Алена выглядела до того взволнованной, что Инга решила больше не потешаться над подругой. Вместо этого она мягко поинтересовалась у нее:
– И что ты чувствуешь?
– Все как-то меняется, – попыталась объяснить ей Алена. – Это незаметно на первый взгляд, и даже на второй, и на третий, но все как-то идет не туда. Вот ты приехала и наверняка ничего не заметила?
– Ничего.
– А между тем что-то происходит. Люди чуть меньше стали улыбаться. Пить стали больше. Драки стали случаться чаще. Какая-то тревога поселились и в доме, и в окрестностях. Причем если спросишь у людей, что с ними, то в ответ слышишь неизменное: «Все в порядке, Алена Игоревна».
– И давно это началось?
– Уже почти год. Как раз после твоего последнего приезда. Уже тогда все начиналось, только было еще не столь заметно, и я совсем не задумывалась об изменениях. Они казались слишком незначительными. Ну, подумаешь, там не улыбнулись, тут здравствуйте мне не сказали. Я ведь не барыня, себе в ножки кланяться никого не заставляю. Но повторяю: раньше люди держались приветливей с нами, а между собой жили дружнее.
– Думаешь, кто-то подзуживает местных против тебя и Василия Петровича?
– Да, мне так кажется, – кивнула Алена. – Именно против Василия Петровича и меня. Но я не понимаю, в чем тут дело. Никаких криминальных шагов эта личность не предпринимает. Ни поджогов, ни ограблений, ни саботажа. Все работают, как и прежде. Но что-то все равно постепенно меняется.
– Может быть, Василий Петрович зарплату работникам давно не поднимал? Вот они и дуются на вас? В мире ведь постоянно все дорожает.
– Да не дорожает, а дешевеет там! – раздраженно махнула рукой Алена. – Мир одноразовых вещей! И дело тут совсем не в зарплате, она у наших рабочих регулярно индексируется согласно заявленному росту инфляции в стране. И потом, каждый имеет возможность завести собственное хозяйство, что многие и делают. Нет, дело не в этом, своим положением работники довольны, я в этом уверена.
– Тогда что?
– Мне кажется, что про нас кто-то распускает какие-то нехорошие слухи.
– Что за слухи?
– В том-то и дело, что мне этого не удалось узнать.
– Ну хорошо, слухи – слухами, а откуда ты взяла, что у вас готовится убийство?
Алена замялась. Но потом все же призналась:
– Мне это приснилось.
– Да ты что? Разве можно верить в сны?
– Я в них верю. Тем более что все выглядело очень реалистично. Раннее утро, наша лужайка, а на лужайке лежит окровавленное тело. Брр! Такая жуть!
– И кого убили?
– Я не разглядела лица.
– Но хотя бы мужчина или женщина?
– Кажется, мужчина. Да, определенно, на нем были брюки!
– Брюки – это как раз не показатель. Брюки сейчас многие женщины тоже носят.
– И еще сапоги! Сапоги для верховой езды.
– И сапоги для верховой езды всегда стандартной формы, отличаются только размерами.
– Что же еще было? – забормотала Алена. – Что же там было такое, что я решила, что это был мужчина? А! Вспомнила! Плешь на затылке! У этого человека была внушительная плешь. У женщин такой плеши не бывает.
– Да, тут я с тобой согласна. Ну что же, можешь радоваться: ни Василий Петрович, ни Ваня не пострадают. У них обоих прически в порядке. У Василия Петровича сохранились отличные волосы. А Ваня вообще всегда лысый ходит.
– Он не лысый, – обиделась Алена за своего верного Ваню. – И вообще сразу видно, что ты его давно не видела.
– Ну, год.
– А он, между прочим, очень сильно изменился. Ты его теперь не узнаешь, когда увидишь.
– Да ты что? Заинтриговала, – призналась ей Инга. – Кстати, а почему Вани не было за ужином? Обычно он всегда присутствует.
– Дела у него, – быстро ответила ей Алена.
Впрочем, как показалось Инге, не вполне искренне.
– А в чем заключаются перемены, произошедшие с Ваней?
– Он стал одеваться иначе, более современно, свободно. Ты же помнишь его вечные темные костюмы и безупречной белизны рубашки?
– Да. Конечно.
Ваня всегда выглядел так, словно только что вернулся со съемок фильма о спецагентах.
– А теперь он носит джинсы и трикотажные обтягивающие торс майки. Стал надевать те часы, которые Василий Петрович привез ему в подарок. И машину приобрел себе не джип, как обычно покупал, а на сей раз выбрал почему-то «Мазду». Да еще в салоне ее взял, а не подержанную, как раньше.
Да, перемены в Ване действительно были значительными. Былой консерватизм уступил место новым веяниям.
– Вот я и говорю, без женщины тут дело не обошлось, – продолжила Алена. – Только женщина могла так сильно изменить Ваню. И так как единственная, кто тут у нас новенький появился, это Нюша, которую Ваня за свою племянницу выдает, именно ее я виноватой в произошедших в нем переменах и считаю.
Инга какое-то время помолчала, размышляя об услышанном. А потом рискнула предположить:
– Может, она и впрямь его племянница.
– Я просила у Василия Петровича навести справки об этой Нюше. Так он взял и передал наш разговор Ване. Теперь Ваня на меня обиду затаил. Хоть виду старается не подавать, а я все чувствую!
– А ты сама с ним не пыталась по душам поговорить?
– Нет. Если он хочет выдавать свою любовницу за племянницу, пусть так и будет. Неужели мы откажем нашему верному Ване в простом человеческом счастье? Тем более что девчонка уже совершеннолетняя.
– Ей уже есть восемнадцать?
Инга была изумлена. Нюша выглядела совсем молоденькой. Но еще больше она изумилась, услышав слова Алены:
– Ей девятнадцать исполняется на днях. Один год она в институт не поступила, родители у нее умерли, так она сюда к нам приехала. То есть не к нам, а к Ване. Поселилась, ничего не скажу, дом привела в порядок. И к экзаменам повторным готовилась усердно. Ну, ты слышала, Вася ей курсы оплатил. Но она и сама много занималась и в итоге поступила.
– Молодец, – сдержанно похвалила ее Инга.
Но Алена ее чувств не поняла и продолжала дальше нахваливать свою любимицу Нюшу:
– Да и вообще она без дела не сидела. По дому мне сразу же стала помогать. С самого первого дня, как поселилась у Вани, с утра к нам в усадьбу пришла: «Что мне поделать?» – спрашивает. Вася ее сразу же определил ко мне в горничные.
– И ты довольна ею?
– Конечно! Всегда приветливая, услужливая. Могу сказать тебе честно: лучшей горничной у меня никогда еще не было. Деревенские девчонки, они, конечно, стараются, но лоска и воспитанности им все же не хватает. Неотесанные они, хоть ты плачь. Никаких сил с ними нету. А Нюша сразу видно, что городская, и потому всякие тонкости, какие деревенским девчонкам не очень-то доступны, она с лету понимает.
– Ну все! Хватит эту девчонку нахваливать, – фыркнула Инга, которой эта хвалебная песнь в адрес соперницы совсем уж не понравилась.
Мало того что эта пронырливая Нюша ухватила у Инги поклонника, которого та хоть и не поощряла, но и не прогоняла от себя, так ей этого показалось недостаточно. Девица теперь и сердце любимой подруги к себе подтягивает. И если сердце Вани было для Инги вещью второстепенной значимости, то потерять Алену она никак не могла себе позволить.
Но, к счастью, толком расстроиться Инга не успела, потому что Алена сама все быстро исправила, сказав:
– Поэтому я и думаю, что, раз изменения начали происходить одновременно с появлением Нюши, значит, и виновата в них тоже она.
– Виновата?!
Инга радостно встрепенулась. Намечалась прекрасная перспектива избавиться от девчонки. Но Алена опять же все испортила:
– Не сознательно, конечно. Но возможно, бедной девочкой кто-то манипулирует.
«Как же», – проворчала Инга про себя, а вслух спросила:
– А кто?
– Вот это, я надеюсь, ты и поможешь мне выяснить.
– Я?
Инга прикинула про себя: если она станет помогать Алене против Нюши, это может вновь сблизить их. И она тут же кивнула:
– Я помогу тебе, конечно.
– Не сомневалась в твоем ответе, – заключила Алена подругу в свои объятия, – но все равно спасибо!
– Ну что ты, – смутилась Инга. – Сколько между нами всего было, ты стала мне как родная.
– И ты мне. Я тебя так люблю! Как сестру!
Алена вновь обняла Ингу, но та уже потеряла интерес к объятиями и деловито заявила:
– Но оставим сантименты. Что нам известно конкретно?
С конкретными данными у Алены было плоховато. По большей части все ее подозрения основывались на эмоциях. Но пытаясь объяснить мужчинам то, что она чувствует, Алена натыкалась на сплошную полосу непонимания. Но то мужчины, а Инга была женщина. И к тому же подруга. Поэтому она охотно выслушала рассказ Алены обо всех тех странностях, которые произошли с ней за последнее время и которые вынудили ее в конце концов прийти к печальному выводу о готовящемся у них в Дубочках злодеянии.
– В общем, слушай, я расскажу тебе только про свой вчерашний день. А он у меня словно специально выдался такой, что все мои страхи вновь проснулись с утроенной силой. И началось с того, что самым первым делом я пришла утром на конюшню. Ну чтобы просто поздороваться с лошадьми и особенно с Забиякой. Он, знаешь ли, постоянно требует к себе повышенного внимания.
Забиякой звали породистого жеребца, который стал героем одной из предыдущих историй о похождениях двух подруг. Поэтому сейчас Инга радостно воскликнула, осведомляясь о судьбе старого знакомца:
– Забияка! Как же я могла про него забыть! И как он поживает?
– По-моему, просто прекрасно. У него целый гарем из кобыл, от которых у нас уже имеется пара жеребят. И скажу я тебе: характер у этих малышей еще тот, похоже, они унаследовали от своего папаши всю его задиристость, не взяв от своих кротких мамаш ровным счетом ничего, кроме их резвости.
– Значит, Василий Петрович может быть доволен? Он ведь хотел снабдить лошадей своей будущей дубовской породы некоторыми, так сказать, бойцовскими качествами.
– Вася-то, конечно, доволен, – рассеянно отозвалась Алена. – Но дело не в этом. Я-то хотела рассказать тебе совсем о другом.
– Говори.
– Так вот, пришла я на конюшню, иду, глажу лошадей, здороваюсь с ними потихоньку. И вдруг слышу разговор между Сережей, нашим старшим конюхом, и мальчишками. Сначала я думала, что он их распекает за то, что они что-то не то сделали с лошадьми, не так почистили, не тем покормили. Мало ли какие ошибки могут допустить ребята. Это все непринципиально, но Сережа очень серьезно относится к своей работе. Любой пустяк выводит его из себя. Но оказалось, что дело совсем в другом. Он ругал мальчишек за непочтительные высказывания в адрес хозяев.
– То есть тебя и Василия Петровича? – поразилась Инга. – И что же они сказали в ваш адрес?
– В принципе ничего особенного… что-то вроде «толстый старый бурдюк» и «куда в него столько лезет». И еще они рассуждали о том, кто и какую лошадь забрал бы себе, будь у них такая возможность.
– Даже так? В ваших Дубочках зреет революционное движение масс?
– Поверить в такое не могу, тем более что некоторые из ребят, которых распекал конюх, были из Буденовки. А там такие цены, что бедные или скромного достатка люди просто там не останавливаются.
– Странно. Ну а ты не пробовала сама поговорить с мальчиками? Откуда у них взялись такие мысли?
– Да нет, как-то не догадалась.
И Алена отвела глаза в сторону. Однако Инга знала ее не первый год, поэтому она тут же строго приказала подруге:
– А ну-ка! Говори мне всю правду!
– Ну… они ведь и про меня кое-что говорили. Обзывали меня дылдой.
– Но это же совсем безобидное прозвище. Ты и впрямь смотришься верзилой рядом со своим мужем.
– Почему-то когда ты это говоришь, то звучит совсем не обидно. А когда я это от них услышала, то мне не захотелось подходить к этим паршивцам. Ведь Вася столько для них делает, эти занятия, уроки… да всего просто не перечислишь, а они еще и недовольны! Прозвища нам придумывают! «Бурдюк»! «Дылда»! Я не стала разговаривать, даже не показалась, а просто ушла.
Однако Инга находила, что пока все довольно безобидно. Не стоит обращать внимания на такую ерунду. И Алена принялась рассказывать дальше:
– Потом я пошла проверить, как идет строительство консервной фабрики.
Консервная фабрика была очередным нововведением, которое задумал Василий Петрович у себя в Дубочках.
Количество фруктов, овощей и ягод, которое ежегодно снимали на полях, в садах и выращивали в оранжереях в хозяйстве Василия Петровича, перешло все мыслимые пределы. Съедать все самим обитателям Дубочков было уже не под силу. Раздавать соседям избыток урожая тоже было как-то не ладно, растили они сами, а кушать будут другие, непорядок это. И поэтому вплотную встал вопрос о том, чтобы построить хотя бы небольшую фабрику по переработке фруктов и овощей во вкусные и полезные десерты, желе, варенье, джемы и тому подобное.
– Да и грибов-ягод люди в сезон из леса в огромных количествах тащат. Умудряются, конечно, до весны все съедать, на следующий год только у самых уж куркулей в подполе банки с грибочками остаются, остальные в пост все подчистую выгребают. Но если бы у людей была возможность сдавать эти лесные дары за живые деньги к нам на фабрику, то они бы еще больше, я уверена, собирали каждый год.
– Справедливо.
– Ну вот, пошла я туда, но уже издалека слышу, что работа на стройке стоит.
Время было самое рабочее, и тишина на стройке неприятно удивила Алену. Она даже подумала, что там случился какой-то форс-мажор, подошла поближе и тут только поняла, что у рабочих всего лишь обычный перекур. Пригревшись на солнышке, мужчины вели между собою неспешный разговор. Алена подошла еще ближе, и до нее донесся запах табачного дыма, а следом за ним такая реплика:
– Зря вы так, меня много где по свету потаскало, и я вам скажу, хозяин у вас – мировой мужик.
Ему никто не возразил. И сколько Алена ни прислушивалась, ответной реплики она не услышала. А вскоре после этого вновь раздался звук заработавшего инструмента, работа продолжала идти своим ходом. И казалось бы, Алена услышала опять же только хорошее, за ее Василия Петровича заступились. Но женщину настораживало то обстоятельство, что необходимость такого заступничества вообще возникла.
– Выходит, те мужики, которых я не услышала, напротив, ругали моего Васю. А за что? Что такого он им сделал?
Разочаровавшись, Алена отправилась в музей народных промыслов, который числился у нее в непосредственном подчинении. У них там приехало несколько экскурсионных групп, так что Алена до конца своей смены не могла отвлекаться на посторонние темы. Но когда все туристы довольные, накупившие сувениров и отобедавшие на дорожку в маленьком кафе, где в меню были исключительно блюда исконно русской кухни, включая пироги и кулебяки, отбыли восвояси, Алена вновь была вынуждена вспомнить об утренних неприятностях.
И не потому, что она была такая злопамятная, просто ей об этом вновь напомнил разговор двух работниц кафе, которое располагалось при музее. Обычно к концу рабочего дня там всегда оставалась какая-то снедь, которую все работники музея дружно подъедали перед уходом или разбирали по домам. На следующий день на кухне ничего не оставляли, потому что Алена считала, что если уж берешь с приезжих людей деньги за еду, то кормить их нужно только самым свежим и отборным. И сейчас она пришла в кафе за своей порцией и невольно застыла на месте, услышав через окно:
– Не трогай! С ума сошла! Сейчас сама придет, остатки подсчитывать будет! Не ровен час, недосчитается куска, выгонит тебя взашей.
– Алена Игоревна не такая.
– Ага, как же! Не такая она! Забыла, как она со Светкой поступила? Выгнала и еще статью грозилась на нее повесить.
– Так разве Светку за это уволили? Она же деньги себе присваивала.
– За это или не за это, а хозяйка, когда не в духе, разбираться не станет. Спрячь, говорю тебе, если спросит, то предъявишь. А если нет, тогда уж домой заберешь.
Спор зашел о куске отварной говядины, которую использовали для приготовления окрошки. Никакой докторской или любой другой колбасы в окрошку тут не клали, а только отварное нежирное мясо. Видимо, сегодня осталось с полкилограмма. И ничтожность вопроса поразила Алену до глубины души. Но еще больше ее поразили те слухи, которые ходили о ней среди работников.
– Неужели они думают, что я способна уволить человека из-за такой ерунды, как кусок вареного мяса? Да я сама всегда говорю сотрудникам, чтобы они разбирали все остатки. Не могу видеть, как пропадает еда. А у них у всех семьи. Вечером домой придут, оставшийся фарш принесут, шмяк на сковородку, через десять минут уже котлетки готовы. Или пироги… их ведь на второй день не съешь, вкус уже не тот. Я всем и всегда твержу: забирайте все, что можете. Сами не съедите – соседям раздайте.
– А Светка, о которой шла речь, кто она такая?
– Была у меня одна сотрудница. На кассе сидела. Но нечиста на руку оказалась тетка. Выручку себе присваивала. Думала, что я не считаю, сколько приехало в музей людей. Я и правда обычно не считаю. Но в тот раз группы были централизованные, все из одного места. И я точно знала, что приехать должно было сто двадцать человек. Весь день меня в музее не было, я только вечером пришла. И эта Светка мне деньги протягивает и лепечет: «Извините, Алена Игоревна, только двадцать человек всего и было сегодня».
– И ты ей поверила?
– Самое удивительное, что сначала поверила. Встревожилась: как так, думаю? Должно было быть сто двадцать, а доехало только двадцать? Где же остальные? Не случилось ли с ними чего-нибудь по дороге?
Разволновавшись, Алена побежала звонить куратору. И каково же было ее изумление и даже гнев, когда она выяснила, что все группы явились в полном составе. И было даже не сто двадцать, а сто двадцать четыре человека за счет присоединившихся родственников и знакомых.
– Разумеется, я тут же вспомнила, как значительно сократилась у нас в музее выручка за последнее время. А ведь лето – самый туристический сезон. Людей должно быть много, а у нас пусто. Как меня нету на рабочем месте, так пусто. Как я на посту, так в музее полный аншлаг.