Ростик почувствовал себя немного воришкой, который вздумал было сегодня устроить праздник с отсыпанием под завязку, сытным завтраком, милованьем с женой... Он сел прямее. В комнате царило молчание. Наконец Кошеваров помялся и произнес:
— И все-таки, Андрей Арсеньич, мы когда-то вступали в партию... Не могу, не понимаю, почему так вот сразу?
— Мы находимся, — Рымолов вздохнул, — у крайней черты нашего материального производства. Мы стоим на развалинах всех прежних условий труда, системы распределения, отношений собственности. Практически, если мы сейчас не начнем строить новые отношения, мы развалимся и превратимся в бродячее племя без города, без корней, с самыми дикими манерами... Пока нас не уничтожат окончательно. Но есть возможность все перестроить и начать подъем. Из этой нынешней, самой нижней точки нашей человеческой цивилизации тут, в Полдневье, можно подниматься, и богатеть, и присоединять все новые и новые земли, находить союзников... Развиваться, одним словом. — Рымолов помолчал. — Такова дилемма... Думаю, ни у кого не должно быть сомнений, что именно в нашей ситуации следует избрать. Как мы избавились от прежней, весьма бестолковой администрации, так мы должны сбросить заблуждения — другого слова не подберу — нашей земной, увы, тоже не весьма благополучной истории.
— Нижняя точка... Дилемма... Развитие, — пробурчал Усольцев. — Я так скажу, если деревне будет хорошо, тогда я с вами, Арсеньич. Если все опять превратится в говорильню да голод наших ребятишек зажмет — тогда уволь. Хоть цыганом стану, а людей своих от тебя сведу.
Он встал и, ни на кого не глядя, широкими шагами вышел из кабинета. Рымолов проводил его печальным взглядом исподлобья.
— Заседание, как я понимаю, закончено. Новый курс нашей администрации я, как мог, объяснил. Давайте работать...
Ростик вышел от Рымолова вместе со всеми. Он не очень понимал суть происшедшего, но чувствовал, что тут многое придется еще уточнять и обдумывать. И потому ни в чем не был уверен. Квадратный посмотрел на небо и спросил:
— Так зачем нас вызвали, не понял?
— Он думал, что разговор пойдет по-другому, — пояснил Ростик.
— А... Ну, тогда... Слушай, а что такое дилемма?
— Это когда одна проблема имеет два решения. Но они противоречивы.
— Так, объяснил... — хмыкнул старшина. Впрочем, обиды в его голосе не было. — Ты куда сейчас?
— Давно хотел на аэродром заскочить, посмотреть, как там у Кима дела.
— Это кореец такой, узкоглазый, да?
— Он мой друг, — пояснил Ростик. — С детства.
— Ладно, я тогда, пожалуй, на конюшню. Там эти горе-шорники седла неправильно шьют. Потом на завод схожу, понравилось мне, как кузнецы работают — загляденье.
Забежав по дороге домой, Ростик обнаружил, что Любани, конечно, уже нет, выпил еще одну кружку молока с огромной лепешкой, еще толще намазанной медом, и пошел дальше.
Аэродром он услышал издалека. Самолетный двигатель просто вопил, то захлебываясь, то примолкая, чтобы сразу же взвыть еще отчаянней. Даже далекому от техники Ростику было ясно, что нормальный движок так неровно выть не может. Но что тому было причиной — некачественное горючее или неумелая сборка, он, конечно, не знал.
Выйдя из рощицы голых еще деревьев, он увидел ангары, пяток бараков и чуть в стороне полетную вышку, над которой бессильным мешком висел ветровой конус. Мотор гоняли на одиноком, крохотном самолетике, который то елозил себе по земле, то замирал, но взлететь не мог.
Приглядываясь к самолетику, Ростик перебрался через дощатый, полуобглоданный саранчой забор и зашагал было к полетной вышке, как вдруг откуда-то появились солдатики. Их было трое. Один из них очень воинственно крикнул:
— Стой! Стрелять буду.
— Я из города. — Ростик остановился. — Разведчик, иду к Киму, чтобы узнать возможность воздушной разведки.
Троих постовых раздвинул кто-то чуть более решительный. Это оказалась девушка в гимнастерке и с короткой, мальчишеской стрижкой, ее лицо показалось Ростику смутно знакомым. Девушка хмуро кивнула:
— А, Гринев, проходи. — Она обернулась к постовым: — Это Гринев...
Больше Ростик ничего не расслышал. Он благодарно улыбнулся девушке, но той его благодарность была как сапогу горчичник, и ему осталось только шагать дальше.
На краю поля расположились техники. Их было легко узнать по замасленным, как в кино, комбинезонам. Они о чем-то сдержанно переговаривались. Впереди всех стоял невысокий мужичок на деревянном протезе. Вместо комбинезона на нем был старый, лоснящийся на рукавах пиджак. Он курил какой-то зверский самосад, ядовитые клубы которого долетали даже до остальных.
Ростик подошел к ним незамеченным.
— Здравствуйте, — произнес он погромче. — Где я могу найти Кима?
Кто-то из техников оглянулся, но ничего не ответил. Ростик подождал, ничего не происходило. Все смотрели на бессильные старания маленького самолетика подняться в воздух. Наконец одноногий не выдержал:
— Хрен он взлетит с такой заправкой. Говорил же я, чтобы баки облегчил.
— Плохому танцору всегда... — начал было один из техников помоложе.
— Чушь, парень. С такой тягой даже я не взлетел бы.
— Ты, Серегин, — проговорил тот, которому не дали рассказать знаменитую байку про танцора, — свое уже отлетал. Ты бы вот их поучил.
— А я зачем тут второй месяц обретаюсь? — грозно спросил одноногий. Потом поднял голову и прокричал, надсаживаясь, в сторону полетной вышки: — Антон, скажи ему, пусть кончает это безобразие!
В окошке полетной вышки Ростик, к своему удивлению и радости, увидел Антона Бурскина. Тот был в чем-то черном на голове. Он кивнул и стал руками совершать странные движения перед собой.
Одноногий Серегин подошел к Ростику:
— Тебе кого?
— Я к Киму, — сказал Ростик. — Где я могу его найти?
— Сейчас он сам к нам приедет.
Самолетик развернулся на дальнем конце поля и покатил, уже, кажется, не надеясь взлететь, к ожидавшим его техникам. Когда он добрался, мотор пару раз чихнул и заглох окончательно. Кабина отодвинулась назад, и из нее стал выбираться Ким в летном шлеме. Был он зол до крайности.
Когда он спрыгнул с крыла на землю, Ростик позвал его:
— Ким, привет!
Ким заулыбался, слегка оттаяв, и пошел к нему навстречу:
— Рост, Ростище! Какими судьбами?
— Да вот, проведать решил. Давно собирался. — Он с уважением посмотрел на самолетик. — Как тут у вас?
Ким похлопывал Ростика по плечу, но после последнего вопроса его губы напряглись, улыбка исчезла. Он оглянулся и с почти откровенной ненавистью посмотрел на самолетик.
— Да нет тут у нас никаких дел. Моторы пересобрали с трех машин. Бензин чуть не в лабораторных колбах отогнали... — Он опустил голову и уже потише произнес: — А эта зараза не поднимается в воздух, и все тут.
— Может, в сборке что-то не так? — спросил тот самый парень, который только что хотел Кима сравнить с плохим танцором и к которому одноногий Серегин обращался, даже не называя фамилии.
— Быть такого не может, — высказался Серегин. — Просто земная техника тут не летает. Не хочет.
Ростик вспомнил утреннее совещание у Рымолова. Тот тоже считал, что многое придется менять. И этот вот самолет, который смотрел на Ростика широким, украшенным винтом носом, был лучшим тому подтверждением. Если раньше у Ростика и оставались какие-то сомнения, теперь они окончательно растаяли.
— Что же делать?
— Что делать? — переспросил Ким. И тут же ответил: — Искать что-то такое, что тут будет работать. Искать и искать. — И снова, уже потише, но с огромной, невероятной убежденностью договорил: — И не успокаиваться, пока не найдем. Иначе нас, — он помолчал, — просто сожрут.
Ну, что же, подумал Ростик, будем искать. На то я и разведчик.
Часть 2 Место отсчета
7
Ростик привстал на стременах и осмотрел холмы, открывшиеся перед ними. Это были пологие, похожие на валы бесконечного моря складки, уходящие прямо в серое, безвоздушное небо Полдневья. Иногда между ними росли кусты, полные треска и щебетания странных птиц и насекомых. Еще в низинках звенели ручьи, битком набитые мальками и всякой ручейной живностью.
Мир вокруг был прекрасен. Даже давящее, угрюмое небо не портило этой красоты, а, наоборот, как начинало казаться Ростику, придавало Полдневью особый свет, может, даже особое очарование.
Старшина Квадратный, мерно покачиваясь в седле, направлял своего жеребца на один из самых высоких холмов. Жеребец его приседал на задние ноги, потому что был нагружен так, что даже спина Квадратного не казалась чрезмерно большой. Ростик нагнал спутника.
— Я начинаю привыкать, — сказал он. — Мне здесь все больше нравится.
— Даже эти железяки на голове и вокруг всего тела?
В самом деле, доспехи, которые они волокли на себе, давили нещадно. Кроме того, балахоны цвета хаки, пошитые, чтобы человек в доспехах не перегрелся до беспамятства и чтобы сталь не блестела на всю округу, шелестели от каждого движения, как ноябрьские транспаранты на ветру. И все-таки приказ был однозначным — на время похода эти штуковины не снимать, для того они и сконструированы. Всякие гигиенические потребности можно было удовлетворять, не снимая щитков и кирас, просто отодвигая хитроумные заслонки в сторону. Сначала эти заслонки вызвали у всех окружающих, включая Ростика с Квадратным, массу шуток и не вполне аппетитных замечаний. Но уже спустя два дня оба перестали их замечать, словно всю жизнь провели именно за таким вот «рыцарственным» свершением некоторых ритуалов.
— Нам-то что? Вот лошадок жаль.
Жеребцы у них в самом деле выглядели не лучшим образом. От веса доспехов и поклажи первое время они вообще проходили километров двадцать, что не укладывалось ни в какие нормы суточного конного перехода. И за эти километры лошадки успевали растереть себе спину до ощутимых гнойников, которые уже через день начали отвратительно вонять.
Пытаясь избавить животных от страданий, в первый же вечер Ростик со старшиной сгрузили поклажу, загнали их в ручей и вымыли, вычистили чуть не каждый волосок, но это все равно не помогло. Лошадям приходилось туго, они с большим трудом привыкали к новым нагрузкам, и раны их затягивались плохо.
— Ничего, крепче будут, — ответил старшина. — Да и не так уж мы тяжелы, я полагаю, доспехи не больше тридцати килограммов весят.
Это было правдой. То ли более современная технология стали, то ли умелая ковка — но что-то позволило облегчить стальную скорлупу до приемлемого веса. О том, чтобы, как писали в школьном учебнике истории, невозможно было подняться в этих панцирях с земли без помощи, не было и речи. Что касается Квадратного, так тот даже иные упражнения делал в панцире, например, кувыркался.
— Знаешь, в этих доспехах на лошади ехать приятней, — проговорил Рост. — Не так некоторые места болят.
Старшина хмыкнул и ничего не ответил.
— Интересно, — снова подумал вслух Ростик, — эти доспехи пулю из калашника держат?
— Ребята на заводе пробовали, — тут же повернулся к нему старшина. — Нагрудный щиток и шлем, как правило, держат. А вот то, что у нас на ногах и руках — пробивается навылет. Но доспех на доспех, конечно, не приходится.
— М-да, а мне хотелось бы как раз знать, наши каковы? И не теоретически, а самым что ни на есть практическим образом.
— Почему-то мне кажется, — мрачно отозвался старшина, — придет время — проверим.
Заднее копыто жеребца Квадратного вывалило немалый булыжник, и он откатился вниз по склону метра на три. Под дерном, на вывороченном месте блеснула темно-красная, сыроватая, как свежая царапина, почва. Не нужно было учить почвоведение, чтобы представить, какие урожаи она могла приносить.
— В своем докладе я обязательно помяну, что целина у холмов куда богаче, чем земля у города.
— Согласен, — кивнул старшина. — Людей заставили огороды на красной глине городить, а тут плюнь — дерево вырастет.
— Зато огородников здесь пасти трудно.
— Все равно проверить следовало. И не понимаю я, из-за чего патрулировать эти земли сложнее?
— От города дальше.
— Зато урожай тут — не увезешь, а там — едва не впустую надрываться приходится.
Ростик подумал и все-таки напомнил:
— Только за последнюю неделю у города более десяти стычек случилось. И хотя никто, кажется, серьезно не пострадал, все-таки...
— Это волосатики балуются, — лениво ответил Квадратный. — Вот были бы собаки, хрен бы они сунулись.
Да, судя по всему, нападения совершали те же глазастые ночные ребята, что ограбили Ростика со старшиной по дороге из Старого города. И конечно, с собаками их можно было отгонять в любую темень. Но собак осталось мало, Ростик не был даже уверен, что служебные породы вообще пережили нашествие саранчи.
Из низинки между холмами послышалось ржание, резкие хлопки крыльев. Ростик осадил коня и повернулся к шуму. Рука его легла на рукоять автомата, подвешенного, как у ковбоя, с правой стороны седла. Но тревога оказалась ложной — мерно покачивая набрякшими, заваливающимися в разные стороны горбами, из кустарника выплыло два десятка трехгорбых жирафов. Морды у них были сонные, а коричневато-золотистые разводы делали их малозаметными на фоне свежих листьев и ветвей.
Старшина, который оказался к ним ближе, выволок автомат, приложил его к стальному плечу и прицелился. В течение последних дней такое случалось раз десять. Разумеется, Квадратный не стрелял — как настоящий охотник, он не убивал ради развлечения.
Мерно покачивая длиннющими шеями, звери ушли в сторону отдаленной рощицы. Квадратный проводил их стволом как завороженный. Потом посмотрел в сторону города, который в неимоверной дали отсвечивал крохотной серебряной искоркой маячного шара, поставленного на телевышке.
— За день машины сюда доберутся из города? — спросил он, усиленно о чем-то раздумывая.
— Почему же нет? Между нами и городом километров девяносто, не больше. За день они вполне могут подскочить — только зачем?
— Помимо разведки у нас есть приказ о мясе, — мягко напомнил старшина. — И это вполне разумный приказ. Представь, у нас там котлеты детишкам только дважды в неделю дают.
Ростик подумал.
— Я все помню. — Он в самом деле помнил этот разговор с Рымоловым, вот только не придал ему большого значения. — Но не уверен, что начальники и сами помнят об этой идее.
— Я тоже. Пошлют они нас, ой пошлют, — обреченно-озабоченно ответил старшина и сунул автомат в седельную кобуру.
Конечно, причиной тому было не только обостренное чувство долга, но и охотничий азарт. Тот самый, который Ростик не понимал. Впрочем, с питанием в городе в самом деле было не ахти.
— Ты думаешь, ради мяса имеет смысл жечь топливо?
— А ради чего его еще жечь? Ведь мы же предлагаем еду, пищу... А если не на машинах, а на конях? В городе остался еще с десяток лошадей. Если договориться...
— Это кобылы, ждущие приплода, — отозвался Ростик. — Вряд ли ради охотничьих подвигов кто-то будет рисковать и таскать на них возы.
— Я и сам так думаю. — Квадратный повесил голову.
Ростик пожал плечами, что было довольно неудобно под доспехами и абсолютно бессмысленно, потому что никто, кроме него, не мог понять, какой жест он проделал.
— Но спросить-то мы обязаны?
Старшина кивнул и, взобравшись на ближайший холм, спешился. Стянув латные перчатки, стал расшнуровывать свой самый большой тюк. В нем находилось много разного, но главное, как знал Ростик, в этом тюке хранилась довольно внушительная система, которую они получили в обсерватории перед самым отъездом. Именно ее-то старшина и достал.
По всему, это было похоже на не очень аккуратную связку тонких дюралевых уголков и полосок, с вдетыми в фигурные дырки облегченными винтиками и гайками. Достав это устройство, Квадратный выложил и свинтил подобие легкой, как воздушный змей, квадратной конструкции со стороной почти в полтора метра. Потом он порылся на самом дне мешка и выволок на свет кусок тонкой, легкой, сверкающей как зеркало и, по-видимому, очень прочной фольги.
— Это не фольга, — покачал старшина головой на вопрос Ростика. — Ребята сказали, это алюминиевое напыление на капроновую пленку. У них случайно на заводском складе остался рулон, они этой штукой железнодорожные цистерны собирались обматывать для светоизоляции.
Ростик провел рукой по волшебной ткани, принесенной сюда с Земли. Конечно, в этом мире люди такого делать не умели и неизвестно когда снова научатся.
Старшина растянул зеркальную ткань на каркасе и получил мягкое зеркало, которое видно было и в городе, скорее всего, даже без бинокля. Потом он стал натягивать вторую рамку над первой. Но теперь вместо зеркальной ткани в хитрые пазы он вставлял темные длинные пластинки, наподобие жалюзи. Собрав общую шторку, закрывающую зеркало, он прямо в середине квадрата установил общий рычаг, способный поворачивать все полосы одновременно. Теперь, стоило этот рычаг потянуть в одну сторону, они все закрывали зеркало, стоило потянуть в другую, открывали его, и поверхность начинала отражать солнечный свет.
Опробовав свою систему, Квадратный даже свистнул от удовлетворения.
— Значит, это и есть пресловутый гелиограф? — на всякий случай спросил Ростик.
— Солнечный семафор, — ответил Квадратный, то вглядываясь в горизонт, то посматривая на солнце. Наконец он навел свое зеркало на город, прицелившись через довольно сложную лунку, и проговорил: — Кажется, город на мушке. — Теперь зеркало стояло на вершине холма, наклоненное под сорок пять градусов к горизонту, отражая свет не хуже прожектора. — Придержи-ка.
И он ловко, словно заправский сигнальщик, принялся щелкать общим рычагом то вверх, то вниз. Ростик, придерживая телеграфную конструкцию одной рукой, второй поднес к глазам бинокль. На таком расстоянии оптика не очень-то и помогала, но все-таки это было лучше, чем ничего.
— Ну, как они — отзываются?
— Работай, может, отзовутся, — проговорил Ростик. Шар в бинокль выглядел чуть более крупным, чем простой блик солнца на осколке стекла, но все-таки это был их блик, и от него следовало ждать ответа. И вдруг этот блик стал медленно, не чаще чем раз в три-четыре секунды, подмигивать.
— Здорово, они нас увидели! — почти выкрикнул Ростик. — Семафор-то работает!
— А почему он не должен работать? — солидно отозвался Квадратный, но было видно, что старшина и сам не очень-то верил до последней минуты в возможность такой связи. — Давай теперь составлять донесение.