Я велел Генри Ллойду, своему помощнику, присматривать за больными и вышел вслед за капитаном Фицджеймсом из палатки. Еще в лазарете я заметил, что борода у него, прежде казавшаяся мне рыжей, на самом деле почти полностью седая и только окаймлена запекшейся кровью.
Капитан взял из лазарета фонарь и двинулся с ним к покрытому галькой берегу.
Разумеется, никакие волны не набегали с плеском на берег. Вдоль береговой линии по-прежнему тянулась гряда высоких айсбергов, стоявшая стеной между нами и паковым льдом.
Капитан Фицджеймс поднял фонарь и осветил длинный ряд лодок.
– Что вы видите, доктор? — спросил он.
– Лодки, — рискнул предположить я, чувствуя себя тем самым несведущим человеком, которым отрекомендовался минуту назад.
– Вы замечаете какую-нибудь разницу между ними, доктор Гудсер?
Я пригляделся получше.
— Четыре из них не на санях, — сказал я.
На это я обратил внимание сразу, еще в первую ночь своего пребывания здесь. Я не понял, в чем дело с означенными четырьмя лодками, когда для всех остальных мистер Хани потрудился смастерить специальные сани. Это показалось мне вопиющим упущением.
— Вы совершенно правы, — сказал капитан Фицджеймс. — Эти четыре лодки — вельботы с «Эребуса» и «Террора». Длиной тридцать футов. Легче остальных. Очень прочные. Шестивесельные. С острым носом и кормой, как каноэ… теперь видите?
Теперь я увидел. Я никогда прежде не замечал, что вельботы одинаково сужаются с одного и другого конца, наподобие каноэ.
– Будь у нас десять вельботов, — продолжал капитан, — наши дела обстояли бы значительно лучше.
– Почему? — спросил я.
– Они прочные, доктор. Очень прочные. И легкие, как я уже сказал. Мы смогли бы погрузить в них припасы и тащить их по льду, не изготавливая для них сани, как для всех прочих лодок. Если бы мы нашли разводье, то смогли бы спустить вельботы на воду прямо со льда.
Я потряс головой. Понимая, что капитан Фицджеймс может счесть и наверняка сочтет меня за полного дурака, услышав следующий мой вопрос, я все же спросил:
— Но почему вельботы можно тащить по льду, а остальные лодки нельзя, капитан?
Капитан ответил, без тени раздражения в голосе:
— Вы видите у них руль, доктор?
Я посмотрел в один и другой конец вельбота, но никакого руля не увидел. О чем и сообщил капитану.
— Вот именно, — сказал он. — У вельбота плоский киль и нет руля. Судном управляет гребец на корме.
— Это хорошо? — спросил я.
— Да, если вам нужна легкая, прочная лодка с плоским килем и без руля, который непременно сломается при волочении по льду, — сказал капитан Фицджеймс. — Вельбот легче всего тащить по льду, несмотря на то что он длиной тридцать футов и вмещает до дюжины человек вместе с изрядным количеством припасов.
Я кивнул, как если бы все понял. Я и правда почти все понял — но я страшно устал.
— Видите, какая у вельбота мачта, доктор?
Я снова посмотрел. И снова не понял, что именно должен увидеть. В чем и признался.
– У вельбота одна-единственная разборная мачта, — сказал капитан. — Сейчас она лежит под парусиной, натянутой на планшири.
– Я заметил, что все лодки покрыты парусиной и досками, — сказал я, чтобы показать, что я не совсем уж ненаблюдательный. — Это для того, чтобы защитить их от снега?
Фицджеймс зажигал трубку. Табак у него уже давно кончился. Я не хотел знать, чем он теперь ее набивает.
— Для того чтобы под ними могли укрыться команды всех восемнадцати лодок, даже если в конечном счете мы возьмем с собой всего десять, — негромко сказал он.
Большинство людей в лагере уже спали. Замерзшие часовые, притопывая ногами, расхаживали взад-вперед сразу за пределами освещенного фонарем пространства.
— Мы будем прятаться под парусиной, когда пойдем по чистой воде к устью реки Бака? — спросил я.
Мне никогда не представлялось, как мы сидим на корточках под парусиной и настилом из досок. Я всегда воображал, как мы весело гребем при ярком солнечном свете.
— Возможно, мы не пойдем на лодках по реке, — сказал Фицджеймс, попыхивая трубкой, набитой чем-то похожим на сухие человеческие экскременты. — Если летом воды вдоль берега освободятся от льда, капитан Крозье примет решение плыть морем.
– До самой Аляски и Санкт-Петербурга? — спросил я.
– По крайней мере до Аляски, — сказал капитан. — Или, возможно, до Баффинова залива, если прибрежные проходы во льдах откроются к северу. — Он сделал несколько шагов вперед и осветил фонарем лодки на санях.
– Вы знаете, что это за лодки, доктор?
– А они что, отличаются от предыдущих, капитан?
Я обнаружил, что страшная усталость побуждает человека высказываться честно, не испытывая смущения.
– Да, — ответил Фицджеймс. — Вот эти две, привязанные к специальным саням мистера Хани, называются тендерами. Безусловно, вы видели их, когда они стояли на палубе или на льду рядом с кораблями в течение последних трех зим.
– Да, конечно, — сказал я. — Но вы говорите, они отличаются от вельботов?
– Сильно отличаются, — сказал капитан Фицджеймс, снова зажигая трубку. — Вы заметили на них мачты, доктор?
Даже при тусклом свете фонаря я видел две мачты, торчащие над каждым судном. В парусиновом тенте были искусно прорезаны и аккуратно обметаны отверстия для них. Я сообщил капитану о своих наблюдениях.
– Очень хорошо, — сказал он, без малейшего намека на снисходительность в голосе.
– А эти разборные мачты не разобрали намеренно? — спросил я, скорее с целью показать, что я внимательно слушал все предшествовавшие пояснения, нежели по какой-либо иной причине.
– Они не разборные, доктор Гудсер. Это мачты люгерного вооружения… или, возможно, они известны вам под названием гафельных. Они постоянные. И вы видите рули под кормой? И выступающие кили?
Я видел.
– Из-за рулей и килей эти лодки нельзя волочить по льду, как вельботы? — осмелился предположить я.
– Совершенно верно. Вы правильно диагностировали проблему, доктор.
– Разве рули нельзя снять, капитан?
— В принципе, можно, доктор Гудсер. Но выступающие кили… их вдавит в днище или, наоборот, вырвет из него при прохождении через первую же торосную гряду, не правда ли?
Я снова кивнул и положил руку в рукавице на планширь.
– Мне кажется или эти четыре судна действительно несколько короче вельботов?
– У вас отличный глазомер, доктор. Двадцать восемь футов длины против тридцати у вельботов. И они тяжелее. Вдобавок у них прямоугольная корма.
Я только сейчас заметил, что у этих двух лодок, в отличие от вельботов, имеются резко выраженные нос и корма. Ничего похожего на каноэ.
— Скольких человек вмещает тендер? — спросил я.
– Десятерых. Это восьмивесельное судно. На нем хватит места для незначительного количества припасов и останется место, чтобы всем укрыться внизу во время шторма, даже в открытом море. За счет двух мачт парусность у тендеров вдвое больше, чем у вельботов, но, если нам придется подниматься по реке Бака, «большой рыбной», от тендеров будет меньше толка, чем от вельботов.
– Почему? — спросил я, чувствуя, что мне уже следует знать ответ, что капитан уже объяснял мне.
– У них осадка больше, сэр. Давайте взглянем на следующие две лодки… ялы.
Я рассмотрел следующие два судна.
— Они, похоже, длиннее тендеров, — заметил я.
– Так и есть, доктор. Тридцать футов длиной… как вельботы. Но они тяжелее, доктор. Даже тяжелее тендеров. Тащить ялы по льду на санях — дело очень трудное, уверяю вас. Мы и досюда-то еле-еле доволокли их. Вполне возможно, капитан Крозье предпочтет оставить ялы здесь.
– В таком случае не стоило ли просто оставить их у кораблей? — спросил я.
– Нет, — помотал головой Фицджеймс. — Нам необходимо выбрать такие судна, на которых у сотни человек больше шансов продержаться несколько недель или месяцев в открытом море или даже на реке. Вам известно, доктор, что эти лодки — все эти лодки — оснащаются по-разному для морского и речного плавания?
Теперь настала моя очередь помотать головой.
— Неважно, — сказал капитан Фицджеймс. — Мы подробно разберем различия между речной и морской оснасткой судна как-нибудь в другой раз — предпочтительно теплым солнечным днем, когда будем находиться далеко к югу отсюда. Теперь оставшиеся восемь лодок… Первые две — это полубаркасы. Следующие четыре — корабельные шлюпки. И последние две — ялики.
— Ялики вроде значительно короче остальных, — заметил я. Капитан Фицджеймс попыхал своей зловонной трубкой и кивнул, словно я изрек некий перл мудрости из Священного Писания.
— Верно, — печально сказал он. — Длина яликов всего двенадцать футов против двадцати восьми у полубаркасов и двадцати двух у корабельных шлюпок. Но ни первые, ни вторые, ни третьи не оснащаются мачтами и парусами, и все они маловесельные. Боюсь, людям в них придется туго, коли мы выйдем в открытое море. Я не удивлюсь, если капитан Крозье решит оставить их здесь.
— Верно, — печально сказал он. — Длина яликов всего двенадцать футов против двадцати восьми у полубаркасов и двадцати двух у корабельных шлюпок. Но ни первые, ни вторые, ни третьи не оснащаются мачтами и парусами, и все они маловесельные. Боюсь, людям в них придется туго, коли мы выйдем в открытое море. Я не удивлюсь, если капитан Крозье решит оставить их здесь.
«Открытое море?» — подумал я. Мысль о плавании на любом из этих суденышек по любой акватории шире реки «большой рыбной», представлявшейся мне подобием Темзы, никогда прежде не приходила мне в голову, хотя я не раз присутствовал на различных совещаниях, где обсуждалась такая возможность. Глядя на маленькие и довольно хрупкие на вид полубаркасы, ялики и шлюпки, я подумал, что людям, вышедшим на них в море, останется лишь провожать взглядом двухмачтовые тендеры и одномачтовые вельботы, скрывающиеся за горизонтом.
Но люди на маломерных суденышках будут обречены. Как людей разделят на команды? Или капитаны уже определили состав команд, втайне от всех?
И к какой лодке приписали меня — на какую участь обрекли?
— Если мы решим воспользоваться лодками малого размера, мы будем тянуть жребий, кому на какую сесть, — сказал капитан. — Места же в тендерах, ялах и вельботах будут распределены между санными командами.
Должно быть, я испуганно уставился на него.
Капитан Фицджеймс рассмеялся хриплым смехом, перешедшим в надсадный кашель, и выбил золу из трубки, постучав чашечкой о башмак. Ветер усилился, и стало очень холодно. Я понятия не имел, сколько сейчас времени, хотя знал, что уже за полночь. Стемнело часов семь назад, самое малое.
— Не беспокойтесь, доктор, — тихо проговорил он. — Я не прочитал ваши мысли. Просто догадался, о чем вы думаете, по вашему выражению лица. Как я сказал, в случае с малыми лодками мы станем тянуть жребий, но, возможно, малыми лодками мы вообще не воспользуемся. Так или иначе, мы никого не бросим. Мы свяжем суда тросами, коли выйдем в открытое море.
Я улыбнулся, надеясь, что в тусклом свете фонаря капитан увидит мою улыбку, но не мои кровоточащие десны.
– Я не знал, что парусные суда можно привязывать к непарусным, — сказал я, снова обнаруживая свое невежество.
– Как правило, нельзя, — сказал капитан Фицджеймс. Он легко похлопал меня по спине — я едва почувствовал прикосновение сквозь многочисленные слои одежды. — Теперь, доктор, когда вы узнали секреты, касающиеся мореходных качеств всех восемнадцати лодок в составе нашего маленького флота, не пора ли нам вернуться? Сейчас довольно холодно, и мне надо немного поспать, прежде чем отправиться на обход постов в четыре склянки.
Я покусал губу, чувствуя вкус крови.
— У меня один последний вопрос, капитан, если вы не возражаете.
— Нисколько не возражаю.
— Когда именно капитан Крозье решит, какие лодки мы возьмем, и когда мы спустим выбранные лодки на воду? — спросил я. Голос мой звучал хрипло.
Капитан немного переместился в сторону и теперь вырисовывался черным силуэтом на фоне костра, горевшего возле палатки, где размещалась матросская столовая. Я не видел его лица.
— Я не знаю, доктор Гудсер, — сказал он после долгой паузы. — Да и сам капитан Крозье вряд ли знает. Возможно, нам повезет, и лед вскроется через несколько недель… в таком случае я самолично доставлю вас к острову Баффина. Или, возможно, мы спустим какие-то из этих лодок на воду в устье «большой рыбной» через три месяца… может быть, мы еще успеем добраться до Большого Невольничьего озера и расположенного там поселения до наступления зимы, даже если достигнем реки только к июлю.
Он похлопал по изогнутому борту ближайшего полубаркаса. Я исполнился странной тихой гордости от сознания, что способен распознать в лодке полубаркас.
Или это один из двух ялов?
Я старался не думать о состоянии Эдмунда Хора и об участи, которая ожидает всех нас, если мы не начнем трудное восьмисотпятидесятимильное путешествие вверх по реке Бака — носящей также название «большая рыбная» — через три месяца. Едва ли кому-нибудь из нас удастся выжить, коли мы тронемся в путь к Большому Невольничьему озеру несколькими месяцами позже.
— Если же леди Удача отвернется от нас, — тихо продолжил Фицджеймс, — возможно, эти лодки вообще никогда больше не поплывут.
Мне было нечего сказать на это. Слова звучали как смертный приговор всем нам. Я повернулся спиной к свету, собираясь направиться обратно к лазарету. Я уважал капитана Фицджеймса и не хотел, чтобы он видел мое лицо в тот момент.
Капитан Фицджеймс положил руку мне на плечо, останавливая меня.
— Коли такое случится, — горячо проговорил он, — нам просто придется топать домой пешком, верно?
34. Крозье
Крозье, державший курс на заходящее арктическое солнце, знал график этого трудного похода. Сегодня они должны пройти по льду восемь миль до первого промежуточного лагеря. Завтра им предстоит преодолеть девять миль и, если все сложится удачно, добраться до второго промежуточного лагеря к полуночи. В третий и последний день похода они должны пройти еще восемь миль — самый трудный отрезок пути, где сани придется перетаскивать через барьер айсбергов на границе пакового и прибрежного льда, — и достичь сравнительно безопасного убежища, коим представлялся лагерь «Террор».
Там команды обоих кораблей впервые соберутся вместе в полном составе. Если санный отряд Крозье в целости и сохранности доберется до места назначения — и будет держаться впереди зверя, следующего за ними по льду, — все сто пять человек соберутся вместе на продуваемом ветрами северо-западном побережье острова.
Во время первых санных походов к острову Кинг-Уильям в марте, проходивших большей частью в темноте, скорость передвижения была столь мала, что зачастую люди с санями становились лагерем на льду в первую ночь еще в пределах видимости от корабля. Однажды, когда дул сильный встречный ветер, отряд Левеконта преодолел меньше мили за двенадцать часов непрерывных усилий.
Но сейчас — при солнечном свете да по глубокому санному следу и через проложенные в торосных грядах проходы — идти стало гораздо легче.
Крозье не хотел оставаться на Кинг-Уильяме. Визиты на мыс Виктори-Пойнт, несмотря на сваленные там огромные груды продовольствия и снаряжения и расчищенные под палатки площадки, не убедили капитана, что люди смогут долго продержаться там. Бурные ненастья, почти всегда наступавшие с северо-запада, были смертоносными зимой, опустошительными весной и осенью и опасными для жизни летом. Ужасные грозы вроде той, какую довелось пережить покойному лейтенанту Гору во время первого посещения острова летом 1847 года, повторялись снова и снова все лето и первый месяц осени. Среди первых вещей, которые Крозье распорядился доставить на остров прошлым летом, были запасные громоотводы с кораблей.
До самого конца марта, когда разрушился «Эребус», Крозье надеялся, что они смогут двинуться к восточному побережью полуострова Бутия, где есть вероятность найти запасы провианта и снаряжения на Фьюри-бич, а равно вероятность быть замеченными китобоями, идущими из Баффинова залива. По примеру старого Джона Росса, они могли бы направиться пешком или на лодках на север вдоль восточного побережья Бутии к острову Сомерсет или даже к острову Девон, коли придется. Рано или поздно они увидели бы какое-нибудь судно в проливе Ланкастера.
Вдобавок в том направлении находились эскимосские поселения. Крозье точно знал это: он видел их во время своего первого арктического путешествия с экспедицией Уильяма Эдварда Парри в 1819 году, совершенного в возрасте двадцати двух лет. Он вернулся туда с Парри двумя годами позже в попытке отыскать Северо-Западный морской проход, а потом еще через два года, чтобы продолжить поиски означенного пути, которые убьют сэра Джона спустя двадцать три года.
«И еще могут убить всех нас», — подумал Крозье и энергично потряс головой, прогоняя прочь тяжелые мысли.
Солнце стояло низко над южным горизонтом. Незадолго до заката они остановятся и съедят холодный обед. Потом снова впрягутся в сани и будут идти еще шесть-восемь часов в послеполуденной, вечерней и ночной тьме, чтобы добраться до первого промежуточного лагеря, расположенного в конце первой трети пути до Кинг-Уильяма и лагеря «Террор».
Сейчас тишину нарушали лишь дыхание людей, скрип кожаных ремней и скрежет полозьев по льду. Ветер полностью стих, но воздух стал еще холоднее с постепенным угасанием тусклого послеполуденного солнца. Облака ледяных кристаллов висели над вереницей людей и саней подобием медленно тающих золотых шаров.
Крозье — который сейчас, на подходе к высокой торосной гряде, шагал ближе к голове процессии, готовый помочь тянуть, толкать и тихо чертыхаться на первом участке подъема, — посмотрел на заходящее солнце и вспомнил, сколько сил он положил однажды в прошлом на поиски пути к Бутии и китобойным судам из Баффинова залива.