Бридженс улыбнулся.
– Я почти ревновал, когда он дал вам почитать ту книгу. Что это было? Лайелл?
– «Основные начала геологии», — сказал Пеглар. — Я ничего толком там не понял. Или, вернее, понял ровно столько, чтобы осознать, насколько опасна эта книга.
– Вы имеете в виду лайелловское утверждение о возрасте вещей, — сказал Бридженс. — Совершенно нехристианскую идею, что все на планете меняется медленно, на протяжении огромных геологических периодов, а не стремительно, в силу каких-то грандиозных событий.
– Да, — сказал Пеглар. — Но мистер Дарвин был страстным сторонником этой идеи. Он производил впечатление человека, пережившего религиозное обращение.
– Полагаю, в известном смысле так оно и было, — сказал Бридженс. Теперь над грядой облаков виднелась только треть солнечного диска. — Я вспомнил мистера Дарвина, поскольку наши с ним общие друзья перед отплытием экспедиции сказали мне, что он пишет книгу.
– Он уже опубликовал несколько своих сочинений, — сказал Пеглар. — Помните, Джон, мы с вами обсуждали его новую книгу, «Дневник изысканий по естественной истории и геологии стран, посещенных во время кругосветного плавания корабля „Бигль“», когда я пришел брать у вас уроки. Она была мне не по карману, но вы сказали, что читали ее. И кажется, мистер Дарвин опубликовал еще несколько томов, посвященных флоре и фауне, которые он исследовал во время плавания.
– «Зоологические результаты экспедиции на „Бигле“», — сказал Бридженс. — Да, это сочинение я тоже приобрел. Нет, я имел в виду, что он работал над гораздо более важной книгой, по словам моего дорогого друга мистера Бэббиджа.
– Чарльз Бэббидж? — спросил Пеглар. — Парень, который мастерит разные странные приборы, включая какую-то вычислительную машину?
– Он самый, — сказал Бридженс. — Чарльз говорит, что все последние годы мистер Дарвин работал над чрезвычайно интересным трудом, посвященным эволюции органических форм. Очевидно, в него включены сведения из области сравнительной анатомии, эмбриологии и палеонтологии — которые все представляли предмет повышенного интереса для нашего бывшего корабельного натуралиста, если вы помните. Но по тем или иным причинам мистер Дарвин решительно не желает публиковать свою работу, и, по словам Чарльза, возможно, книга не выйдет в свет при нашей жизни.
– Эволюция органических форм? — повторил Пеглар.
– Да, Гарри. Противоречащая всем представлениям цивилизованного христианского мира идея, что виды растений и животных не оставались неизменными с момента творения, но изменялись и приспосабливались к условиям окружающей среды с течением времени… долгого времени. На протяжении огромных исторических периодов, описанных мистером Лайеллом.
– Я знаю, что такое эволюция органических форм, — сказал Пеглар, стараясь не показывать своего раздражения, вызванного снисходительными пояснениями Бридженса. Проблема взаимоотношений учителя и ученика, не в первый раз осознал он, заключается в том, что они всегда остаются неизменными, когда все вокруг меняется. — Я читал труды Ламарка по данной теме. А также Дидро. И кажется, Бюффона.
– Да, это старая теория, — сказал Бридженс смеющимся, но одновременно слегка извиняющимся тоном. — Монтескье тоже писал об этом, и прочие упомянутые вами авторы. Даже Эразм Дарвин, дед нашего бывшего товарища по плаванию, выдвигал подобную теорию.
– Тогда почему сочинение мистера Дарвина представляется таким уж важным? — спросил Пеглар. — Идея эволюции живой природы не нова. Она отвергается церковью и другими натуралистами на протяжении многих поколений.
– Если верить Чарльзу Бэббиджу и прочим нашим с мистером Дарвином общим друзьям, — сказал Бридженс, — в новой книге — если она когда-нибудь выйдет в свет — предлагаются доказательства подлинного механизма эволюции. И приводится тысяча — возможно, десять тысяч — убедительных примеров, наглядно показывающих данный механизм в действии.
– И в чем же заключается механизм эволюции? — спросил Пеглар.
Солнце уже скрылось за горизонтом. Розовое свечение в небе поблекло до бледно-желтого, предварявшего восход светила. Теперь, когда солнце исчезло, Пеглару с трудом верилось, что он его видел.
— В естественном отборе, вытекающем из борьбы за существование внутри бесчисленных видов, — сказал пожилой офицерский вестовой. — В отборе, в ходе которого закрепляются и накапливаются полезные признаки особей и устраняются неблагоприятные — то есть такие, которые понижают вероятность выживания или размножения, — на протяжении огромных периодов времени. Лайелловских периодов времени.
Пеглар с минуту обдумывал услышанное.
— Почему вы завели этот разговор, Джон?
– Из-за нашего хищного друга, обитающего здесь во льдах, Гарри. Из-за почерневшего черепа, который вы оставили на месте черного зала, где некогда тикали эбеновые часы сэра Джона.
– Я не совсем понимаю, — сказал Пеглар. Он очень часто произносил эту фразу в бытность свою учеником Бридженса во время пятилетних странствий «Бигля», казавшихся бесконечными. Изначально путешествие планировалось завершить в двухлетний срок, и Пеглар обещал Роуз вернуться через два года или раньше. Она умерла от чахотки, когда шел четвертый год плавания «Бигля». — Вы полагаете, что обитающий во льдах зверь является некой жизненной формой, произошедшей в ходе эволюции вида от обычного белого медведя, каких мы столь часто встречали здесь?
– Как раз наоборот, — сказал Бридженс. — Я задаюсь вопросом, не столкнулись ли мы с одним из последних представителей некоего древнего вида — с животным более крупным, умным, проворным и гораздо более свирепым, чем его потомок, полярный медведь, какие водятся здесь в великом множестве.
Пеглар задумался.
— С неким допотопным животным, — наконец сказал он. Бридженс хихикнул.
— По крайней мере в метафорическом смысле, Гарри. Вы, вероятно, помните, что я никогда не разделял буквальной веры во Всемирный потоп.
Пеглар улыбнулся.
— Да, с вами было опасно общаться, Джон. — Он задумался еще на несколько минут. Свет постепенно мерк. В небе на юге снова высыпали частые звезды. — По-вашему, это… существо… этот последний представитель вида… ходил по земле, когда здесь обитали громадные ящеры? Тогда почему мы не нашли его ископаемых останков?
Бридженс снова хихикнул.
— Нет, я почему-то не верю, что наш хищник соперничал с гигантскими ящерами. Возможно, млекопитающие типа ursus maritimus вообще не сосуществовали с гигантскими рептилиями. Как показал нам Лайелл и как, похоже, понимает мистер Дарвин, Время… Время с большой буквы, Гарри… гораздо протяженнее, чем мы в силах себе представить.
Несколько мгновений оба мужчины молчали. Поднялся легкий ветер, и Пеглар осознал, что на таком холоде не стоит задерживаться здесь долее. Он видел, что пожилой мужчина слегка дрожит.
— Джон, вы считаете, что знание о происхождении зверя… или, вернее, существа, поскольку иногда оно кажется слишком разумным для простого зверя… поможет нам убить его? — спросил он.
На сей раз Бридженс громко рассмеялся.
— Ни в коей мере, Гарри. Между нами говоря, дорогой друг, я думаю, наше загадочное существо уже взяло верх над нами. Я думаю, наши кости станут ископаемыми останками прежде его костей… хотя, если подумать, огромное животное, которое живет почти исключительно в полярных льдах, не размножаясь и не обитая на суше, в отличие от обычных белых медведей, и, возможно, даже охотится на обычных белых медведей, вполне может не оставлять никаких костей, никаких следов, никаких окаменелостей… по крайней мере таких, какие мы в состоянии найти на дне замерзших полярных морей при современном уровне развития техники.
Они двинулись в сторону «Эребуса».
– Скажите, Гарри, что происходит на «Терроре»?
– Вы слышали, что три дня назад у нас чуть не вспыхнул мятеж? — спросил Пеглар.
— Дело действительно зашло так далеко? Пеглар пожал плечами.
— Положение было угрожающим. Кошмарный сон любого офицера. Помощник конопатчика Хикки и еще два или три подстрекателя разожгли беспорядки среди матросов. Толпа впала в массовую истерику. Крозье блистательно разрядил взрывоопасную обстановку. Пожалуй, я еще не встречал капитана, который бы действовал перед лицом разъяренной толпы с таким тонким расчетом и железной выдержкой, какие Крозье проявил в среду.
— И все началось из-за эскимоски?
Пеглар кивнул, потом затянул потуже шерстяной шарф на голове. Ветер теперь стал пронизывающим.
– Хикки и большинство матросов узнали, что перед Рождеством женщина проложила ход наружу, проделав дыру в корпусе. Еще до карнавала она покидала корабль из своего логова в канатном ящике и возвращалась обратно когда вздумается. Плотник мистер Хани со своими подручными заделал пролом в обшивке, а мистер Ирвинг завалил ведущий наружу тоннель на следующий день после карнавального пожара, и людям стало известно об этом.
— И все началось из-за эскимоски?
Пеглар кивнул, потом затянул потуже шерстяной шарф на голове. Ветер теперь стал пронизывающим.
– Хикки и большинство матросов узнали, что перед Рождеством женщина проложила ход наружу, проделав дыру в корпусе. Еще до карнавала она покидала корабль из своего логова в канатном ящике и возвращалась обратно когда вздумается. Плотник мистер Хани со своими подручными заделал пролом в обшивке, а мистер Ирвинг завалил ведущий наружу тоннель на следующий день после карнавального пожара, и людям стало известно об этом.
– И Хикки и остальные решили, что женщина имеет какое-то отношение к пожару?
Пеглар снова пожал плечами — отчасти просто для того, чтобы согреться.
– Насколько я знаю, они решили, что она и есть обитающее во льдах существо. Или по крайней мере его супруга. Большинство уже давно считают эскимоску языческой ведьмой.
– Большинство людей на «Эребусе» разделяют такое мнение, — сказал Бридженс.
Зубы у него стучали. Двое мужчин прибавили шагу, спеша обратно к накренившему кораблю.
– Матросы под водительством Хикки собирались подстеречь девушку, когда она явится за своим ужином, — сказал Пеглар. — И перерезать ей горло. Возможно, с соблюдением неких формальностей.
– Почему же этого не произошло, Гарри?
– В подобных ситуациях всегда находятся осведомители, — сказал Пеглар. — Когда капитан Крозье прознал об этих планах — вероятно, за считанные часы до замышленного убийства, — он притащил девушку из трюма на жилую палубу и собрал там всех до единого матросов и офицеров. Он даже приказал вахтенным спуститься вниз — просто неслыханное дело.
Бридженс повернул к Пеглару бледное лицо. Теперь быстро темнело, и дул крепкий северо-западный ветер.
— Было время ужина, — продолжал Пеглар, — но капитан приказал матросам снова поднять к подволоку столы и всем сесть на палубу — не на бочонки, не на сундуки, а прямо на палубный настил, — а сам стоял перед ними, и офицеры, вооруженные пистолетами, толпились позади него. Он держал эскимоску за руку, словно собираясь швырнуть ее людям. Как кусок мяса шакалам. В известном смысле он так и поступил.
– Что вы имеете в виду?
– Капитан Крозье сказал команде, что, если они замыслили совершить убийство, они должны сделать это прямо сейчас… сию же минуту. Прямо здесь, на жилой палубе, где они едят и спят. Он сказал, что участвовать в расправе должны все — и матросы, и офицеры, — ибо убийство на корабле подобно раковой опухоли и поражает всех соучастников преступления.
– Очень странно, — сказал Бридженс. — Но удивительно, что это остановило людей, одержимых жаждой крови.
Пеглар снова кивнул.
– Потом Крозье велел выйти вперед мистеру Дигглу, стоявшему на своем месте у плиты.
– Ваш кок? — спросил Бридженс.
– Он самый. Крозье спросил мистера Диггла, что у них на ужин сегодня и что будет на ужин весь следующий месяц. «"Бедный Джон", — ответил Диггл. — Плюс любые консервированные продукты, еще не протухшие и не ставшие отравой».
– Интересно, — заметил Бридженс.
– Затем Крозье спросил доктора Гудсера, который находился на «Терроре» в среду, сколько человек обратились к нему с жалобами на самочувствие за последние три дня. «Двадцать один, — ответил Гудсер. — И еще четырнадцать больных лежали в лазарете, покуда вы не вызвали их на собрание, сэр».
Теперь кивнул Бридженс, словно поняв, куда клонил Крозье.
— А потом капитан сказал: «Это цинга, ребята». За три года еще никто — ни врачи, ни капитан, ни даже матросы — не произносил вслух этого слова, — продолжал Пеглар. — «Мы заболеваем цингой, матросы, — сказал капитан. — Симптомы вам известны. А если неизвестны… или если у вас не хватает мужества думать об этом… вам нужно послушать сведущих людей». Затем Крозье велел доктору Гудсеру выступить вперед, встать рядом с девушкой и перечислить симптомы цинги. «Язвы, — сказал Гудсер. — Язвы и кровоизлияния по всему телу. Кровь из лопнувших сосудов собирается под кожей, течет из-под кожи. Течет из всех естественных отверстий тела — изо рта, из ушей, из глаз, из заднего прохода. Ригидность конечностей: ваши руки и ноги сначала болят, а потом теряют подвижность и перестают работать. Вы становитесь неуклюжими, как слепой вол. Потом выпадают зубы», — сказал Гудсер. Стояла такая тишина, что не было слышно даже дыхания пятидесяти мужчин, только скрип и треск корабля под давлением льда. «И когда начинают выпадать зубы, — продолжал врач, — ваши губы чернеют и растягиваются, обнажая десны. Как у мертвеца. Десны распухают и дурно пахнут. Вот причина ужасного зловония, исходящего от цинготного больного: десны гниют и разлагаются изнутри. Но это еще не все, — сказал далее Гудсер. — Ваши зрение и слух ухудшатся, ослабеют… и мыслительные способности тоже угаснут. Внезапно вам покажется в порядке вещей взять и выйти на пятидесятиградусный мороз без перчаток и головного убора. Вы забудете, как ориентироваться по сторонам света или как забить гвоздь. И ваши чувства не просто атрофируются, но восстанут против вас, — продолжал врач. — Если дать вам свежий апельсин, когда вы больны цингой, запах апельсина может вызвать у вас страшные судороги или в буквальном смысле слова свести с ума. Скрип санных полозьев по снегу может заставить вас корчиться от боли; выстрел мушкета может стать роковым. „Эй, послушайте! — крикнул в тишине один из приспешников Хикки. — У нас же есть наш лимонный сок!“ Гудсер лишь печально потряс головой. „Запасы сока подходят к концу, — сказал он. — И в любом случае, он уже не имеет особой ценности. По какой-то непонятной причине простые противоцинготные средства вроде лимонного сока утрачивают свои целебные качества через несколько месяцев. Сейчас, спустя три с лишним года, он практически бесполезен“.
И вот тогда наступила ужасная тишина, Джон. Вот теперь действительно стало слышно дыхание мужчин, неровное и частое. И от толпы исходил тяжелый запах — запах страха и еще чего-то. Большинство собравшихся там людей, включая значительную часть офицеров, в последние две недели обращались к доктору Гудсеру с ранними симптомами цинги. Внезапно один из сторонников Хикки выкрикнул: «Какое все это имеет отношение к нашему решению избавиться от эскимосской ведьмы, приносящей несчастье?»
Тогда Крозье выступил вперед, по-прежнему держа девушку, словно пленницу, по-прежнему словно собираясь отдать ее толпе на растерзание. «Разные капитаны и разные врачи испытывали разные средства предупреждения и излечения цинги, — сказал он. — Изнурительные физические упражнения. Молитва. Консервированные продукты. Но ни одно из этих средств в конечном счете не помогает. Какое единственное средство помогает в борьбе с цингой, доктор Гудсер?»
Тут все присутствующие повернули головы, чтобы посмотреть на Гудсера. Даже эскимоска.
«Свежая пища, — ответил врач. — Особенно свежее мясо. Недостаток каких бы полезных веществ в нашем рационе ни вызвал цингу, только свежее мясо способно излечить болезнь».
И тогда все снова посмотрели на Крозье, — продолжал Пеглар. — Капитан вытолкнул вперед девушку. «Вот единственный на двух погибающих кораблях человек, который добывал свежее мясо осенью и зимой, — сказал он. — И она стоит перед вами. Эскимосская девушка… всего лишь девушка… но именно она знает, как находить, ловить в западню и убивать тюленей, моржей и песцов, в то время как ни один из нас не в состоянии даже отыскать звериный след во льдах. Что будет, если нам придется покинуть корабли… если мы окажемся на льду без запасов продовольствия? Она единственная из ста девяти оставшихся в живых человек знает, как добыть свежее мясо, чтобы выжить… и вы хотите убить ее?»
Бридженс улыбнулся, показав свои собственные кровоточащие десны. Они уже приблизились к ледяному откосу, ведущему на «Эребус».
— Да, пусть преемник сэра Джона человек незнатного происхождения, не получивший должного образования, — тихо сказал он, — но никто никогда не обвинял его — по крайней мере, при мне — в глупости. И насколько я понял, он сильно изменился после тяжелой болезни, случившейся с ним несколько недель назад.
– Полная трансформация, — сказал Пеглар, с удовольствием пользуясь возможностью употребить выражение, впервые услышанное от Бридженса шестнадцать лет назад.
– Как так?
Пеглар почесал замерзшую щеку над шарфом. Обледенелая рукавица громко проскребла по щетине.
— Трудно объяснить. Я лично полагаю, что капитан Крозье впервые за тридцать с лишним лет абсолютно трезв. Виски никогда внешне не сказывался на способностях этого человека — он превосходный моряк и офицер, — но алкоголь возводил своего рода преграду… стену между ним и миром. Теперь он здесь в большей мере против прежнего. Ничто не ускользает от его внимания. Я не знаю, как еще объяснить это.