их не стоит. Они знают, что мы никуда не денемся.
– Ясно. Значит, времени немного есть. Юля. Отправляйся спать. А мы с Евсееичем пошушукаемся немного.
– Не надо ей сейчас никуда отправляться. Пусть тут спит.
Директор встал, кивком головы предложил Захару сделать то же самое. Потом натянул висевший до этого вдоль одной из стен тросик, и задвинул ширму. Теперь места визуально стало еще меньше – драная мешковина поделила и без того небольшую каморку практически напополам. Зато девушка могла спокойно спать. Отпускать ее в общую часть убежища и правда было боязно. Захар не знал почему, но он чувствовал ответственность за дальнейшую судьбу девушки. Мы в ответе за тех, кого приручили, да.
Юля немного повозилась за ширмой, и наступила тишина – измотанная переживаниями, девушка уснула мгновенно. Захар повернулся к директору.
– У вас есть карта города, Павел Евсеевич?
На то, что наступило утро, в убежище не указывало ничего. Точно так же потрескивало пламя в бочках, тусклым светом разгоняя мрак, так же слегка першило в горле от чада, полностью вытянуть который вентиляторы были не в силах без внешнего привода.
И точно так же множество пар глаз смотрели на Захара с Юлей, которые сейчас стояли в тени большой брезентовой палатки, установленной у дальней стены зала. Это было привычное место для собраний, и поместились все. Еще и для выступления место осталось – чистый пятачок пять на пять метров.
Павел Евсеевич вышел на центр импровизированной площади, прокашлялся и заговорил:
– Итак, на повестке дня у нас один вопрос. Один – но глобальный. Я не буду скрывать: мы на пороге войны с релейным заводом. Чем эта война закончится – думаю, понятно без пояснений.
Толпа зашумела. Директор поднял руку, требуя тишины. Люди успокоились не сразу.
– Мы можем избежать этой войны, отдав людям с релейного Юлю и выдав убийцу их товарищей. – На этот раз шум был, скорее, одобрительным. – А можем… уйти.
Последнее слово, сказанное директором, будто повисло в воздухе среди внезапно наступившей полной тишины. Несколько секунд было так тихо, что Захар услышал, как у кого-то тикают часы.
– Уйти? Из убежища? – кажется это был тот самый парень, что порывался выгнать Юлю сразу же, как только они пришли. – Куда уйти? Как уйти? Бросить все здесь и идти искать чистые земли, которыми бредил Ферзь? Это сумасшествие. Даже если предположить, что они есть, – мы не знаем, что происходит вокруг. Если мы не в состоянии выжить здесь – куда мы пойдем? Где мы будем жить? В лесах, которые кишат хищниками? А жрать мы что будем? Снег? Да мы сдохнем от холода!
Толпа зашумела. Директор поднял руку, требуя тишины. Люди успокоились не сразу.
– Мы можем избежать этой войны, отдав людям с релейного Юлю и выдав убийцу их товарищей. – На этот раз шум был, скорее, одобрительным. – А можем… уйти.
Последнее слово, сказанное директором, будто повисло в воздухе среди внезапно наступившей полной тишины. Несколько секунд было так тихо, что Захар услышал, как у кого-то тикают часы.
– Уйти? Из убежища? – кажется это был тот самый парень, что порывался выгнать Юлю сразу же, как только они пришли. – Куда уйти? Как уйти? Бросить все здесь и идти искать чистые земли, которыми бредил Ферзь? Это сумасшествие. Даже если предположить, что они есть, – мы не знаем, что происходит вокруг. Если мы не в состоянии выжить здесь – куда мы пойдем? Где мы будем жить? В лесах, которые кишат хищниками? А жрать мы что будем? Снег? Да мы сдохнем от холода!
Павел Евсеевич махнул рукой, прерывая говорящего.
– Среди нас есть человек, который пришел с чистой земли. Земли, где нас не будут пытаться сожрать павианы. Где мы не будем провожать людей на рыбалку, как в последний путь. Где нам не придется платить унизительную дань. Где у нас будет намного больше шансов на выживание, чем здесь. Давайте его по крайней мере выслушаем. И тогда будем решать. Поверьте, у него есть что нам сказать.
Захар протянул руку, ободряюще сжал Юлькино плечо и шагнул из тени палатки в круг света. Он обвел взглядом обитателей школьного убежища. Бледные, худые, заросшие волосами, давно нормально не мывшиеся, они выглядели гораздо хуже, чем люди из монастыря или даже зэки из лагеря старателей под Золотым. Даже если отбросить внешний вид. У них было то, чего Захар не видел ни у кого из виденных до сих пор выживших. Печать страха. Страха и покорности перед обстоятельствами.
Они смирились со своей судьбой. Смирились с тем, что они проиграли. Проиграли в тот день, когда отдали своих женщин и согласились платить дань. Захар вдруг почувствовал отвращение. Стоят ли эти люди того, чтобы помогать им? Ведь при всей своей жестокости, релейщики были гораздо ближе Захару по сути. Батя и его люди не остановились бы ни перед чем, чтобы выжить. Эти же… они сломались. Сдались и опустили руки, отдавая своих людей, своих женщин. Так стоят ли они хотя бы тех усилий, что придется придать голосовым связкам, чтобы говорить с ними? Захар всмотрелся в лица пристальнее – и увидел то, что искал. Печать страха и безволия лежала не на всех. У некоторых сквозь нее проступала надежда. Робкая, опасливая – но надежда. Люди устали жить в страхе. Хотя уже и не могли представить себе жизнь без него.
Он оглянулся назад, на Юлю, стоящую в тени большой палатки. Посмотрел на замученных такой жизнью женщин, прижимающих к себе оборванных детей. И решился.
Даже если они смирились с такой жизнью – это не значит, что они не заслуживают лучшей. И, как казалось Захару, если кого-то в Иркутске и нужно спасать – то этих людей. Не о духовном же спасении релейщиков говорили его видения, чем бы они ни были.
– Вы меня не знаете, – начал Захар. Он не повышал голос, но его гулкий бас разносился по помещению, будто усиленный громкоговорителем. – Вы меня не знаете, и оснований доверять мне у вас нет. Точно так же как, у меня нет оснований врать вам. Меня зовут Захар. Я пришел из тайги. Я проделал огромный путь в одиночку. На снегоходе. Ни разу мне не попадалось мест с повышенным радиационным фоном. Ни разу до того момента, как я пришел сюда, меня не пытались сожрать. – Тут Захар лукавил, но вся правда его слушателям была пока не нужна. – И при этом я считал, что живу в погибшем мире. Я ошибался. Я шел сюда в надежде узнать, что произошло с миром. Считал, что здесь условия не в пример лучше тех, в которых довелось жить мне. Думал увидеть цивилизацию, что поднимается с колен. Услышать радиосигналы из других городов, познакомиться с людьми, которых не сломила даже ядерная война. Которые сплотились против общей беды. А что я увидел?
По залу пробежал шепоток.
– А увидел я, – Захар слегка повысил голос, – стаи помойных крыс, грызущихся на руинах города за кусок падали пожирнее. Хотя нет. Неверная метафора. Вы даже не пытаетесь грызться. Вы сдались. Вы платите дань своими соплеменниками. Дань людьми, которые дышат одним с вами воздухом последние двадцать лет. – Захар сделал шаг назад, протянул руку и, взяв Юлю за руку, мягко вытолкнул ее в круг. – Посмотрите на эту девушку. Вы все ее знаете. Она росла на ваших глазах. Ее дядя год за годом спасал вас, добывая вам пищу, отдавая за вас большую часть дани, которой вы позволили себя обложить. И как вы отплатили ему? Отдали сестру вместо пайки, которую были не в состоянии собрать без него?
По толпе прогудел ропот. Вперед выступил тот самый парень:
– Да кто ты такой, чтоб пенять нам? Ты вообще знаешь, что нам довелось пережить? Какого…
– Заткнись и вернись на свое место, пока я тебе кадык не вырвал, – спокойным и даже доброжелательным тоном распорядился Захар. – Небось, с релейщиками так не базаришь, а? Чмо. Не заставляй меня руки пачкать.
В толпе кто-то рассмеялся, и Захар понял, что попал в точку. Выскочка побледнел и вернулся в толпу.
– Скажите, вам не надоело жить, как крысам? Вы хотите жить, как живут люди? Не прячась в норах, не дрожа за свою жизнь каждую секунду? Хотите жить, не ожидая, что придет злой дядя с пушкой и потребует ваших баб? Что вы будете делать, когда не соберете норму и в этом месяце? Кого вы отдадите на этот раз? Ее? – Захар указал пальцем на миловидную женщину под сорок, стоящую в первом ряду. – Ее? – Девушка, Юлькина ровесница, стоящая с тем самым горластым парнем, поежилась. – Или может ее? – Девочка лет пятнадцати спряталась за спину пожилого мужчины, сжавшего кулаки.
– Ты что-то конкретное предложить хочешь или просто поумничать пришел? – голос, прозвучавший из толпы, звучал раздраженно. – Если по делу что-то – говори. А проповеди твои нам и нахрен не нужны. Мы сами знаем, как у нас обстоят дела.
Захар кивнул, улыбаясь.
– Речь не мальчика, но мужа. Хорошо. Давайте перейдем к делу. Я могу вывести вас из города. И я сделаю это, если вы сами захотите этого.
– И куда мы пойдем? – голос из толпы был полон сарказма. – Жить в снежных домах и питаться корой с деревьев?
– Там, куда я вас отведу, еды хватит вам и вашим детям. Дальше я не загадываю, – с улыбкой парировал Захар. – А еще там есть семена и станки, оружие и патроны, одежда и обувь. И этого всего много.
– И где эта земля обетованная? – поинтересовался тот же насмешливый голос. – Ты имей в виду, мы сорок лет по пустыне ходить не сможем. Вымрем нахрен.
Захар ухмыльнулся.
– Росрезерв, слышали такое слово?
Ответом была пораженная тишина.
– Перед самой войной, – продолжил Захар, – старая программа Росрезерва была признана малоэффективной. Большие хранилища, способные прокормить целый город, стоили слишком дорого – в обустройстве, содержании. Кроме того, вероятность того, что придется кормить город, была невероятно мала. Уже тогда предполагали, что если кому-то доведется воспользоваться этими хранилищами – то это явно будут не тысячи людей, а горстки выживших. В таких условиях обустраивать огромные спецхраны было пустой тратой средств. Именно отсюда, с Сибири, начали реализовывать более дешевую и продуманную программу – программу малых убежищ, разбросанных по всему краю. В них есть все необходимое для жизни – для настоящей жизни, а не жалкого ее подобия. И у меня есть карта. На этой карте отмечено расположение всех малых хранилищ программы. Одно из них – не так далеко отсюда. Если вы решитесь, то вы больше ни в чем и никогда не будете нуждаться.
В зале повисла такая тишина, что будь тут мухи – их крылья грохотали бы подобно лопастям транспортного вертолета. Люди переваривали услышанное.
– И где оно находится, твое хранилище? – снова спросили из толпы.
– Выйди сюда, пожалуйста. Мне надоело кричать в темноту, – попросил Захар.
В круг вышел парень лет тридцати. Высокий и широкоплечий, он был бы очень крепким, если бы нормально питался. Из-под падающей на глаза темной челки твердо и ясно смотрели серые глаза. Захар довольно кивнул. Этот человек сломленным не был. Скорее всего, он был из следопытов, обученных Ферзем. Сейчас именно такой человек и нужен ему в качестве собеседника. В качестве представителя школьного убежища. Убедит его – убедит и остальных.
– Ближайшее хранилище находится на территории заброшенной воинской части в ста километрах от города, если идти на север.
– Мы не дойдем туда, – мотнул головой парень.
– Почему? – поинтересовался Захар.
– К северной окраине ведут только два пути. Один – мимо завода. Второй – в обход всего города, через леса. Мы просто не пройдем там пешком с людьми. Среди нас есть старики и дети, которым крюк в триста километров не под силу. Они умрут. Ты предлагаешь оставить их здесь?