– Жестко наехали? – спросил Макар.
– Когда они возвращались с женой из театра, их встретили возле подъезда. Стреляли в обоих: женщину убили, Юрий выжил. Отлежавшись в больнице, приехал к Прохору и попытался оставить ему сына. Отец его выгнал. Ему не нужен был ребенок, а Юрию он сообщил, что тот сам во всем виноват: следовал бы его руководящим указаниям – все было бы в порядке. Расхлебывать последствия сыновней дурости он не желает.
– Интересно, как отнеслась ко всему происходящему Раиса, – задумчиво сказал Макар.
– Думаю, ее никто не спрашивал. После того как отец его выставил, Юрий пристроил мальчика к родителям жены. Отношения у них были натянутые, а после ее смерти они зятя и вовсе видеть не могли. Но Алексея взяли. Воспитывался он у них пару лет. И вот тут у меня пробел…
– В смысле?
– В биографии Юрия. Мне не удалось восстановить, чем он занимался эти два года. Но внутренний стержень у мужика оказался крепким. Те люди, которые стояли за несостоявшимся заказным убийством, по истечении этих двух лет просто исчезли. Кто погиб в разборках, кого посадили. Я не верю, что стоял за этим младший Савельев – в конце концов, он тогда был просто юнцом, который полез, не разобравшись, на чужую территорию. Но каким-то образом он в этом поучаствовал. И в итоге все-таки получил свою делянку. Мне говорили, что деньги его в те времена не интересовали. Якобы он все делал в память о жене.
– Романтично. Но сомнительно.
– Вот и я так думаю. В настоящее время у Савельева с компаньоном собственное нефтяное месторождение. Он ведь начинал как раз с того, что искал нефть в Иркутской области.
– То есть Юрий у нас состоятельный человек?
– Более чем, – кивнул Бабкин. – Я тебе принес документы по его фирме, глянь. – Он передал Макару папку.
– Файлом не мог сбросить? – проворчал Илюшин.
– Уже сбросил. Это просто распечатка. Мне так удобнее.
Макар быстро пролистал отчет.
– Ну, теперь мы достоверно знаем, что в двухтысячном году он поехал к отцу не за деньгами. И вряд ли, учитывая предысторию, он хотел, чтобы его сын понравился Прохору. Любопытно…
– Вот и мне стало любопытно, – сказал Бабкин, забирая папку. – С Савельевым я встретиться не рискнул, хотя можно было бы спросить у него прямо.
– Не факт, что он вообще стал бы с тобой разговаривать. Но учитывая вот это, – Илюшин помахал папкой, – можно утверждать почти наверняка, что Изольду ограбил не Юрий.
– Бизнесмен, забирающийся в дом старухи, чтобы украсть у нее фамильные украшения…
– Не так фантастично, как тебе кажется, но для этого характер должен быть другой. Азартный, бешеный. А младший Савельев – кузнец.
– Кто?
– Кузнец. Бьет себе методично по раскаленной железяке, пока из нее что-нибудь не выкуется. Пунктуальный, методичный. Зануда. Мне такой типаж хорошо знаком. Когда у него нет денег, превращается в ноющего меланхолика.
– А когда есть?
– Просто в меланхолика, без нытья. Ладно, с Савельевым разобрались. Теперь рассказывай, что у нас с Людмилой.
Бабкин достал из сумки спортивную толстовку с капюшоном и утеплился. После часа, проведенного в этом доме, ему стала понятна внезапная тяга Макара к свитерам.
– У Прохора, как ты знаешь, была сестра Настасья – по воспоминаниям близких, очень похожая на него и внешне, и характером. Она рано умерла, остались две девочки от разных мужей: Татьяна и Людмила. Отцы ими никогда не занимались, девчонки росли как трава. Выросли совершенно непохожими друг на друга.
– Вот удивил. Ты посмотри на Вениамина с Юрием.
– Татьяна – трудяга, всю жизнь пашет экономистом. Дочь воспитывала одна, когда развелась с мужем.
– Про нее я знаю от Яны. Давай про Людмилу.
Бабкин перевернул страницу записной книжки.
– Шестьдесят шестого года рождения. В восемнадцать лет вышла замуж, взяла фамилию мужа – Кошелева. Быстро развелась. Детей родила вне брака, отец неизвестен.
– Или отцы.
– Или отцы, – согласился Бабкин. – Работала кассиршей в супермаркете, продавцом-консультантом в зоомагазине, торговала сетевой косметикой… Нигде не задерживалась дольше, чем на полгода. Вообще работает она редко. Эпизодически.
– А живет на что?
– Хороший вопрос. Я разговорил ее соседку – та утверждает, что Людка вечно на содержании у мужиков.
– Хм, – усомнился Макар.
Бабкин понимающе кивнул:
– Не слишком она похожа на женщину, которую обеспечивают мужчины.
Илюшин потянулся за планшетом и открыл фотографию Людмилы Кошелевой. Коренастая, широкоплечая. Когда на нее смотришь, кажется, что она из тех женщин, которые не умеют бегать – только ходить: неторопливо, основательно. Аляповатое платье-халат в цветочек, легкомысленные бараньи кудряшки вокруг оплывшего лица. Но при этом нежнейшая золотисто-розовая кожа, голубые глаза…
Бабкин покосился на снимок.
– У такой колоды – и такие дочери.
– Эта колода до родов вполне могла быть красавицей, – задумчиво сказал Илюшин. – На что же она, интересно, жила?
– Заметь, по-прежнему нигде не работает.
– Сколько ей сейчас?
– Дай сообразить… Сорок девять.
– Ты ее видел?
– Да. Дождался, пока она выйдет на улицу, и некоторое время шел следом. Людмила, между прочим, посетила клинику эстетической косметологии. Пробыла там два часа, вышла с распухшей физиономией. Вряд ли ей там рыло начистили.
– Похоже, уколы. Получается, Кошелева следит за собой.
– Выглядит она для своего возраста очень неплохо, – рассеянно сказал Сергей, занятый другими мыслями. – А что, – не удержался он, – правда в физиономию иглами колют?
– До сорока лет дожил и не знаешь?
– Не, серьезно.
– С размаху, – подтвердил Илюшин.
Бабкин содрогнулся.
– Значит, на косметологию у нее денег хватает. – Макар закрыл программу. – Откуда, спрашивается? Если нет доходов… Может, квартира, которую Людмила сдает в аренду? Или дочери обеспечивают?
– Квартиры точно нет, я выяснил. У нее одна в собственности, и ту в свое время помог приобрести Прохор. Машины не имеется, дачи не обнаружено. Ее старшая дочь не работает.
– Угу. А младшая зарабатывает недостаточно, чтобы содержать и себя, и мать.
Сыщики переглянулись.
– И мы плавно возвращаемся к Изольде Дарницкой, – подытожил Макар. – Что с убийством?
Бабкин усмехнулся. Настало время для сюрпризов.
– Для начала – то, что никакого убийства не было.
За два дня до описываемых событий
– Нам нужны материалы дела, – сказал Макар.
Бабкин начал свирепеть. Мало того, что он сгонял в Питер, проделал колоссальную работу и раскопал полную биографию Юрия Савельева, так теперь Илюшин требует от него невозможного.
– Ты старуха, – мрачно сказал он.
– Какая старуха?
– Из сказки о золотой рыбке. Хочешь все больше и больше.
Илюшин сунул в рот зубочистку и высокомерно сообщил, что рыбка из Бабкина как из скунса парфюмер.
– Будь я золотой рыбкой, я бы тебе корытом дал по морде, – обозлился Бабкин. – Откуда я возьму дело столетней давности? Его давно изъяли из архива и уничтожили.
– Придумай что-нибудь! Найди. Восстанови. Укради. Зачем я тебя нанял?
– Ты меня нанял?
– А кто?
– Это я тебя осчастливил, – холодно сказал Бабкин, подражая интонациям друга. – Вдохнул жизнь в твой загнивающий бизнес.
Он разрешил себе несколько секунд насладиться физиономией Макара и лишь потом вышел из комнаты, удовлетворенно посмеиваясь про себя. Все-таки чему-то он у Илюшина научился.
С архивами неожиданно вышло проще, чем он думал. Дело когда-то вела прокуратура райцентра, и Бабкин с облегчением обнаружил, что в ее архивном отделе творится полный бардак. Сергей с его склонностью упорядочивать вещи, процессы и явления в некотором смысле бардаку поклонялся. Чужому, конечно. Самая крупная рыба ловится в самой мутной воде.
Две беседы по душам, одна не слишком толстая пачка купюр – и двери архивного отдела открылись. В общем-то ключ к запертым помещениям всегда выглядел одинаково.
Сергей изучил дело. Сергей обругал следователя. И отправился на окраину пыльного городка, где жил человек с фамилией Гусак.
– …Антон Антонович, здравствуйте. Можем побеседовать?
Бывший следователь посмотрел на Сергея неприветливо. Щеки в прожилках сосудов свисали мешочками. С сыщиком Гусака разделяла невысокая калитка, и открывать ее он, похоже, не собирался.
– Ты еще кто?
– Оперативник. Бывший.
Вопреки ожиданиям Сергея, эта информация Гусака к нему не расположила.
– Чего тебе?
– Помощь ваша нужна, Антон Антонович. Убийство в Литвиновке, двухтысячный. Дело Дарницкой.
– Пошел на хер, – пробормотал бывший следователь и повернулся, чтобы уйти.
Бабкин по роду деятельности был мало восприимчив к подобным предложениям. К тому же он был флегматик. Снисходительность его к людям, не желавшим его присутствия, простиралась довольно далеко. Однако грубость следователя возымела неожиданно сильный эффект.
– Чего тебе?
– Помощь ваша нужна, Антон Антонович. Убийство в Литвиновке, двухтысячный. Дело Дарницкой.
– Пошел на хер, – пробормотал бывший следователь и повернулся, чтобы уйти.
Бабкин по роду деятельности был мало восприимчив к подобным предложениям. К тому же он был флегматик. Снисходительность его к людям, не желавшим его присутствия, простиралась довольно далеко. Однако грубость следователя возымела неожиданно сильный эффект.
Бабкин рассвирепел.
Возможно, дело было в том, что он только что вернулся из Питера. Откуда в очередной раз, кроме простуды, привез глубокое изумление перед учтивостью местных жителей. Бабкину везло: на каждом шагу ему встречались любезные обходительные люди. Но больше всего его ошарашил таксист. Когда под колеса «Форду» внезапно с тротуара шмыгнула резвая старушка, сам Бабкин не удержался от вопля. Встреча старушки и капота казалась неизбежной. Однако в последний момент шофер успел-таки вывернуть руль, и, провожая взглядом старую ведьму, пробормотал: «Не ходи так часто на дорогу в старомодном ветхом шушуне!»
Бабкин ожидал чего угодно, но только не Есенина. С этого момента он преисполнился уверенности, что жители Санкт-Петербурга – это отдельная порода людей, выведенная для того, чтобы служить всем прочим образцом для подражания.
А тут – грубый Гусак.
Сергей перемахнул через хлипкий заборчик и оказался вплотную с пенсионером. Тот попятился.
– Э, ты чего, чего?.. Куда?!
– С тобой как с человеком, – ласково сказал Бабкин. – А ты херами обкладываешь. Куда это годится, Антон Антонович.
Гусак не мог сказать, что его больше испугало: неожиданная легкость, с которой этот здоровенный мужик преодолел ограду, или та вкрадчивая хищная мягкость, с которой он обратился к бывшему следователю. Бабкин был похож на льва, который перед тем, как откусить от антилопы заднюю ногу, повязывает себе салфеточку.
– А чего кидаться-то сразу? – плаксиво сказал Гусак. – Калитку мне сломал…
– Могу калиткой ограничиться, – пообещал Бабкин.
«А могу и нет», – услышал бывший следователь.
– Чего там за дело? – смирился он.
– Изольды Андреевны Дарницкой.
– Не помню я такую.
– А убийство в Литвиновке помните?
Чая бывший следователь бывшему оперативнику не предложил. Но хотя бы позволил присесть на скамейку, и Бабкин, умевший быть благодарным за малое, искренне его поблагодарил. Впрочем, Гусак все равно смотрел на него с опаской.
– Козицкий. – Он шмыгнул и утерся рукавом. – Геннадий Козицкий старуху ограбил.
– Вы так хорошо помните, как его звали? – поразился Бабкин.
– Да чего его не помнить, урода обдолбанного! – с внезапной злостью сказал Гусак.
На Геннадия Козицкого они тогда вышли довольно быстро. У убитой старухи весь дом был утыкан датчиками сигнализации, однако перед ограблением систему отключили. Напрашивалась версия: кто ставил, тот и отключал. Начали искать, кто отвечал за охрану в доме Дарницкой, и всплыла фирма «Муромец».
– Московская? – спросил Сергей.
– Тульские они.
– А почему Дарницкая заказывала сигнализацию в Туле? Поближе места не нашлось?
– Кто ее знает. Может, и не нашлось. Литвиновка-то примерно посередине между Москвой и Тулой, а в провинции дешевле. Старуха скупая была. Сын у нее вечно деньги клянчил, а она не давала. Мы его подозревали сначала, пока Козицкий не всплыл.
Версия нарисовалась простая: Геннадий три месяца назад переустановил сигнализацию в доме бывшей певицы. Изольда беспокоилась за судьбу драгоценностей. Поэтому и в дом никого не пускала, кроме сына с женой. Козицкий осмотрелся и решил, что ограбить богатую старуху сам бог велел. Три месяца выжидал, потом вернулся, отключил систему, забрался в дом.
– Следил он за ней наверняка. – Гусак почесал бородавку на носу. – Знал, что она каждый день уходит гулять. А тут лоханулся.
В день ограбления было пасмурно, и Дарницкая передумала наносить визиты. Козицкий самоуверенно набрал украшений и собирался уходить. Тогда-то и появилась Изольда, привлеченная шумом.
Эту часть истории Бабкин знал от Яны Тишко. Но причина злости бывшего следователя по-прежнему оставалось ему неясной.
– Коньки он отбросил! – Гусак выругался. – Жил идиотом и помер как дебил.
Геннадий Козицкий нанес следователю оскорбление, не попавшись ему в руки. Этого Бабкин осознать не мог. Преступник установлен? Установлен. Дело закрыто? Закрыто. Чего ж тебе еще надо?
– Вопросы у нас к нему были, – объяснил Антон Антонович. – Все цацки так и не нашли. Прикопал он их где-то, я так полагаю. Ну не придурок? Половину сдать в комиссионки, а половину зарыть – вот кто так делает? А потом сдохнуть!
Гусак осуждающе покачал головой и сплюнул в лопухи.
3
– Геннадий Козицкий, двадцать семь лет, родился и проживал в Туле, не женат, – перечислил Сергей. – А, да! Замечен в употреблении наркотиков.
– По-человечески рассказывай, а не этим вашим казенным языком!
Бабкин сделал вид, что «этим вашим» не заметил.
– По версии следствия, сутки спустя после ограбления погиб по неосторожности. У него в крови нашли следы амфетамина. Закономерно решили, что он обдолбался на радостях, ну и попал под электричку. Драгоценности Дарницкой Геннадий успел распихать по комиссионкам. У него потом из карманов выгребли целую стопку квитанций. Все вернули наследнику. Точнее, как раз не все: половину украденного так никогда и не обнаружили.
– Ровно половину? – нахмурился Илюшин.
– Не знаю, не сверялся еще со списком. Я повторяю слова Гусака.
– А почему ты сказал, что убийства не было?
– Потому что экспертиза доказала отсутствие признаков насильственной смерти. Дарницкая умерла от сердечного приступа. Испугал ее этот Козицкий. Смертельно испугал.
Илюшин открыл копию архивного дела. С первой страницы на него смотрел прыщавый угловатый парень с настороженным взглядом.
– А следователь-то твой молодец! – в голосе Макара прозвучал неприкрытый скептицизм.
– Что значит «твой»! Меня к этому не примазывай. Засранец он ленивый. Или просто тупой. Одно из двух.
Илюшин с Бабкиным отлично поняли друг друга без лишних слов. Сигнализация отключена, драгоценности пропали, старуха мертва, а следом умирает и грабитель, причем половину сокровищ не нашли. Козицкий погиб исключительно своевременно: за несколько часов до того, как в его квартиру явились оперативники. Вывод напрашивался один: у Геннадия был напарник. Ленивый Гусак искать никого не стал, дело закрыл и успокоился.
Илюшин задержал взгляд на одном из листов дела.
– Смотри, по всему дому Изольды были обнаружены отпечатки пальцев, которые не принадлежали ни Козицкому, ни кому-то из членов ее семьи. Так и не нашли, кто их оставил.
– По всему дому – это где именно?
Макар протянул Сергею папку.
– Выключатели, полка в ванной, дверные ручки, сами двери… М-да, кто-то изрядно наследил.
– Жаль, следователь не додумался снять отпечатки у всех Савельевых.
Бабкин пожал плечами:
– Он никого из них не подозревал. Слушай, Гусак утверждал, что Козицкий предварительно следил за старухой и знал о ее перемещениях. Думаю, это ерунда. Работающему человеку не наездиться от Тулы до Литвиновки каждый день. А вот если Козицкого навел кто-то из местных, тогда все складывается.
– У нас есть и еще одно свидетельство в пользу того факта, что грабитель был не один.
– Смерть мальчишки, – кивнул Сергей.
– Именно.
Пашка Варнавин следил за своими троюродными сестрами и спрятался в кустах возле дома старухи. Девочки проникли внутрь – беспрепятственно, ведь система охраны была отключена, – и принялись бродить по огромному дому. Илюшин представил себе этот дом похожим на лабиринт. В одной его части маленькая девочка гладит кошку. В другой Женя Кошелева осматривает спальню, проводит рукой по платьям старухи. Он не знал, так ли все происходило на самом деле, но был уверен, что Женя из тех, кому всегда нужно потрогать чужое. А в третьей секции лабиринта Изольда натыкается на грабителей, сначала кричит, потом ковыляет прочь, задыхаясь, и Козицкий с напарником бегут за ней.
Тогда все части лабиринта смещаются, и фигурки оказываются рядом.
Перепуганная Яна Тишко наблюдает последние секунды жизни Дарницкой. Она еще не знает об этом; воображение подсказывает ей, что она видит тролля, в то время как это грабитель с маской на лице. Но сразу после того, как за девочками захлопнется дверь, старуха умрет от сердечного приступа. А спустя минуту на крыльцо выбегут двое, ставшие причиной ее смерти.
И тогда их заметит Пашка.
Геннадия Козицкого он не узнал, потому что никогда прежде его не видел. Но второй человек был ему хорошо знаком…
– Либо грабитель сразу понял, что Пашка его заметил, либо подросток чуть позже пытался его шантажировать, – сказал Илюшин.