Настоятельница не раз взывала к согрешившей монахине, дабы та покаялась, но никто не сознавался. Тогда призвали епископа. Епископ, исключительной святости и благодати человек, также потребовал, чтобы грешница на исповеди признала свой грех. Когда же вновь никто не открылся, епископ проклял монастырь. И тогда, как пишет летописец, огромный колокол «птицей вспорхнул с башни и рухнул в озеро».
— О Господи! — вырвалось у Доры.
— Погоди, это еще не конец. Согрешившая монахиня была так потрясена этим зрелищем, что немедля выбежала из монастырских ворот и утопилась в озере.
— Бедняжка! — воскликнула Дора.
— Ты, конечно же, отождествляешь себя с этой безбожницей, — съязвил Пол.
— Ее, верно, силком отдали в монастырь, — сказала Дора. — В ту пору такое случалось.
— Она нарушила свой обет, — сказал Пол.
— Неужели это правда?
— В таких легендах всегда есть доля истины. Упоминания о здешнем знаменитом колоколе встречаются, только вот что с ним случилось — неизвестно. Отлит он был великим мастером из Глостера — Хью Белиэтром, его звали еще Большой Литейщик. Колокол славился своим замечательно чистым тоном и еще тем, что мог ограждать от напастей и злых духов. Был на нем, кстати, и орнамент — сцены из жизни Христовой, что само по себе редкость. Если колокол обнаружат, интерес к нему будет огромный. Может, его и впрямь сбросили в озеро во времена Реформации — либо те, кто громил монастырь, либо — что более вероятно — сами монахини, дабы спасти его. Металл для литья был очень дорог. Кажется, кто-то разок проходился драгой по дну, да ничего не обнаружил. И еще, у колокола было имя — Габриель.
— У него было имя! — воскликнула Дора. — Вот здорово! Но как монахиню жалко. А ее привидение не появлялось в этих местах?
— Об этом упоминаний нет, — ответил Пол, — но есть предание, будто колокол порой звонит со дна озера и тому, кто его услышал, звон предвещает смерть.
Дора вздрогнула. Она все с себя сняла и натягивала через голову рубашку Пола.
— Ты кому-нибудь еще рассказывал эту историю? — спросила она.
— Нет, не рассказывал. Впрочем, постой, вроде бы я рассказывал ее Кэтрин.
Он забрался в постель.
На Дору накатило неприятное чувство. Она пошла к окну, высунулась из него и глянула по сторонам. Луна уже взошла, и озеро лежало как на ладони; не то его шевелил серебристой рябью бриз, не то ночная мошкара над ним мелькала. Тягучий, благоуханный воздух струился в комнату. Теперь Дора более отчетливо видела открывающуюся из окна картину: мрачная громада монастырской стены в изломах света и тьмы; склоненные перед тусклым сияньем округлые макушки деревьев; длинные необычные тени, которые отбрасывали растущие на траве под окнами деревья и кусты. Чуть левее она обнаружила нечто вроде невысокой дамбы, та несколькими арками перехватывала озеро в узкой его части, соединяя ближний берег с монастырской стеной. И тут, обмерев от ужаса, Дора заметила неподвижную темную фигуру у кромки воды.
Сердце у Доры, пока она смотрела вниз, бешено колотилось, она едва не закричала. Но фигура вдруг тронулась с места, и через мгновенье стало ясно, кто это. По берегу озера брел Тоби Гэш. Шел себе, с размаху пиная высокую траву. Даже слышно было, как та шелестит у него под ногами. Не упуская Тоби из виду, Дора слегка отпрянула от окна. Дабы Пол не заметил, что она за кем-то наблюдает, она спросила:
— А что, они должны получить новый колокол?
— Да, — ответил Пол, — для них сейчас отливают теноровый колокол, он предназначен для башни. Может, его привезут до нашего отъезда. Работы у меня тут еще недели на две.
Дора видела, что Тоби повернул назад. Вдруг он вскинул руки и потянулся всем телом. В этот миг он для Доры олицетворял свободу. Смотреть на это было невыносимо, и она отвернулась от окна.
Пол неотрывно смотрел на нее. Он сидел в постели с книгой в руках.
Дора с враждебностью глянула на него.
— Ужасное предание. Любишь ты рассказывать мне жуткие истории. Вроде тех гадостей Мопассана про собак, которые как-то заставил меня читать тебе вслух.
Пол не спускал с Доры глаз. Чутье говорило Доре: рассказывая ей это предание, он давал волю дотоле дремавшей в нем страсти. Дикость истории передалась ему, и он жаждал ее любви. Она смотрела на Пола, ощущая и возбуждение и омерзение.
— Поди сюда, Дора, — сказал Пол.
— Сейчас, — ответила Дора.
Отвернувшись от Пола, она взглянула на свое отражение в высоком зеркале. Босая, в одной лишь рубашке Пола с закатанными рукавами и широко распахнутым воротом. Рубашка доставала ей до бедер, оставляя открытыми длинные, стройные ноги. Дора удивленно рассматривала стоявшую перед ней особу. Она любовалась жизнью, которая так и билась в ее загорелой шее, любовалась буйством волос, прядями падавших на плечи. Она откинула назад голову и глянула в дерзкие глаза. В них был вызов. Дора стояла и смотрела на особу, которая была абсолютно незнакома Полу. Как явственно все-таки она существует. Она, Дора, и никому ее не сокрушить.
— Ну иди же, Дора, — вновь позвал Пол.
— Иду, — сказала Дора, выключила свет и прошествовала к его постели.
Глава 4
Всходила луна. Тоби Гэш, стоя почти что в воде, смотрел через озеро на стену монастыря. Позади, в большом доме, загорелись огни. Он ждал, пока его отведут туда, где он будет ночевать. С некоторым разочарованием он узнал, что жить будет не в самом Имбер-Корте, а в сторожке, с еще одним членом общины, которого пока не видел. Тоби предпочел бы остаться вместе со всеми в этом чудесном доме. Его смущала предстоящая встреча и пугала перспектива остаться один на один неизвестно с кем.
Тоби, чьи родители жили в северной части Лондона, закончил обычную, а не закрытую частную школу, отчего страдал некоторым комплексом неполноценности и имел весьма романтичные представления о жизни в коллективе. Когда Джеймс Тейпер Пейс, знакомый с одним из его школьных преподавателей, зашел в школу для вручения адреса хоровой капелле и обмолвился про Имбер, Тоби загорелся желанием съездить туда. С первого, совсем еще недавнего, причастия он был ревностным христианином и жаждал посвятить себя Богу, хотя и не решил, как именно. Его сильно впечатлила идея хотя бы недолго пожить и поработать рядом с праведниками, которые оставили этот мир. Община в Имбере собралась не так давно и пребывала пока в стадии становления, она обрабатывала землю, возделывая небольшой сад — для нужд монастыря и отчасти для продажи. Тоби до глубины души был тронут чистотой, простотой и беспорочностью самого замысла подобной жизни. Опытом общения со священнослужителями он был небогат и быстро зажегся новой на его жизненном горизонте и несколько театральной идеей монашеского существования. Пребывал он и под сильным впечатлением от личности Джеймса Тейпера Пейса, в котором удивительным образом сочетались мужская напористость и христианское смирение.
Тоби направил прошение о посещении Имбера. К величайшей своей радости, он получил ответ — можно приехать и поработать там в последний месяц летних каникул, перед началом учебы в Оксфорде, куда ему следовало явиться в октябре на инженерный факультет. Воображение заранее рисовало картины небывалой сплоченности братства, в которое он мигом вольется — смиренный, трудолюбивый, на всю грядущую жизнь умудренный примером этих праведников. И потому он был несколько обескуражен, когда узнал, что жить будет все-таки отдельно, но разочарование быстро поглотила пылкая жизнерадостность. Это было нетрудно: в нем так и били через край веселый задор и радостное предвкушение событий.
Скоро он снова вернется в дом. Майкл Мид просил его немного подождать, пока кто-нибудь не освободится и не проводит его до сторожки. Чтобы как-то сориентироваться, он попытался при лунном свете оглядеть окрестности. Где-то за домом должен быть сад. Для Тоби, как для всякого горожанина, все, связанное с деревней, было исполнено глубочайшего, если не сказать — мистического, смысла. Солнца, ветра, тяжелой физической работы, тесного общения с людьми — вот чего ему, по-видимому, всегда недоставало. Дай ему сейчас в руки лопату и вели вскопать целое поле — он будет чувствовать себя на седьмом небе. Тоби вскинул руки над головой, потянулся всем телом, пробуя его на гибкость. Тоби вспомнилось, как кто-то ему говорил, будто никому не дано вовремя оценить чудо молодости. Что до него, так это неверно. Ему выпало счастье сознавать свою молодость, всякий миг наслаждаться ею — вот как сейчас, когда он, как губка, впитывает в себя острые ощущения.
Он глянул на другую сторону озера. Пробежал глазами по монастырской стене, забиравшей вправо, где она, похоже, оканчивалась, а может, и скрывалась за деревьями. По левую руку виднелась старая кирпичная дамба через озеро да темная дыра монастырских ворот зияла под огромной аркой. При лунном свете высокая стена имела призрачный и в то же время живой, настороженный вид — какой по ночам бывает у всякого уединенного жилища. Лондонцу Тоби лунный свет был непривычен, он дивился этому свету, который и не свет вовсе, он рождает картины, напоминающие о привидениях, и сила его чувствуется лишь в резкой игре светотени. Тоби изучающе ощупал взглядом стену. За ней было тихо, но он-то знал — монастырь всегда бодрствует. Интересно, какие у монастыря отношения с Кортом. Про себя он решил, что монахини принадлежат к предельно закрытому бенедиктинскому ордену, имеют крайне ограниченные связи с внешним миром, и, хотя был безмерно любопытен, расспрашивать ни о чем не стал из боязни обнаружить свое невежество.
Он глянул на другую сторону озера. Пробежал глазами по монастырской стене, забиравшей вправо, где она, похоже, оканчивалась, а может, и скрывалась за деревьями. По левую руку виднелась старая кирпичная дамба через озеро да темная дыра монастырских ворот зияла под огромной аркой. При лунном свете высокая стена имела призрачный и в то же время живой, настороженный вид — какой по ночам бывает у всякого уединенного жилища. Лондонцу Тоби лунный свет был непривычен, он дивился этому свету, который и не свет вовсе, он рождает картины, напоминающие о привидениях, и сила его чувствуется лишь в резкой игре светотени. Тоби изучающе ощупал взглядом стену. За ней было тихо, но он-то знал — монастырь всегда бодрствует. Интересно, какие у монастыря отношения с Кортом. Про себя он решил, что монахини принадлежат к предельно закрытому бенедиктинскому ордену, имеют крайне ограниченные связи с внешним миром, и, хотя был безмерно любопытен, расспрашивать ни о чем не стал из боязни обнаружить свое невежество.
Пора бы и вернуться — при этой мысли ему снова стало не по себе. Он мысленно подытожил день. Поначалу он страшился остаться с глазу на глаз с Джеймсом Тейпером Пейсом, но вроде бы не ударил в грязь лицом. Ладить с Джеймсом оказалось легко и просто. Он все больше восхищался этим человеком. Тоби был в том возрасте, когда необходимо кем-то восхищаться, а в данном случае восхищение его Джеймсом не знало границ. В отношении Майкла Мида, которого он так жаждал увидеть, Тоби как-то не определился. Тоби был несколько разочарован внешностью Майкла. Была в том некая усталость, худосочность, ему явно недоставало мужественности Джеймса, и на роль наставника он явно не тянул. Отчасти разочаровало Тоби и то, что в общине оказались женщины. Что-то тут не так. Правда, все были на редкость славными. Кроме доктора Гринфилда — от того просто с души воротит. (Выражение это Тоби узнал недавно в школе и не мог тут не ввернуть его.) Чудно получилось — как это им довелось сидеть в поезде напротив его жены. Жена у него, конечно, не такая красавица, как Кэтрин Фоли, но ужасно хорошенькая и такая озорная. Тоби кольнуло чувство стыда — отчасти за нее, а отчасти и за себя. Муж, похоже, не больно-то рад ее видеть. Впрочем, поведение супругов вещь непостижимая. И что бы там ни писал Толстой в первой фразе «Анны Карениной», счастливый брак понять так же трудно, как и несчастный. Последнее время Тоби стал смутно это ощущать, и эта новая открывшаяся ему истина наполнила его сознанием собственной искушенности. Он повернул к дому.
К озеру Тоби спустился по ступенькам, прошелся по берегу к тому месту, где озеро излучиной отделяло дом от монастыря. Став лицом к дому, он увидел в первом этаже большое освещенное окно. Окно было в каменном выступе, и, когда Тоби подошел ближе, он разглядел прямоугольный выступ из булыжника и боковую дверцу. В прежние времена это было помещение для слуг, решил он, а ярко освещенная комнатка, наверное, кухня. За Тоби водилась страстишка выслеживать и подглядывать, и тут его будто что-то толкнуло: он тихонько, крадучись по булыжнику и стараясь держаться в тени, вплотную подобрался к окошку. Он оказался прав, это была кухня, огромная старая кухня с грубо беленными стенами и гигантским очагом, место которого заняла теперь плита. Она, по всей видимости, горела — из окна накатывали горячие волны, ощутимые даже в ночной теплыни.
В поле зрения показался мужчина. Это был Майкл Мид, в фартуке в бело-голубую полосочку. Фартук этот совсем доконал Тоби. Но когда он увидел, что Майкл ставит чашки с блюдцами в высокий деревянный буфет, в нем заговорила совесть. Надо же, он забыл предложить вымыть посуду. В этот миг дверь в кухню отворилась, и вошел Джеймс Тейпер Пейс.
— А где сейчас Тоби? — спросил Майкл.
— На балконе, — ответил Джеймс. Тоби затаил дыхание.
— Вы его отведете? — спросил Майкл.
— Лучше бы это сделать вам, — ответил Джеймс. — Вы ведь знаете, как я отношусь ко всей этой затее.
— Простите, Джеймс, надо бы, конечно, посоветоваться с вами, — сказал Майкл, — но вся прошедшая неделя была такая суматошная — у меня это как-то выскочило из головы. Думаю, в любом случае попробовать стоит. Погоды это не делает. Не понравится там Тоби, неприятен будет ему Ник, мы его тут же переведем в дом. Но, уверен, все будет в порядке. И знай я, что рядом с Ником кто-то есть, у меня бы отлегло от сердца.
— А отчего кому-нибудь из нас не пожить там и не приглядеть за Ником? — спросил Джеймс.
— Именно по этой причине, — ответил Майкл, — он же тогда будет знать, что за ним присматривают. А пошли мы Тоби, Ник будет чувствовать, что на него возложена ответственность за мальчика.
— Уж больно хорошо вы, право слово, думаете о Нике, — сказал Джеймс. — Повидали бы с мое этих типов, были бы осторожнее.
— Не больно-то хорошо я о нем думаю, — заметил Майкл. — Даже отнюдь не хорошо, но я действительно знаю его лучше вас. Он, думаю, просто запутался. Меня пугает его меланхолия — вот и все.
— Меня его меланхолия не пугает, — сказал Джеймс. — Меня пугает его способность творить зло. Чем больше я об этом думаю, Майкл, тем сильнее крепнет во мне уверенность: зря мы его все-таки приняли. Знаю, как чувствуешь себя в подобной ситуации, потому и согласился тогда с вами, точнее, позволил себя уговорить. Допускаю — могу не понимать, что у него творится в душе. Но не так все просто — в той грязной истории. Сомневаюсь, что от нас ему будет какой-то прок, а уж он-то нам может ох как навредить…
— Как бы то ни было, мы его взяли, — сказал Майкл, — и в радости, и в горе он будет с нами, и выставить его мы не можем, особенно теперь, из-за Кэтрин.
— Знаю, знаю, — согласился Джеймс. — В том-то вся и загвоздка. Право слово, хотелось бы мне иметь вашу веру. Знаю, вера в людях, вернее, вера в людей творит чудеса. А здесь только на чудо и можно надеяться. И все же, рассуждая с обыденной точки зрения, я бы Тоби оставил дома. Ведь и на нас тоже, знаете ли, возложена ответственность за него.
— Да ничего с ним не случится, — возразил Майкл. — У него своя голова на плечах. Мне он, кстати, очень понравился, вы были совершенно правы. Такая непорочность его от любой заразы оградит. К тому же он станет много работать и в сторожке-то бывать будет мало, зато поможет завязать контакт с Ником, чего мы никак не можем добиться вот уже столько времени.
Тоби начал потихоньку отступать. Ступив с булыжной отмостки на траву, он бегом припустился к дому. Трава была высокой, приходилось нестись вскачь. Он убеждал себя, что не производит слишком много шума. Домчавшись до площадки, он, переводя дух, перешел на шаг и медленно побрел по гравию, потом поднялся по ступенькам на балкон. В холле и гостиной все еще горел свет и двери были распахнуты, хотя там, похоже, никого не было. Тоби замер на балконе. Его раздирали сомнения. Его выбило из колеи и то, что он подслушал, и то, что он подслушивал. Простоты и умильной чистоты былых представлений о жизни общины как не бывало. Житье в сторожке теперь сильно тревожило его. С другой стороны, он был польщен доверием, которое ему оказывали, и взволнован предчувствием приключений. Мысли его были в полном смятении.
Не успел он пуститься в разного рода предположения, как на балкон легла тень из гостиной и появился Майкл Мид. Тоби ступил в полосу света.
— А, вот ты где! — сказал Майкл. — Извини, что заставили тебя ждать. Сейчас же отправимся в сторожку, если не возражаешь. Чемодан при тебе?
— Он здесь, — ответил Тоби и вытащил его из-за двери.
— Справишься? А то давай возьму за другую ручку.
Они спустились по лестнице, пересекли площадку и двинулись по тропинке меж вязами. Майкл ступал легко, поглядывая искоса на своего спутника.
— Будем переправляться на лодке, — сказал он. — По дамбе мы только в монастырь ходим.
Они ступили на деревянные мостки, шаги их эхом отзывались меж досками и плещущейся водой. Майкл поставил чемодан в лодку. Луна сияла прямо над ними.
— А как вернуть лодку после переправы? — спросил Тоби и поймал себя на том, что говорит еле слышно.
— К носу и корме привязан канат, — ответил Майкл, — он крепится к обоим берегам, так что лодку можно перетягивать с одного берега на другой. Вот сейчас я закреплю канат и можешь прыгать.
Тоби шагнул в качающуюся на воде лодку и сразу сел. Ему смертельно хотелось погрести, но он смолчал. Бездонное ночное небо, усыпанное звездами, лунные блики, громада высящегося позади дома, всплески воды — все это наполнило его душу невыразимым щемящим восторгом.
Майкл ступил в лодку и резко оттолкнул ее от берега, поднял единственное весло, лежавшее на сиденье, вставил его в уключину на корме и умело заработал им. Лодка тихо тронулась и заскользила с легким скрипом по недвижной озерной глади, которая лишь слегка морщилась, пропуская их, — черная, лоснящаяся. Тоби опустил руку в воду. Теплая.