В принципе-то оснований оспаривать его мнение у меня не было — кто из нас гладиатор в конце-то концов — он или я? Я и от этих-то боёв на Форуме, ещё весьма бледных и незамысловатых по сравнению с будущей позднереспубликанской и имперской классикой, ничего особенного не ждал, но наши-то ведь расспрашивать будут! Побывать в Риме и не посмотреть гладиаторских боёв — хрен с ней, с Юлькой, которая периодически и проигнорированными в Гребипте пирамидами меня попрекает, но с гладиаторами в Риме меня и остальные наши не поймут-с. Такая же хрень и с травлями этими звериными. До звизды, что в Карфагене преступников давненько уже львами травят, то Карфаген, а это — Рим, классический законодатель мод в подобных зрелищах. И похрен то, что пока-что он далеко ещё не таков — стереотипный образ силён, и надо собственными глазами увидеть, чтоб убедиться. Вот и приходится убеждаться. Ну, с гладиаторами-то этими ранними всё-же, надо отдать им должное, нашлось на что посмотреть, да и человека вот подходящего увидел. Нет уж, придётся Тарху потерпеть и эту псовую травлю — ага, вместе со мной и исключительно из-за меня…
Сады в Риме — ну, как сады. В смысле, ещё не те роскошные парки с цветами, фонтанами, статуями и колоннадами, которые в имперский период появятся и в которых собственно сад будет просто зелёным украшением соответствующей архитектуры. Сейчас это просто сады или даже нормальные парки с мощёными аллеями, обсаженными деревьями и кустарниками — место отдыха граждан от суеты и толчеи городских улиц. Вот только отдых у гордых квиритов временами бывает весьма своеобразный…
Ошибиться с местом проведения мероприятия было невозможно — толпа туда валила преизрядная. Видимо, считала предстоящее зрелище весьма увлекательным. Хотя — не могу сказать, чтоб они так уж сильно ошибались. По крайней мере — с начальной стадией. Это в том смысле, что баба не безобразной старухой оказалась, а молодой и симпатичной. При императорах, если верить Даниэлю Манниксу, травлю зверями христиан и прочих государственных преступников тоже любили травлей молодых симпатичных девок поразнообразить — причём, те обычно бывали не в курсах о своей реальной роли и были уверены, что вот пройдутся сейчас по арене, попоют, попляшут, выпуклостями своими соблазнительными повиляют, толпу заведут — и в безопасное место слиняют, а травить зверями совсем не их будут. Ожидавший их сюрприз и их реакция на него в итоге заводили толпу похлеще их телесных достоинств. Дальнейшее было уже, конечно, сильно на любителя, но римская чернь как раз из таких любителей в основном и состояла — обезьяны вообще любят, когда кому-то, хоть в чём-то их превосходящему, приходится хреновее ихнего. Вот и тут что-то вроде этого намечалось, хотя и попроще — вряд ли от симпатичной девчонки скрывали, что её ожидало. Не тот пока ещё Рим.
— Кого-то она мне напоминает, — пробормотал Тарх, когда её вели через толпу неподалеку от нас.
— Знакомая? — поинтересовался я.
— Вряд ли — что ей здесь делать? — усомнился этруск, — Но эта похожа, очень похожа, и это мне очень не нравится…
— Пошли-ка лучше отсюда, — предложил я ему во избежание осложнений — на хрен, на хрен!
Он не был против, и скорее всего, я бы так и увёл его, если бы не глашатай, объявивший, по какому поводу даётся травля и назвавший имя осуждённой…
— Туллия?! — прорычал бывший гладиатор, и теперь уже увести его от греха подальше нечего было и думать.
— Твою знакомую звали так же?
— Так же! Это она! Не знаю, каким образом, но — она!
— Стоп! Успокойся и не психуй! Переведи-ка мне лучше на нормальный человеческий язык, о чём болтает этот надутый попугай! — это я о глашатае, который как раз и рассказывал, «каким образом» рабыня Туллия из Вольсиний — млять, этого ещё только не хватало — навлекла на свою бедовую бестолковку травлю римскими боевыми псами. Это римлянам даже сквозь гвалт и свист толпы всё понятно даже по обрывкам фраз, а я пока-что ещё не настолько силён в ихней уродской латыни.
— Я не понял, как она попала в рабство — об этом он не говорит, — сообщил этруск, — Он говорит, что Туллия оказалась неблагодарной тварью и не только грязно оскорбила, но и осмелилась поднять руку на сына своего господина…
— Надо думать, было за что?
— Об этом он тоже не говорит, но сопляк — её ровесник, и я догадываюсь…
— Ясно, — мне тоже не составило труда догадаться, что домогательства этого сопливого и выглядевшего довольно чмошно рохли не привели девчонку в восторг, и отреагировала она на его настойчивость совсем не так, как тому бы хотелось. Как раз рядом один полупьяный римский гегемон уведомлял такого же приятеля, что и он тоже впендюрить такой не отказался бы. Скорее всего, как единодушно решили оба, там был не просто отказ с пощёчиной, за которую просто высекли бы, и дала бы она после этого как шёлковая, а явно вышло что-то похлеще и куда поунизительнее для господёныша, но об этом, ясный хрен, официальная история умалчивает, а выяснить не у кого, да и некогда…
С девчонки сорвали одежду, дали ей в руки меч и вытолкнули её на площадку. Нет, римляне уже явно на пути к своим имперским забавам — у жертвы не только мордашка, но и фигурка очень даже аппетитная. И едва ли хоть один шанс из сотни — ни второго меча, ни даже ножа ей никто, конечно, не дал. Вывели и собачек — мощных, ни разу не дворняг, настоящих боевых псов, и как раз трёх, против которых и мужику-то выстоять нелегко. Хрен ли толку от её весьма привлекательной внешности, если порвут её сейчас на хрен? Судя по окружавшим хозяйское семейство рабам, тоже приведённым смотреть, замышлялась именно показательная казнь, а никакой не «божий суд».
— Я не могу этого допустить! — процедил Тарх, в которого тут же вцепились двое из моих турдетан, да только если он в ярость придёт — не уверен, хватит ли и всех четверых. Вот проблема, млять, на ровном месте нарисовалась! Хоть Туллия, хоть Хренуллия, хоть Звиздуллия — хоть и жаль её, конечно, но насрать бы по хорошему и не вмешиваться, ведь не наше же дело ни разу, да только разве ж этого теперь урезонишь?
— Уймись! Этим ты её не спасёшь, а только сгубишь понапрасну и себя, и нас!
— Но я же не могу просто так смотреть на это и ничего не делать!
— Тогда помоги мне! — млять, не готовился ведь ни хрена, но придётся вот так, спонтанно, без подготовки — некогда раскачиваться…
— Что нужно сделать? — этруск настолько опешил от моего неожиданного решения, что мигом опомнился.
— Встаньте все пятеро так, чтобы я видел всё, а меня — ни одна сволочь из всей этой толпы уродов! — хвала богам, по-турдетански в Риме можно говорить, не фильтруя базара, на что меня сейчас уж точно хрен хватило бы, — И учти — я сделаю, что смогу, но ничего не обещаю…
В прежней жизни мне случалось шугать эфиркой расшалившихся собак, но не так и не таких. Там были просто офонаревшие дворняги, а энергетическое давление я дополнял угрожающими действиями, чего здесь позволить себе, конечно, не мог. Здесь я — такой же зевака, как и все эти уроды, и ни один из них не должен даже заподозрить иного. А то, если верить Гумилёву, так милый обычай жечь на костре за колдовство христиане не сами изобрели, а от римлян-язычников унаследовали, и мне как-то совершенно не хочется проверять, есть он у них уже или появится позже. На хрен, на хрен!
Пёсиков тем временем — всех трёх сразу — натравили на девчонку и спустили с поводков. Я даванул одновременно и эфиркой, и более тонкими слоями энергетики, но это ведь срабатывает не сразу. Тем более, когда внимание надо рассредотачивать натрое… Ей хватило ума не броситься бежать, да и меч она, как мне показалось, держала грамотно, но понятно ведь, что бздит, а собаки к таким делам чувствительны. Так, две псины заходят с боков, третья держится в середине и чуть позади, хотя и спустили её с поводка первой — явный доминант в этой троице. Когда с собачьей сворой дело имеешь, главное — сразу доминанта вычислить, и если его подавил — две трети дела, считай, сделано. Вот им мы и займёмся поплотнее…
Я надел на него жёсткую энергетическую трубу и перекрыл ему основные энергопотоки — ага, забеспокоился! Так, теперь энергосгусток ему внизу брюшины, да потяжелее — как раз такой, который бывает, когда стрёмно. Теперь повибрируем им, чтоб почуял — ага, перебздел! Правильно, и обезьяна двуногая, разумной себя возомнившая, стремается от непривычного, а тут — обыкновенная живность, голыми инстинктами только и живущая. Устроил то же самое и двум остальным, а то ведь их же тоже подзуживают, и могут сами атаковать, и хрен девчонка отразит атаку сразу двух. Ага, тоже перебздели, здесь вам — не тут! Но млять, я же не могу держать их так до бесконечности! Алан Чумак я вам типа, что ли?
— Тарх! Она из ваших? По-этрусски понимает? Скажи этой зассыкухе, чтоб засунула свой страх себе в свою дыру, изобразила крутую амазонку и сама напала на любую из этих двух обосравшихся псин!
— Тарх! Она из ваших? По-этрусски понимает? Скажи этой зассыкухе, чтоб засунула свой страх себе в свою дыру, изобразила крутую амазонку и сама напала на любую из этих двух обосравшихся псин!
Этруск изумлённо уставился на меня…
— Живее, дебилоид, млять, вращения! — это я прошипел ему по-русски, потому как Гаем Юлием Цезарем я бываю только на толчке, и одновременно держать в мандраже трёх здоровенных собак, да ещё и прописные истины с русского на турдетанский всяким тугодумам переводить — увольте на хрен.
Въехал он или чисто на автопилоте повиновался — это уж пущай остаётся его личной сокровенной тайной, на которую мне глубоко насрать. Главное — выкрикнул ей чего-то по-этрусски, что толпа не очень-то и заметила, поскольку каждый второй гегемон либо науськивал реально перебздевших животин, либо освистывал их. Но девчонка услыхала, тоже изумлённо уставилась — на Тарха, конечно, не на меня, тот ещё ей чего-то выкрикнул — и судя по тону, тоже не слишком куртуазное, да ещё и ладонью себя хлопнул рядом со своим хозяйством, и это сработало. Подобралась, надулась, скорчила зверскую рожу, на одного пса зыркнула, на другого, да и двинулась на правого. Ну, в смысле — на неправого, они ведь оба неправы, но этот был от неё справа. И это правильно, налево только мужики ходить должны, а бабы — порядочные, по крайней мере — только направо, гы-гы! Псина, и без того сбитая с панталыку, озадачилась, а эта как размахнётся мечом — ага, с обеих рук, как двуручником рыцарским! Промазала, конечно — при таком размахе от её легко предсказуемого удара и ребёнок увернулся бы, но перебздевшему псу хватило — отпрянул, хвост поджал, а когда она снова размахнулась — пустился наутёк. Она — за ним, он — к доминанту, тот, тоже ошарашенный — в сторону, эта на него замахнулась, он тоже наутёк, она к третьему, и тоже с аналогичным результатом. Короче, принялась их гонять, и кажется, начала входить во вкус.
Половина толпы молча охреневала, вторая — свистела или уже ржала. Кто-то, когда девчонка приблизилась к одному из псов и замахнулась, рявкнул:
— Убей! — ей, не псу.
— Убей! Убей! Убей! — заскандировала толпа.
Эта амазонка, млять, в натуре собралась располовинить животину. Та, конечно, дожидаться этого не стала, а заскулила и юркнула между ног толпы — тут уже захохотало две трети. Она на вторую — та туда же. А доминанта она и вовсе не обнаружила — этот, как и подобает элите животного мира, ретировался незаметно. Ржала уже вся толпа. И тогда захохотала и она сама — заливисто и истерично. Видок у неё был ещё тот — растрёпанная, потная, в пыли — даже не воспринималась в этот момент как голая…
Я заценил настрой толпы, прощупал энергетикой её эгрегор и понял, что шансы на срабатывание возникшей у меня задумки неплохие.
— Тарх! Теперь кричи «Свободу!», да на латыни, не на этрусском! Понял? — если верить Гумилёву, энергосвязь полнее у носителей одного и того же этнического поля, то бишь эгрегора, а не одного — так близких, а этруски как италийцы к римлянам уж всяко ближе…
Он понял и закричал, ближайшие соседи рефлекторно подхватили, я надавил на эгрегор всеми слоями энергетики, и вся толпа вскоре заскандировала:
— Свободу! Свободу! Свободу!
Не только освобождать, но и просто щадить приговорённую к смерти, конечно, не входило в планы её хозяев, но против дружного коллективного напора не выстоит и крутой обезьяний доминант — не прописано такого в обезьяньих инстинктах. И хозяин — папаша отвергнутого девчонкой чмошника — сдался. О том, чтобы вывести её на Форум и освободить официально в присутствии городского претора, не было, конечно, и речи — толпа этого не требовала, а по собственной инициативе такое великодушие проявлять, да ещё и пятипроцентный налог в казну за это платить тот, ясный хрен, не собирался. Он просто объявил её свободной в присутствии свидетелей, которых здесь было уж всяко побольше требуемых законом пяти. Права на римское гражданство такая форма освобождения не давала, и девчонка оставалась по римским законам такой же точно перегринкой, как и была до обращения в рабство. Но это было уже не столь важно. Куда важнее было то, что бывший хозяин не собирался проявлять никакого участия в её дальнейшей судьбе, что автоматически освобождало её и от клиентских обязанностей. Некоторые, поняв эту ситуёвину на свой манер, уже рекомендовали ей приличные лупанарии, набиваясь в первые заказчики, а пара ухарей даже конкубинат предлагали.
— Ну-ка, накидывай на неё свой плащ и уводи отсюда, пока она не растерялась, — велел я Тарху, и тут уж его не пришлось понукать.
— Туллия в Вольсиниях жила, и её отец знал моего отца, — рассказывал мне этруск, когда мы уже шли восвояси, — Я там выступал шесть лет назад — против галлов и в охоте на вепрей — догадываешься, чем меня против тех вепрей вооружали?
— Как всегда, твоим любимым комплектом?
— Точно, им самым! Так вот, именно её отец тренировал меня перед теми боями. Он был великим воином…
— Тарх, потом расскажешь, — отмахнулся я, — Неинтересно это мне сейчас — тем более, что не надо мне врать, будто ты только из-за этого за неё впрягся. Скажи уж прямо, что слюну на неё пустил!
— Ну, она ведь этого стоит…
— Ага, по тебе видно сразу.
— А что ты с этими собаками сделал?
— То, что с тобой следовало бы сделать, если по справедливости…
— Ну, я не мог иначе, ты же понимаешь?
— Поэтому и сделал это с ними, а не с тобой.
— Максим, ты теперь приказывай мне всё, что хочешь — всё сделаю…
— Иди ты на хрен! — направил я его по-русски. Ведь утомили же в натуре!
9 О хорошем и добром
— Папа! Хасю бабах! — пищит мой наследник, — Пасли в мастилскии!
— Волний, там больше нет бабахов — мы с тобой вчера их все бабахнули, — урезониваю я его, — Новых ещё не сделали…
— А ты пликазы, стоб сдеали! Хасю бабах! — умора, млять! Типа, разрулил производственную проблему, гы-гы!
— Большим начальником будёт! — предрёк Володя, — Мозгов уже достаточно — не колышит, как, но шоб було! У нас директор на автосервисе как раз такой был…
— Ага, и у нас главная менеджерша офиса, — прикололся Серёга, — Такая стерва! Все от неё на Луну выть готовы были…
— У нас, думаете, начальство другое было? — хмыкнул Васькин.
— Я — не думаю, — заверил я его, — У тебя военизированная структура, а там с этим служебным маразмом — вообще жопа. Что я, сам срочную не служил?
— И чем ущербнее урод — тем хлеще выносит мозги всем, кто от него зависит, — добавил Володя, — И как раз таких вышестоящее начальство и ценит.
— И продвигает, — подтвердил я, — Начальник цеха частенько дурака включал, но хоть иногда терял бдительность и вникал в суть проблемы, а начальник производства только и знал, что нежелание работать и саботаж изобличать. А уж директор завода — вообще неадекват был, от которого даже эти обезьяны стонали. Он на полном серьёзе полагал, что любая проблема разрулится сама, если он поставит на уши её конечных исполнителей. И похрен, что реально от них максимум полдела зависит.
— Ты не преувеличиваешь? — усомнился Серёга.
— К сожалению — только чуть-чуть, для пущей наглядности.
— А в чём это выражалось?
— Ну, представь себе — тебе ставят задачу, с которой ты справишься только при условии незамедлительной помощи тебе со стороны всех смежников. При этом ты от начальника команду получил — со сжатым сроком исполнения и с твёрдо обещанной тебе карой за неисполнение, а они помогать тебе — нет. Им он команды такой не дал и ничем за неоказание тебе помощи не пригрозил. Ну и сам посуди, кинутся они сломя голову тебе помогать, если это геморройно?
— Но ведь должны же! Так же нельзя — это же подстава получается. Что ж они, не понимают?
— Всё они понимают. Но они и сами не хрены валяют, им тоже нехилые задачи поставлены и тоже со сжатым сроком и карами за неисполнение. В большинстве случаев никто не задаётся целью тебя подставить, но собственные проблемы всегда ближе к очку. Тебя озадачь чем-нибудь серьёзным, за что с тебя и спросят серьёзно — бросишь ты это дело ради чужой мороки, за которую ты не отвечаешь?
— Нет, конечно. Но ведь так же быть не должно. Начальство же должно такие вещи понимать…
— Оно кому должно — всем прощает. В армии, конечно, тоже начальство не гребут…
— Макс, ты бы хоть при ребёнке не выражался! — вмешалась Юлька.
— А, млять… тьфу! — в натуре ведь увлёкся и упустил из виду, что спиногрыз присутствует, — Волний, заткни ухи, ты ничего не слышишь. Тут тетя Юля права — так, как твой папа выражается, выражаться не надо. Так о чём это я… гм… балаболил?
— О том, что начальство в армии… гм… не колышит, — напомнил Серёга.
— Ага, не сношают проблемы подчинённых, и в этом смысле маразм, конечно, похлеще, чем на гражданке. Но у армейского офицера в подкорке прописано, что без команды ни одна свинья лишнего раза не хрюкнет, и дать команду там не забывают и не ленятся. А на гражданке и начальство — раздолбаи. Последнее время даже ещё и не служивших срочную понабирать ухитрились — до этих вообще не доходит…